Маргуша между тем отнюдь не помалкивала. Оказывается.
— Конечно, Арсен на редкость развитой ребенок… Пенелопа, ты меня не слушаешь!..
— Я?! — Пенелопа привычно приняла заинтересованный вид, с каким из года в год выслушивала откровения замужних подруг, упивавшихся уникальностью своих двуногих творений. Уникальным был любой, вундеркинд на вундеркинде, гениальным все, что они делали и говорили — от убогих подражаний афоризмам из книги Чуковского до особо живописного восседания на горшке. Поскольку Маргуша успела обзавестись уже — всего! — двумя демонстрирующими сплошные вундеры киндами, ее лучшей подруге предстояло ознакомиться не только с самыми свежими из глубоких мыслей десятилетнего Арсена, но и озарениями трехлетней Аллочки, ныне почивавшей в соседней комнате, и она (Пенелопа) готовилась вынести это испытание со стоицизмом Зенона и притворством… кого же? Тьфу, черт! Энциклопедичность порой подводила, ставила в тупик, как мудреца, выдолбившего наизусть БСЭ и то и дело обнаруживающего сокрушительные бреши в своих якобы всеобъемлющих познаниях. Так кого же? Был какой-то лицемер, ей-богу был! Имени Пенелопа так и не вспомнила, но это ее не очень смутило, одного Зенона хватит за глаза, Зеноном можно гордиться, кто еще способен не просто припоминать, но и свободно оперировать подобными лицами и понятиями… Интересно, тот ли это Зенон, который что-то нагородил про Ахилла и черепаху? То ли Ахилл обогнал черепаху, то ли черепаха Ахилла — не хотелось верить, что Ахилл был настолько хил, чтоб поддаться черепахе, в конце концов, он же родом из Пенелопоннеса, но, с другой стороны, если не черепаха обогнала Ахилла, то в чем же тогда парадокс, а это ведь парадокс, не так ли? Суть его Пенелопа, правда, забыла начисто, какая-то странная история, ведь сколько бы черепаха ни пахала и ни ахала, все равно победой над Ахиллом, даже хилым и аховым, не пахло…
Увлекшись Зеноном… или Зенонами, надо посмотреть в СЭСе… Пенелопа благополучно прослушала — не в смысле выслушала, а в смысле пропустила мимо ушей — дифирамбы Маргуши в адрес своих двух двуногих… итого одного четвероногого? Можно ли в данном случае суммировать, что на это сказал бы Зенон?
— Маргуша, — прервала она словоизвержение самоослепленной матери… все матери напоминали Пенелопе выколовших себе глаза Эдипов… колонны Эдипов, полки Эдипов, армии Эдипов — или Эдипесс… это ж надо — в упор не видеть своих чад, как объективную реальность… — Маргуша, может, я пойду мыться, пока свет не выключили?
— Не выключат, — отозвалась та слегка разочарованно. — Еще целый час.
— Мало ли что?
— Ну ладно, пошли.
Пенелопа развесила в ванной полотенце и чистое белье, извлекла губку и расческу. Она изучала предложенный Маргушей богатый набор шампуней, когда хлопнула входная дверь.
— Овик! — удивилась Маргуша. — Так рано! Пенелопочка, подожди пару минут, пусть он помоет руки, наверняка голодный.
И Пенелопе пришлось оторваться от созерцания шампуней, завернуть уже открытый кран и покинуть на неопределенный промежуток времени землю обетованную, предварительно запихнув в полиэтиленовый мешок наиболее откровенные детали своего туалета, приготовленные на смену тем, которым надлежало покинуть ее обещавшее стать стерильно чистым тело (отмываемое, заметим, до блеска ежевечерне либо ежеутренне, ежесуточно, во всяком случае). Вообще-то ей, как и любой женщине, не был чужд эксгибиционизм в том или ином варианте, и не покажись ей трусики слишком поблекшими от частых стирок, она и не подумала бы их убирать, но, увы, новое белье приходилось беречь для более торжественных случаев.
— Пенелопа, — с чувством сказал успевший снять пальто хозяин дома, приложив к груди руки и слегка кланяясь, — привет тебе, о многоумная.
Маргуша возвела очи горе и шумно вздохнула.
— Здравствуй, Ваня, — ответила Пенелопа. — Как живешь-можешь? Как там твой бульварный листок, сплетни-кляузы?
— Да ничего, спасибочки, — суетливо забормотал «Ваня», — сплетничаем помаленьку. Слегка привираем, немножко придумываем, кое-что скрываем, о некоторых пустячках помалкиваем, а в общем-то правду пишем. Чистую, как ереванская вода.
— Или как водка «Ельцин». Кстати, как дела в Чечне?
