Ховард Беккер описывает группы потребителей марихуаны в 50-х, показывающих новым членам, как курить травку и как интерпретировать ее эффект. То, что они показывали им еще — это как быть частью группы. Посвящаемые обучались переживаниям, которые делали эту группу особой — марихуановому приходу — и тому, почему это особое переживание приятно, и поэтому хорошо. Группа была занята процессом самоопределения и созданием внутреннего набора ценностей, отличных от присущих миру в целом. Таким способом формировались миниатюрные общества из тех, кто разделял набор ценностей, связанных с чем-то, что было для них общим, но что публика обычно не принимает. Это "что-то" может быть приемом определенного наркотика, фанатичной религиозной или политической верой, или поиском эзотерического знания. То же самое случается, когда научная дисциплина становится настолько абстрактной, что ее значение теряется во взаимном обмене секретами между экспертами. Не возникает желания воздействовать на ход событий вне группы, кроме вовлечения новых энтузиастов в ее границы. Это регулярно случается с такими поглощенными самими собой ментальными системами, как шахматы, бридж и бега. Деятельность типа бриджа является аддикцией для такого большого чис-
ла людей, потому что в ней очень сильны элементы группового ритуала и секретный язык — основа групповых аддикций.
Чтобы понять эти отдельные миры, рассмотрим группу, организованную на основе увлечения своих членов наркотиком, типа героина или марихуаны, когда это является неодобряемой и девиантной деятельностью. Члены группы согласны с тем, что это правильно — употреблять наркотик. Правильно из-за того чувства, которое он позволяет испытывать, и еще из-за того, что задача полноценного участия в жизни нормального мира ("правильная" жизнь) трудна и непривлекательна. В субкультуре потребителей наркотиков ("хип") эта установка образует основу сознательной идеологии превосходства над правильным миром. Такие группы, типа хипстеров, о которых Норман Мейлер писал в "Белом негре", или делинквентные аддикты, которых изучал Чейн, чувствуют одновременно презрение и страх перед общественным мейнстримом. Когда некто становится членом такой группы, приняв ее ценности и объединяясь исключительно с людьми внутри нее, он становится "своим" •— частью этой субкультуры — и отрезает себя от всех тех, кто вне ее.
Аддиктам нужно развивать свои собственные общества, потому что, посвятив себя полностью разделяемым с группой аддикциям, они должны обращаться друг к другу, чтобы получить одобрение поведения, которое остальное общество презирает. Всего боящиеся и отчужденные от обычных стандартов, эти люди могут теперь быть принятыми на основе внутренних групповых стандартов, соответствовать которым им гораздо легче. В то же время, их отчуждение растет, так что им становится все небезопаснее представать перед лицом ценностей внешнего мира. Когда их оценивают объективно, они отвергают эту оценку как неуместную и возвращаются к своему урезанному существованию с Усилившейся преданностью. Таким образом, с группой, так же как и с наркотиком, аддикт проходит по спирали растущей зависимости.
Поведение людей под воздействием наркотика объяснимо только для того, кто находится в таком же состоянии. Даже в своих собственных глазах их поведение имеет смысл только в этот момент. После пьянки человек может говорить: "Я не могу поверить, что сделал все это". Чтобы быть способным принять свое поведение или забыть то, что показал себя дураком, он чувствует, что должен опять войти в состояние интоксикации. Этот разрыв между обычной реальностью и реальностью аддикта делает каждую из них отрицанием другой. Участвовать в одной значит отвергать другую. Таким образом, когда некто покидает приватный мир, перемена в нем, вероятно, будет очень резкой, как в случае, когда алкоголик клянется бросить пить и никогда больше не видеться со своими старыми собутыльниками, или когда политические или религиозные экстремисты превращаются в яростных противников идеологии, которой они когда-то придерживались.
Учитывая это напряжение между приватным миром и тем, что лежит снаружи, задача, которую выполняет группа для своих членов — усиление самопринятия через поддержку искаженного, но разделяемого другими взгляда на мир. Другие люди, которые тоже участвуют в своеобразном групповом взгляде, или тоже подвергшиеся излюбленной ими интоксикации, могут понять точку зрения аддикта, а другие — нет. Другой пьяный не критикует пьяное поведение. Тот, кто попрошайничает или ворует деньги на героин, вряд ли будет критиковать другого, занятого тем же. Такое группирование аддиктов не основывается на истинных человеческих чувствах, на признании и понимании; другие члены группы сами по себе не являются объектом интереса аддикта. Скорее, его ин-
тересует его собственная аддикция, и те из других людей, которые могут выносить ее и даже помогать ему в чем-то, просто являются дополнением к его единственному занятию в жизни.
