– Боже упаси. Такими делами я не занимаюсь.
– Так, так. Гутаришь, не занимаешься? А след от муки на плотине, где перетаскивал лодку, как мог получиться? – спрашивает Андрюха.
Николай Иванович, пожав плечами, говорит:
– А Бог его знает, откуда он получился, может, кто-то другой украл. Мало ли кто ездит по ночам на лодках. А я тут ни при чём, граждане.
– Ну, что же, будем делать обыск, – заключил Злобин.
– Андрюха, позови дядю Александра Борисова в понятые. Вон и дядю Леонтия сюда можно позвать.
– Что у вас, ядрёна вошь, тут случилось? – спрашивает дядя Леонтий.
– Соприсутствуйте с нами в понятых, обыск будем делать у соседа.
– Ах, вон оно что! Не у вас ли, Андрей Иванович, в коммуне что украли?
– У нас, у нас, дядя Леонтий.
Когда отворили калитку и зашли на двор, то сразу увидели под лестницей крыльца бутыль в корзине, а за ней возле стены лежал мешок с мукой, затрушенный сверху измятой соломой.
– Ну, вот, Николай Иванович! А ты говоришь: «Упаси Боже меня от такого дела», – сказал уполномоченный.
– Попутал меня грех. Соблазнила меня эта кислота, а с ней и мешок прихватил.
Мешок и бутыль вынесли на улицу, и Андрей Иванович пошёл за лошадью.
– Тимофей Иванович, и вы, мужики, простите меня. Век вас не забуду. Не выносите на самосуд.
– Как общество скажет, так оно и будет. Ведь много у нас в деревне потерь было, а поклёп-то был на Федюху Косарева. На тебе-то кто мог подумать?!
Приехала подвода, положили мешок и бутыль на телегу и поехали на место сходки, а понятым наказал Тимофей Иванович привести вора на сходку, чтобы куда не сбежал. На сходке богатые и справные мужики настаивали на том, чтобы простить Николая Ивановича. Беднота зашумела: проучить его, так твою мать, повесить мешок и бутыль на шею и провести раза два вокруг деревни.
– Позор это для богатого мужика, – закричали другие.
– Не Федюха Косарев ел потерянных овец, а он – Суровиков Николай! – закричал кто-то в толпе.
Вот вышел из толпы дядя Леонтий Корепин, подошел к телеге, снял бутыль и повесил на шею вору.
– И мешок надо повесить, – закричали в толпе.
– Что вы, что вы, мужики, – прослезилась Екатерина Игнахина, – задавите мужика.
– Ничего. Шея у него здоровая. Нехай терпит, – сказал Степан Лисин.
Мешок всё же оставили на телеге, а с бутылью повели по деревне. Кто-то принёс худое железное ведро и начал стучать палкой.
Толпа всё прибывала и прибывала. Так под звон ведра и весёлого шума обошли вдоль деревни и по Угорной улице возвратились на прежнее место.
– Ну что, мужики, хватит, – сказал уполномоченный.
– Хватит на первый раз, – сказал кто-то из толпы.
– А ну-ка, поддай ему, Федюха, чтобы помнил, как чужое воровать, – сказал Володя Сорокин.
Федя Косарев, подошел к вору, снял с шеи корзину с бутылью, поставил на землю, махнул рукой и сказал:
– Не ровен час, и убить можно, – и пошел прочь от толпы к своему дому. Сходка начала расходиться. Николай Иванович с понурой головой зашагал на свою улицу. Дойдя до своего дома, он грузно сел на скамейку, стоящую возле сада, и тяжело задышал. С улицы прибежала маленькая собачонка и стала, было, ластиться возле хозяина, но он пнул её ногой в зад. Собачонка взвизгнула и убежала на другую улицу. Николай Иванович встал и потихоньку пошёл в дом, сел за стол. Сноха Анастасия Ивановна поставила на стол давно сваренную к завтраку из свежей рыбы уху, которая уже перепрела, и сковородку засохшей жареной рыбы.
Летом Саню и Васю определили пасти свиней. Гоняли их за пять вёрст на Низкие луга, там были небольшие озерки, была небольшая дубовая роща, там и паслись свиньи. Сами они собирали грибы, ягоды, а то просиживали на берегу реки с удочками. Когда время подходило к вечеру, уходили на гору и стучали палкой в пустое железное ведро. Свиньи на этот сигнал устремлялись, обгоняя друг друга, домой. К этому времени свинарки подготавливали для них болтушку.
Пасли они и коров. С собой всегда брали удочки, иногда недотку (бредень). Всегда обеспечивали себя ухой, а то и домой приносили. Любил Вася ставить крюки на живность. Ему несколько раз на крюк попадались хорошие жереха, иногда щуки. Из такой большой рыбины мать обязательно пекла пирог. К ним в стадо пригоняли скот бывшие рабочие и служащие с хлебозавода, который находился рядом.
