– Там, где одно кончилось, другое только начинается, как гласит закон цикличного возвращения, – философски ответил чиновник сыска. – Если не желаете приглашать в дом, накиньте платок, на лестнице холодно.
Поколебавшись, горничная отошла в сторону.
Оставив пальто и шляпу в прихожей, Ванзаров вошел в знакомую гостиную. Здесь все было по-прежнему. Вдова капитана 1-го ранга, заработавшая кличку мадам Пират за то, что не давала покоя приставу Вильчевскому, превратила квартиру в подобие корабля в память о покойном муже. С потолка свешивались канаты, веревочная лестница и гирлянды треугольных флажков. Стены были густо увешаны фотографиями морских офицеров, кораблей и портов. Большой книжный шкаф превратился в выставку корабельных приборов. Хозяйка этого редкостного музея дремала на своем капитанском мостике. Уронив голову на грудь, пожилая дама отчаянно храпела, не хуже коня в стойле, во всяком случае с неменьшей резвостью. Ванзаров заметил, что свой телескоп Лебедев так и не удосужился забрать. Линзы все еще были направлены в окна дома напротив.
– Елизавета Марковна сильно сдала за последние дни. – Горничная говорила тихо, чтобы не разбудить.
– Узнав о случившемся, она не потребовала шампанского? – шепотом спросил Ванзаров.
– Что вы… Залилась слезами и стала молиться, будто это ее грех.
– Потеряла смысл в жизни?
Муртазина задумалась, в чем раньше не была замечена.
– Наверное, вы правы… Все мы потеряли смысл жить дальше…
– Так бывает, когда человек получает то, чего сильно хочет.
На него глянули хорошенькие глазки. Все те же, прежние.
– Вы так полагаете? Но ведь это ужасно… Получить желаемое и узнать, как ошибался…
– Один древний автор как-то сказал: бойтесь своих желаний, – сказал Ванзаров, которого интересовало: насколько глубокие изменения случились в игривой горничной. – То есть выбирайте их тщательно. Боги могут изрядно пошутить. А вы, мадемуазель, боитесь своих желаний?
– Уже нет, – ответил она, отведя взгляд. – Мне уже нечего бояться… Думаю, Елизавете Марковне осталось немного, новым хозяевам не понадоблюсь, придется искать новое место. Что к лучшему. Не хочу каждый день видеть дом напротив…
Барышня повела подбородком в сторону окон. Ванзаров понимал, почему дом-красавец, именуемый в 3-м Казанском участке «Версаль», вызывает у нее тяжелые воспоминания.
Муртазина встряхнула головой, будто отгоняя дурные мысли.
– Так для чего я вам понадобилась, Родион Георгиевич?
Ванзаров позволил себе сделать несколько шагов по гостиной, будто разглядывая экспонаты.
– Что делали вчера вечером? – спросил он, посматривая на спящую даму.
– Что я делала? – переспросила Муртазина с нескрываемым удивлением. – Вас это в самом деле интересует?
– Чрезвычайно.
– Тогда должна признаться во всем. – Она сложила руки на переднике. – Я не делала ничего. Совершенно запустила дом. Пол не метен, пыль не убрана. Самовар и тот лень поставить. Мадам ест, как птичка, а я подъедаю за ней крошки. Даже в лавку лишний раз не хочется идти. Преступная лень…
– А в одиннадцатом часу вечера?
Муртазина вздохнула:
– Дала Елизавете Марковне капли и села на кухне. Свет не зажигала, жалко свечей.
– Господин Квицинский заглянул, когда мадам спала?
Кажется, вопрос пробил брешь в тоскливом спокойствии барышни. Нервными движениями она оправила фартук, и без того выглаженный.
– На каком основании задаете подобный вопрос, господин Ванзаров?
– Потому, что имею право, – ответил он, подходя к ней.
– Неужели? Вы уверены? Вам же известно, в чем состоят наши отношения с Леонидом Антоновичем.
– Полковник Пирамидов предоставил мне право задавать любые вопросы, кому сочту нужным.
Губки мадемуазель округлились, чтобы произнести фразу: «Так и вы теперь туда же». Но она умела управлять чувствами.
– В таком случае… Прошу не сердиться на мою маленькую хитрость. Вы же понимаете, о таких встречах нельзя рассказывать.
