Капитонова сделала неопределенный жест рукой и сказала:
— Власть, наверное, делят. Пыжиков хочет мести по-своему, Кострюков — по-своему, а у Гармошкина — свое видение… Но если за первыми двумя стоит какой-то авторитет в газетном мире, то у Гармошкина его нет.
— А в чем конкретно проблема-то заключается? — спросил я у Капитоновой.
— Вчера Пыжиков снял несколько статей из номера, преимущественно по экономической тематике. Кострюкову это не понравилось.
— А причем здесь Кострюков? Он что, влияет на политику газеты?
— Он влияет на экономику газеты, — ответил Седой.
— А причем здесь статьи? Это же теперь прерогатива Пыжикова, — заметил я.
— Ну да, — сказала Капитонова, развалившись на своем стуле. — Вчера на планерке Пыжиков в своей манере заявил, что у газеты должно быть новое выражение лица — более интеллигентное. И что по его концепции большее внимание должно уделяться гуманитарным вопросам, и что он хочет делать такую газету, за которую ему не будет стыдно. И снял две статьи о внедрении каких-то новых технологических линий в каком-то ТОО или АО…
— А за эти статьи наверняка уже забашляли, — подхватил слова Капитоновой Борисов.
— Как это забашляли? — спросил я.
— Я уж не знаю, как, но наверняка заплатили. Каким образом — это вопрос Кострюкова.
— А зачем платить?
— Как ты думаешь, на что может жить газета? — ответил вопросом на вопрос Седой.
— Ну, на выручку от реализации, наверное…
Капитонова с Седым засмеялись.
— Это не окупит и трети затрат на выпуск газеты.
— Ну, а реклама?
— Реклама — это серьезно, — согласился Седой. — Но это в лучшем случае окупает все затраты. А чтобы хлеб был еще и с маслом, нужны дополнительные прибыли. А реклама может быть разная: скрытая и открытая. Если газета пишет, что в таком-то ТОО ввели в действие замечательную технологическую линию, то газета от этой фирмы получает потом в подарок несколько новых компьютеров или фирма оплачивает аренду какого-нибудь помещения или транспортного средства, которыми пользуется газета. В конце концов, просто перевести спонсорскую помощь на счет газеты. Администрация иногда нам что-то подкидывает. Вот так и живем…
— Да уж, — сказала Капитонова. — И вот тут появляется Пыжиков с желанием сделать газете новое лицо. И ему наплевать, что это все может стоить газете больших денег…
— Спасибо, что просветили. Пошли, нас, наверное, уже ждут.
Мы с Седым вышли из комнаты и прошли в приемную главного редактора.
— Посидите, — меланхолично сказала Ирина, — там сейчас Пыжиков.
Ждать нам пришлось недолго, поскольку через минуту дверь отворилась и первым из кабинета выскочил с неподвижным лицом коммерческий директор Кострюков и тут же, не задерживаясь, покинул приемную. Потом на пороге, продолжая разговаривать, появились Гармошкин и Пыжиков.
— Сергей Иванович, Сергей Иванович, я вас прошу, — говорил главный редактор, — не делать резких движений. Все это рабочие вопросы, и мы, я думаю…
— Это как бы не рабочий вопрос, — не соглашался Пыжиков. — Это вопрос, э-э, концептуально-мировоззренческий. Или мы продолжаем делать полную жопу, или начинаем, наконец, делать газету, которую будет не стыдно взять в руки… Когда мне предлагают вместо статей, серьезно осмысляющих адекватность поведенческих реакций современного человека в окружающем его социуме, какие-то банальные гаечно-винтиковые сентенции на тему а-ля производство, я просто ухожу из таких газет. А когда я ухожу, то-о-о, однозначно, не возвращаюсь.
После этой тирады Пыжиков на удивление шустро развернулся и громко хлопнул дверью. Гармошкин в задумчивости постоял немного, потом спросил:
— У вас есть что-нибудь новенькое?
Мы с Седым переглянулись.
— Нет, — покачал я головой.
— Ладно, тогда давайте до завтра, — махнул рукой Гармошкин и, войдя в свой кабинет, также громко хлопнул дверью.
Глава 7
К вечеру я получил от Седого копии всех материалов, которые я отобрал. Для этого пришлось съездить ко мне домой и перевезти архив на квартиру к Седому. После этого мы снова вернулись в редакцию. Дождавшись, пока уйдет Капитонова, я вынул записную книжку, в которую еще прошедшей ночью занес телефон вице-мэра. Телефон был явно служебным, но в официальных списках не значился.
— Ты решил позвонить? — спросил Седой.
— Да, я решил договориться по телефону, так как, если я приду внезапно, у него не может оказаться времени.