Такая же целесообразность формирования связей характерна и для тех, кто аддиктивно любит. Здесь другой человек используется для того, чтобы служить подпоркой осаждаемому со всех сторон ощущению себя, для получения от него принятия, в то время как остальной мир кажется пугающим и запрещающим. Любовники радостно не замечают того, каким отличным от других и своеобразным становится их поведение при создании ими своего отдельного мира, пока не наступает время, когда они могут быть вынуждены вернуться в реальность.
В одном отношении изоляция аддиктивных любовников от мира даже более абсолютна, чем у других отчужденных аддиктивных групп. В то время как потребители наркотиков и идеологий поддерживают друг друга для сохранения некоей веры или поведения, приватное сообщество межличностного аддикта организовано вокруг отношений как единственной ценности. Наркотики — тема для группы героиновых аддиктов, отношения — тема для группы любовников; группа сама по себе — объект аддикции ее членов. И поэтому аддиктивные любовные отношения — самая тесная группа из всех возможных. Ты "свой" сейчас только для одного человека — или навеки для одного человека.
ГЛАВА 4
"ЛЮБОВЬ" КАК АДДИКЦИЯ
"Я никогда не видел более многообещающей склонности. Он рос достаточно невнимательным к другим людям, а теперь был целиком поглощен ею. Каждый раз, когда они встречались, это было все более бесспорным и заметным. На своем собственном балу он обидел двух или трех молодых леди, не пригласив их на танец, и я сам дважды заговаривал с ним, не получая ответа. Могут ли симптомы быть более ясными? И не является ли общая невежливость истинной сущностью любви?"
Джейн Остин "Гордость и предубеждение"
Существует понятное сопротивление идее, что человеческие отношения могут быть психологическим эквивалентом наркотической аддикции. Однако, вполне разумно искать аддикцию между любовниками, если психологи находят корни наркотической аддикции в детской потребности в зависимости и в препятствующих росту семейных отношениях. Чейн, Виник и другие считают наркотики способом замещения человеческих уз. В этом смысле аддиктивная любовь даже в большей степени, чем наркотическая зависимость, и к тому же напрямую связана с тем, что было признано источником аддикции.
Почти каждый из нас знает людей, которые заменяют романтические отношения другими видами бегства, включая наркотическое, по крайней мере до тех пор, пока не возникнут другие отношения. Непосредственно после или непосредственно перед любовным приключением такие индивиды глубоко погружаются в психиатрию, религию, алкоголь, марихуану или что-то подобное. Как некоторые аддикты переключаются с опиатов на алкоголь или барбитураты, так же мы находим и других, которые употребляют наркотики, чередуя их со всеобъемлющими системами верований или социальными увлечениями. Рассмотрим утверждение члена фанатической религиозной коммуны: "Я обычно употреблял кислоту, и еще кое-что. Я думал, что это было ответом. Но это меня не удовлетворяло, так же как и все остальное. Я ходил к психоаналитику... Ничто не удовлетворяло, пока я не пришел к Иисусу". Он мог бы добавить: "Вместе с девчонками", поскольку другие новообращенные - брошенные любовницы, которые в предыдущую эпоху ушли бы в монастырь. Я знаю о мужчине, который начал сильно пить после того, как давняя подруга покинула его. Он описал свои реакции на разрыв:
"С тех пор, как Линда ушла, я в основном лежу в кровати. Я слишком слаб, чтобы двигаться, и я все время простужен... Я много плакал... Я пытаюсь успокоить себя скотчем, который оставила моя сестра... Я чувствую себя так ужасно, настолько не владею собой — как будто реального меня больше нет".
Он не мог спать, и его сердцебиение периодически пугающе ускорялось, когда он ничего не делал. Таковы симптомы острой отмены. Мы знаем, что они могут проявляться — возможно, достаточно часто у определенных групп и в определенном возрасте — в ответ на лишение любовника. Популярная музыка поет гимны этому переживанию, как отличительному признаку настоящей любви: "Когда я потерял мою детку, я почти обезумел... С тех пор, как ты ушла, детка, моя жизнь кончена". Как насчет любви, которая порождает симптомы похмелья у людей, которых мы все знаем, а может быть, и у нас самих? Можем ли мы представить любовь, которая не оставляет за собой такого опустошения? Давайте посмотрим поближе, как "любовь" может быть аддикцией, и чем аддик-тивная любовь отличается от истинной любви.
