Мазукта вздохнул и сунул руку за отворот плаща.
— Эй… ты чего? — попятился Шамбамбукли.
— Я? Ничего.
Мазукта вытащил из-за отворота тяжелый гроссбух и раскрыл его на последней странице.
— Мне нужна твоя помощь. Ты же знаешь мое правило, верно? Каждый день я отвечаю на молитвы ровно одного миллиона человек. Не больше, не меньше. Вот и сегодня… 999 999 пожеланий исполнил, а с этим — неувязка.
— А что там?
— Там… — Мазукта снова вздохнул, еще тяжелее. — Это заветное желание одного больного ребенка. Он хочет умереть и переселиться в лучший мир.
— Что?..
— В лучший мир, — раздраженно повторил Мазукта. — Где нет боли, нет страха, всё распрекрасно и все довольны и счастливы. Вот ты мне и поможешь его создать. Ведь поможешь, верно?
— Мазукта… А может, лучше пусть этот ребенок выздоровеет?
— Он не просил выздороветь! Он просил умереть и переселиться в лучший мир. А у меня правила твердые, я каждый день…
— …исполняешь миллион желаний, знаю. Ну, а в чем проблема с этим миром? Почему ты сам не можешь справится?
— Уфф! Ты что, сам не понимаешь? Каждый мир несет на себе отпечаток личности демиурга. А демиургами становятся по-разному. Это тебе всё доставалось легко и просто. А я шел наверх путем непосильных трудов и страданий. И какой же счастливый мир я смогу после этого построить?
— Послушай, а если…
— Нет. Ты что, не хочешь, чтобы бедный больной ребенок получил свою толику счастья?
— Хочу.
— Тогда приступай. Твори новый мир.
Шамбамбукли растерянно уставился в окружающую Пустоту.
— А… а что надо делать-то?
— Мир.
— Какой?
— Идеальный. Ты что, не знаешь, какие бывают идеальные миры?
— Знаю. Но я не знаю, какой мир представляется идеальным этому ребенку.
— Хм… ну да. Вот, читай. Там никто никогда не должен болеть и умирать, там должны жить волшебники и драконы, а также прекрасные принцессы, гномы, эльфы, феи, ангелы…
— Фей не бывает, — пробормотал Шамбамбукли.
— Сам знаю, — огрызнулся Мазукта. — Но этот ребенок в них верит, значит, они должны там быть. Вера — штука сильная.
— Ну хорошо… а ангел — это кто?
— Ангел — это чистый непорочный дух. Такой мужик с крылышками. В белых одеяниях.
— Так он дух или мужик?
— А я почем знаю?! — взвился Мазукта. — Я, что ли, всё это выдумал?
— А как я, по-твоему, должен творить то, что даже представить себе не могу?
— Что ты себе представить не можешь?!
— Непорочный дух с крылышками! Зачем ему крылышки, если он дух?
— Шамбамбукли, ты что, издеваешься? Сейчас же твори новый мир!
— Сам твори, если тебе так нужно!
Шамбамбукли скрутил фигу и сунул её под нос Мазукте. Мазукта побагровел и снова полез за отворот плаща.
Удар по ногам застал обоих демиургов врасплох и раскидал в стороны. Там, где только что не было ничего, кроме Пустоты, возникла земная твердь, и тут же проросла зеленью. Взметнулись вверх кроны деревьев, запестрели цветы, послышался птичий щебет.
— Твоя работа? — нахмурился демиург Мазукта, поднимаясь на ноги и оглядываясь.
— Нет, — демиург Шамбамбукли отряхнул колени и озабоченно потрогал шатающийся зуб. — Я думал, это ты.
— Да нет… — пробормотал Мазукта. — Ой, смотри!
— Феи! — восхищенно ахнул Шамбамбукли. — А вон дракон!
— И гномы!
— И мужик с крылышками!
— Шамбамбукли! Я не понимаю! Откуда это всё взялось? Каким образом?!
— Так ты же сам говорил, — спокойно отозвался Шамбамбукли. — Демиургами становятся по-разному. А вера — штука сильная.
* * *
Демиург Мазукта и демиург Шамбамбукли работали. То есть, работал один Мазукта, а Шамбамбукли стоял рядом и с любопытством наблюдал.
— А что это мы делаем?
— Привносим дополнительный интерес в жизни людские, — пропыхтел Мазукта, не отрываясь от работы. Он копал яму.
— Интерес? — моргнул Шамбамбукли. — А в чем он заключается?
— Сейчас объясню. Подай мне вон ту фиговину.
Шамбамбукли выбрал из корзинки указанный предмет и повертел в пальцах.
— А это что такое?
— Я же сказал, фиговина. Давай её сюда.
Шамбамбукли протянул фиговину Мазукте, тот уронил её на дно ямы, вылез сам и быстро засыпал яму землёй.
— Вот так! Теперь пусть люди её ищут.
— А зачем?
— Так надо.