— Мне кажется, что с теми документами, которые у тебя на руках, он найдет время как миленький…
— Я не хотел бы все козыри выкладывать по телефону, да это и не нужно. Главное — заинтриговать его и добиться, чтобы мы договорились о встрече.
— Так он может заранее подготовиться и что-нибудь выкинуть, — заметил Седой.
— Поэтому я звоню ему из редакции, а не из дома. А то, что он может выкинуть, — собственно, ради этого я к нему и иду.
Я набрал номер. Несколько секунд были слышны длинные гудки, потом что-то щелкнуло и раздался хорошо поставленный сочный голос:
— Да, я слушаю. Шелестюк.
— Добрый вечер, — сказал я. — Иван Валентинович, вы меня не знаете, я звоню вам впервые. Мне необходимо с вами встретиться.
— Кто вы и что вы хотите?
— Речь идет о деле Бомберга. Вернее, о тех документах, которыми я располагаю. Они касаются вас, а попали ко мне из рук Александра Бомберга.
— Я не понимаю, кто вы… И что вы хотите?
— Я хочу только встретиться, завтра, когда вам будет угодно. Чтобы вам была ясна ситуация, могу сказать, что речь идет о специфических материалах, затрагивающих вашу честь. В частности, видеокассеты, аудиокассеты, ряд договоров и обязательств, которые могут заинтересовать многих и что вас отнюдь не обрадует.
В трубке долго молчали. Потом Шелестюк снова спросил:
— Так… Еще раз, что вы хотите?..
— Я хочу всего лишь встречи, остальное я сообщу вам лично. Назначьте мне время.
После раздумья Шелестюк спросил:
— Час дня вас устроит?
— Да. Моя фамилия Мальков.
— Хорошо, — глухо проговорили в трубке, и я тотчас же дал отбой.
— Ну что? — спросил выжидательно смотревший на меня все это время Седой.
— Завтра, в час дня, — ответил я. — А сегодня вечером зайди ко мне вместе с Дыниным. Мы обсудим план наших действий. Сейчас же я пойду домой, мне надо поспать. Завтра может черт-те что случиться…
На этом мы и расстались.
В девять вечера оба моих помощника сидели у меня на кухне. Мы преимущественно молчали, обдумывая возможные события завтрашнего дня. Дынин к тому же сосредоточенно жевал бутерброды, запивая их пивом.
— И все-таки не нравится мне это дело, — прервал он затянувшееся молчание. — Надо ломиться к нему всем и давить его на хер! У нас компромата х…ва туча, мы на него наедем, как каток! А одному идти больно стремно… Вдруг он тебя в заложники возьмет или просто шлепнет…
— Вот на этот случай я и хочу, чтобы вы меня подстраховали, — наконец перешел я к делу. — Он должен понять, что я не один и что за мной стоят люди. Поэтому ты, Дмитрий, должен прибыть туда заранее, лучше к двенадцати, и «засветиться» там. После чего ждать меня, пока я выйду с целью посмотреть, есть за мной «хвост» или нет.
— Ну, какой из Дынина шпион, мы все знаем. Он там «засветится» в буквальном смысле, — съехидничал Седой. — Он может сразу уж форму надеть, и все…
— Форму надевать не надо. И без формы видно за версту, что он мент, — возразил я. — И пусть видно! Пусть они думают, что я не какой-нибудь одиночка, а что за мной стоят какие-то менты. Если они решат применить крайние меры, это может их насторожить и в конце концов остановить.
— А я что буду делать? — спросил Седой.
— У тебя задача, пожалуй, самая ответственная. В случае чего документы не должны пропасть. Отправишь по назначению.
— Но это, наверное, только в крайнем случае. Я надеюсь, что до этого не дойдет.
— Я тоже очень надеюсь. Но чем черт не шутит. Мы играем в рискованные игры… — заметил я.
— Да уж… Доиграемся, — сказал Седой.
— Бросьте вы! — по-армейски грубовато решил подбодрить трудовой коллектив Дынин. — Кто не р-рискует, тот не пьет, понимаешь… шампанского.
— Ну-ну, — мрачно ответил Седой. — Тебя-то в худшем случае пошлют обратно в участковые, а Вовку — пришьют.
— Типун тебе на язык! — испуганно проговорил Дынин.
При этом я так и не понял, чего он испугался больше: того, что меня пришьют, или того, что его переведут в участковые.
— Ладно, давайте по домам, — сказал я, подводя итог дискуссии, которая начинала носить уже неконструктивный характер.
Мои товарищи тут же встали и пошли к выходу. Я допил оставшееся пиво, лег на диван и закрыл глаза. Внутреннее напряжение, которое я испытывал весь день, не давало мне быстро заснуть. Я ворочался с боку на бок, в голову лезли всевозможные мысли по делу, которым я занимался.