Ванзаров понимал.
– Спиритического кружка «Ребуса» больше не существует. Объектов вашего интереса не осталось, – сказал он. – Чего хотел от вас Квицинский?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Почему бы вам не спросить у него самого?
– Когда сочту нужным, – ответил Ванзаров. – Что он хотел?
Муртазина закрыла глаза ладонью, будто от яркого света.
– Это было ужасно, – проговорила она. – Я не ждала его, встреча не была условлена. К тому же Леонид Антонович никогда не приходил сюда. Встречи всегда назначались в общественных местах. А тут вдруг… Открыла дверь и не узнала его. Он был в чудовищном состоянии…
– Пьян?
Она кивнула:
– Ужасно пьян. Никогда его таким не видела. Чуть не с порога набросился на меня. Он был… Он был в чрезвычайном возбуждении…
Порочная страстишка сотрудника охранки была немного нелогична.
– Отстояли свою честь? – беззастенчиво спросил Ванзаров.
– Пришлось дать несколько пощечин. И знаете, помогло. Леонид Антонович извинился, попросил воды и выпил чуть не кувшин. Потом сел в кресло. – Она показала на одно из тех, что стояли около шкафа с морскими приборами. – Стал прежним. Только икал часто.
Когда разумный человек делает в записной книжке пометку о визите, трудно предположить, что Квицинский планировал любовные утехи в пьяном виде. Психологика это целиком отвергала. Ванзаров вынужден был прислушаться к голосу лженауки, как упрямо называл ее Лебедев.
– Так какова была цель его визита? – спросил он.
Ответила Муртазина не сразу.
– Он дал мне новое поручение…
Ванзаров одобрительно кивнул. Все-таки прежняя Муртазина растворилась в горестях не вся. Кое-что осталось.
– Наблюдать за спиритами?
– Возможно. Подробности спросите у него.
Играла она хорошо. Печаль ей шла в качестве маски.
– С каких пор подвергнуть гипнозу считается поручением?
Когда хорошенькую женщину ловят с поличным, она применяет последнее оружие: невинную улыбку. Чем Муртазина и попыталась защититься.
– Если знали, зачем спрашивали…
– Квицинский обещал завтра в шесть вечера отвести вас к гипнотизеру? – продолжал Ванзаров.
– Сказал, чтоб была готова к пяти, заедет за мной. Вот, готовлюсь.
– Назвал имя специалиста?
Она покачала головой.
– Нет… Какая-то знаменитость… Зачем было спрашивать, если вам и так известно?
Барышня, вероятно, сильно бы опечалилась, если бы поняла: Ванзаров ничего не знал. Психологика предположила: если Квицинскому взбрела на ум идея проверить гипнозом заключенную в крепости, то отчего бы не испробовать его на печальной горничной? Догадка оправдалась вполне, раскрыв еще одну шифровку в записной книжке. Оставался самый важный вопрос. Тот, который наверняка волновал и Леонида Антоновича. Так волновал, что ради него он был готов на все.
– Что же Квицинский хотел вытащить из вашей головы щипцами гипноза?
Муртазина была тиха и печальна.
– Не знаю, – тихо проговорила она. – Я ничего от него не скрывала.
– Но ведь это очевидно.
– В таком случае сообщите мои скрытые мысли. – В ее голосе прозвучал вызов.
Вызовы Ванзаров всегда принимал с охотой.
– Вашей задачей в кружке «Ребуса» было следить за изобретением Иртемьева.
Молчание горничной было достаточным ответом.
– Квицинский резонно полагал, что вы или что-то знаете, или не подозреваете, что знаете нечто важное. Что и следовало из вас вытащить.
Она сжала виски ладонями.
– Для чего говорите мне это, Родион Георгиевич… Для чего мучаете… Что мне теперь делать: отказаться от гипноза? Прогнать Квицинского? Я не хочу, чтобы меня гипнотизировали, но я обещала ему. Обязательства мои никуда не делись. Как мне быть?
Искренние страдания имели власть над Ванзаровым. Особенно когда страдала хорошенькая барышня. Пусть хитрая и себе на уме.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Завтра сеанса не будет, – сказал он. – Обязательства ваши исчерпаны. Считайте себя свободным человеком, если, конечно, пожелаете.
– Это невозможно, – возразила она, вытирая сухой глаз.