Саня и Вася гнали коров на пастбище. Еще издали они увидели небольшое стадо коров и телят, дымок от костра стелился над землей. Босоногая девчонка в выгоревшей от солнца клетчатой, косо застегнутой кофточке, поеживаясь худенькими плечами от утренней прохлады, стояла у костра, приглядывая за пасущимися коровами. От сырых веток валил густой белый дым, пламени почти не было видно. Девочка как раз собиралась пошевелить костер, но увидев незнакомых мальчишек, остановилась.
Вася спросил, как ее зовут.
– Шура Перова, – ответила девочка и, зажмурив глаза, потянулась, зевая.
– Дрыхнуть охота? – участливо спросил Вася.
– Да конечно. Спросонку не разгулялась еще. Тятька рано будит, – и принялась шевелить ветки дымящегося костра.
– Обожди, – остановил ее Санька, – я мигом.
Он побежал к берегу реки, наломал сухих веток тальника, и костер затрещал, запылал жарким пламенем.
Васе сразу понравилась эта маленькая, худенькая, с большими синими глазами и вздернутым курносым носиком девчонка, и они стали пасти скот вместе.
Высоко в небе парила какая-то птица, не то коршун, не то ястреб. Вася долго следил за ее полетом.
Вдали зеленели поля овса, картофельная ботва пестрела бело-синими цветками. Пышное белое облако, как стрелами, было пронизано лучами солнца.
Он подошел к высокому берегу реки. Плотная волна ветра ударила ему в грудь, отшатнула назад, обдала смешанным запахом сена, речной осоки, парного молока. Вода чудилась темной, даже черной от густой тени разросшихся ив, на самом деле она была чистой и прозрачной. Всмотревшись, Вася без труда разглядел белые камешки в крапинку, усеявшие дно реки. Вот промелькнула крошечная рыбка, ловко проплыв меж гибких и тонких стеблей редких, но очень крупных кувшинок.
И мальчику вдруг захотелось помериться силой и с ветром, и с рекой. Он поднял с земли плоский камень, разбежался и ловко, как умеет только мальчишка, метнул его навстречу ветру. Камень, описав дугу, попрыгал по ровной глади воды и упал на другой берег реки.
Вот она, родная земля! Здесь жил его дед, сейчас трудятся отец, братья. И разве есть для него, Васьки Замыслова, что-нибудь дороже этих мест!
Шурка с Санькой стояли у речной заводи и пытались достать желтые кувшинки и белые лилии.
Васька прыгнул с обрыва вниз и, увлекая за собой сыпучий песок, очутился у самой воды.
– Хошь, цветов нарву? – крикнул он.
– И побольше! – обрадовалась Шурка.
Васька срезал длинную, как удочка, палку и расщепил ее на конце. Затем погрузил палку в прозрачную воду, захватив в расщеп стебель лилии, повел в сторону, подсек, и белый цветок упал на траву. Затем второй, третий… За лилиями пошли кувшинки. Шурка едва успевала собирать цветы.
– Хватит, хватит! Дюже много! Мне и не донесть! – закричала она.
Наконец, изловчившись, Вася сорвал последнюю кувшинку.
– Ну и ловкий ты, Васька! Всегда у тебя все получается, – проговорила Шурка, пряча лицо во влажные, холодящие кожу цветы с запахом свежей воды.
Была в стаде заводская блудная корова, она всегда убегала из стада и доставляла им много хлопот, а чтобы быть спокойными за корову, они её часто привязывали за лесину в кустах верёвкой и держали там до выгона домой.
Бывали случаи, когда ребята подолгу засиживались под яром с удочками, а коровы в это время уходили с лугов на посевы, топтали и съедали овес и рожь. Ребята бросали удочки, опрометью бежали туда и угоняли скот обратно на луга. Если бы это увидел кто-нибудь из коммунаров, то им бы не поздоровилось.
Незаметно прошли лето и осень. Наступила зима. Однажды им сообщили, что в коммуне будет открываться вечерняя школа по подготовке в пятый класс. Учиться будут в субботу вечером и до обеда в воскресенье. Записалось восемь человек. В том числе и Василий.
Учиться стали на квартире Большековых, так как Арсений сломал ногу и лежал в постели. За учительницей, Капитолиной Ивановной Храмовой, каждую субботу в Воскресенское ездил брат Василия Яков. С ней всегда приезжал ее муж, Владимир Храмов, который занимался делами коммуны. Учебники и тетради она привозила с собой. Посередине избы за большим столом ученики рассаживались поудобнее и занимались уроками. Занимались три часа, на другой день к 12 часам снова приходили заниматься на три часа, а под вечер Яков увозил их в Воскресенкое. Ребят готовили для поступления в 5 класс в Воскресенскую школу, которая находилась за 10 вёрст от деревни.
«Зимой, сломя голову, особенно по вечерам бегали на территорию мельницы. Там было много мешков с зерном, которые штабелем складывались возле стен мельницы, где находили удовольствие играть в прятки. Были случаи, мешки разрывались, и зерно сыпалось между мешками. Сторож Гриша Костышев с метлой гонялся за нами, но нам удавалось не попасть под удар его «оружия».