— Пока никак. Доблестные русские войска занимают исходные позиции. Если ты следишь за событиями…
— Слежу, — храбро заявила Пенелопа, хотя про то, что в Чечне намечаются события, ей полчаса назад рассказал Эдгар-Гарегин, иначе б она ни о чем таком понятия не имела, да и откуда оно возьмется, это понятие: газет не приносят, телевизор не работает, радио месяц как молчит, сели батарейки, а на новые нет денег, еще и занятия прервали, в училище по крайней мере, ходят большие и малые новости, принимающие, правда, в процессе передачи зачастую неузнаваемые, а то и немыслимые формы… Да и, если по совести, не интересовало Пенелопу все это, была она от природы аполитична и проблемы общественно-государственные обсуждала обычно с людьми, которые ни о чем другом говорить не умели, есть ведь такие — даже добросовестно переходя на иные темы, в итоге все равно сбиваются на политику. Муж лучшей подруги Маргуши, кроме политики, рассуждал только о футболе, что волновало Пенелопу еще меньше, если что-то может быть меньше, чем ничего, нуль… конечно, может, минус один, два и далее до минус бесконечности, в пределах этой арифметической прогрессии… или регрессии, что звучит уместнее… в пределах этой прогрессии-регрессии поместится все, что угодно, от футбола и политики до, скажем, пчеловодства или шапкозакидательства… кстати…
— Говорят, Грачев обещал шапками закидать, — вставила она, демонстрируя осведомленность. — Что ты на этот счет думаешь?
Овик пожал плечами:
— Закидать закидают. Но шапками вряд ли. Скорее бомбами. Чего им? Бомб у них столько, что держать негде, опять же — куда девать устаревшие? Чем где-то обезвреживать, не проще ли кинуть на головы чеченцам? И вообще я на месте Грачева двинул бы на Дудаева одних офицеров — пусть поубивают их побольше, не придется квартиры строить, повыводили отовсюду, и что с ними дальше делать, неизвестно. А поубивают — ноу проблемс!
— Овик, перестань паясничать, — рассердилась Маргуша. — Объясни, что происходит. Что с Чечней?
— Сиди там, где сидишь, женщина, — махнул на нее рукой муж.
— Твое место у параши, — любезно закончила его мысль Пенелопа.
— У параши, не у параши, а нас все это не касается, — сказал Овик нравоучительно. — Не наше это дело.
— Что значит не наше? — немедленно заспорила Пенелопа. — Как это не касается?
— А так. Чеченцы ведь воевали против нас в Карабахе. Турки у них лучшие друзья. Как самим независимость понадобилась, сразу подавай, а армяне пусть подыхают под турками? Двойной стандарт.
— У тебя самого двойной стандарт, — не сдалась Пенелопа. — Орете небось: право на самоопределение, право на самоопределение, а если кто-то с турками дружит, так черт с его правами?
— Ох, Пенелопа, — вздохнул Овик, — не Пене-лопа ты вовсе, а Анти-лопа. Лишь бы наперекор.
— У антилоп растут рожки, — послышался из коридора угрожающе близкий голос Арсена.
— Не рожки, а когти, — пробормотал его отец. — Когти и клыки. Укротителя тебе надобно, вот что. Чтоб не перечила почем зря.
— А тебе лишь бы не перечили, — сказала Пенелопа ехидно. — Где же свобода слова, господин журналист?
— Господин журналист устал, — буркнул тот. — Устал и голоден. Дайте мне, черт возьми, умыться и поесть, женщины.
— Но ты ведь не будешь отрицать, что правда на стороне чеченцев, — не уступала Пенелопа.
— Правда, неправда, — утомленно возразил господин журналист. — Правда, как известно, понятие относительное. Вот мусульмане всегда выступают единым фронтом. Для них кто мусульманин, тот и прав. Это у нас всякие дурацкие рефлексии, права человека, демократия, оппозиция…
— У кого — у нас?
— Ну… У европейцев, скажем так.
— Ты считаешь себя европейцем? — поддела его Пенелопа.
— А ты себя считаешь азиаткой? — иронически осведомился он.
Азиаткой? Ну нет, азиаткой Пенелопа себя не считала, общее заблуждение, побуждавшее армянскую нацию вопреки географической очевидности причислять себя к европейцам, не обошло и ее…
— Мы духовный кусочек Европы, заброшенный в Азию, — сформулировал Овик и даже подбоченился, чрезвычайно довольный собой.
— Заброшенный? Это какой же силой? — мгновенно отреагировала Пенелопа.
Овик поморщился.
— Ты не споришь, а играешь в пинг-понг, — заявил он пренебрежительно. — В конце концов, европеец — понятие уже психологическое, а не географическое.
На это у Пенелопы ответа не нашлось, и господин журналист уже праздновал победу, но тут, опередив Пенелопу, которая лихорадочно, но безуспешно искала парирующую реплику, неожиданный удар с тыла нанесла Маргуша.