Мазукта поднял корзинку и махнул свободной рукой.
— Пошли дальше.
— Нет, постой! — уперся Шамбамбукли. — Ты мне ничего не объяснил!
— Я тебе всё объяснил.
— А я ничего не понял!
— Это другое дело, — признал Мазукта, поставил корзинку на землю и задумался. — Ну вот смотри. Мы сейчас находимся на кладбище древнего заброшенного города. Тут когда-то жила могущественная раса рукокрылых обезьян, теперь таких уже нету.
— А раньше были?
— И раньше не было. Не перебивай. Считается, что они тут когда-то жили. Ходят такие слухи. Я сам их, кстати, и распустил.
— А зачем?..
— Не перебивай! Мы с тобой только что спрятали могущественный артефакт. А в разных концах мира великие герои уже изучают карты, по которым этот артефакт можно найти. И со дня на день начнется большая гонка, в которой правил не существует.
— Всё равно не понимаю. Мы закопали, ты сам сказал, какую-то фиговину. Зачем она так уж сильно необходима этим героям?
— Ха! — фыркнул Мазукта. — Это мы с тобой знаем, что здесь зарыта фиговина. А они-то думают, что это Какое-нибудь Сердце Света или, чего доброго, Третий Глаз Мазукты. И что от этой фиговины зависит не больше не меньше, судьба мира.
— А она зависит?
— Да.
Шамбамбукли затряс головой.
— Мазукта! Ты меня совсем запутал. Эта штука, которую мы зарыли — она…
— Простая никчемная фиговина.
— Но от неё при этом…
— Зависят судьбы мира.
— Да каким же образом?!
— Да обычным. В борьбе за эту фиговину сцепятся все силы Добра и Зла, сколько их есть в мире. И кто-нибудь из них непременно победит. Зло, как легко догадаться, стремится завладеть артефактом, постигнуть его суть и употребить для своих целей. А Добро, как правило, хочет этому помешать самым простым способом — уничтожить артефакт. Поэтому в конце концов побеждает всегда Добро. На некоторое время. Потом понадобится новая фиговина.
— Здорово! — с чувством произнес Шамбамбукли.
— Еще бы не здорово! — хмыкнул Мазукта. — Дело того стоит. Сидишь потом, смотришь на всю эту возню, получаешь удовольствие… Под пиво хорошо идет.
* * *
— Когда создаешь новый мир, — произнес демиург Мазукта, вальяжно развалясь в кресле, — не оставляй в нем никаких недоделок. В частности, обязательно ликвидируй все нестабильные элементы, иначе рано или поздно мир будет уничтожен цепной реакцией.
— А, знаю, — кивнул демиург Шамбамбукли. — Цепная реакция — это когда расщепляется ядро урана.
— Неверно, — строго нахмурился Мазукта. — Цепная реакция — это когда одна страна первой расщепляет ядро урана, и сразу остальным тоже хочется.
* * *
Пророк зашел в шатер и остановился на пороге.
— Вызывали?
— Ага, — отозвался демиург Мазукта. — Поговорить хотел. Ну что, милок, облажался?
— Облажался.
— Ничего больше не хочешь сказать?
— Хочу. Пропусти народ мой.
— Это не твой народ.
— Мой. Теперь — мой.
— И с каких это пор?
— С тех пор, как они поверили, что я им послан Творцом.
— То есть, мной?
— Да.
— Я тебя никуда не посылал. Ты сам это прекрасно знаешь. И этот народ не имеет к тебе никакого отношения. Я еще удивляюсь, как кто-то мог поверить в твою наивную сказочку о подброшенном ребенке? Ты — наследник престола, а они — рабы. И вообще самое презренное из земных племен.
— Именно поэтому.
— Что поэтому?
— Поэтому они — мой народ.
— А, ну да, конечно. Идеи гуманизма, товарищества, свободы воли. Это ты здорово придумал. Но ты в курсе, что мир на самом деле устроен не так?
— Конечно.
— Ты — лжепророк! Ты несешь одно смятение. Я организовал мир по четко выверенным, разумным и справедливым законам: каждый сам за себя, кто сильнее, тот и прав. А ты что делаешь? Бросил свое изначальное предназначение, создал вздорную теорию, несешь смуту… Какую страну разрушил! И как у тебя получилось, кстати?
— Людям нужны были знамения, — пожал плечами пророк. — Я дал им знамения. В конце концов, я был лучшим учеником в классе, когда нам преподавали прикладную магию.
— Это была замечательная высокоразвитая страна! Передовая, можно сказать. Одна из моих любимых. И как раз они-то, кстати, строго соблюдали мои законы!
— Да, они верили в право сильного. А мой народ верит в силу правого.
— Тьфу! И куда же вас завела эта вера? Слева горы, справа море, сзади вражеская армия, а впереди — горящий лес. Через пару часов от твоего народа останется одно воспоминание, в назидание потомкам. Чего ты хотел добиться?
