Он вернулся в бар, подошел к модно одетой девушке в меховой жилетке и сказал ей:
— Если в течение ближайших двенадцати минут мы не полюбим друг друга, дайте мне ваш телефон, и мы попытаем счастья попозже. Как вам моя идейка?
Девушка смерила его с ног до головы задумчивым взглядом, а потом произнесла:
— Приятель, я не против в кого-то влюбиться, но цеплять копа — не для меня. Даже если ты мне заплатишь!
11
Клементу пришлось минут сорок дожидаться Уэнделла Робинсона в комнате для допросов, которая одновременно служила архивом.
Было около десяти вечера. Реймонд Круз закинул ноги на стол и прикрыл глаза. Лампы дневного света были невыносимо яркими. Хантер варил кофе и рассказывал о Памеле и о том, как тяжело ей приходится с непрофессионалками: девчонки сбивают цены, продаются буквально за бокал «Амаретто» со льдом или за порцию ликера «Калуа» со сливками. Реймонд рассеянно слушал его, а сам думал о Кэролайн Уайлдер. Ему очень хотелось знать, что сказал ей Клемент. «Возможно, в другой раз эта женщина будет более разговорчива», — подумал он.
В архиве, комнатке без окон и размером примерно два на три метра, стояли три складных стула, старый письменный стол и встроенный шкаф, в котором хранились закрытые дела. На стене, спиной к которой сидел Клемент, висела засаленная затылками тысяч допрашиваемых картинка.
— Хорошо знаешь Эдисона? — спросил Уэнделл.
— Того, что изобрел лампочку? — ухмыльнувшись, переспросил Клемент.
— Томаса Эдисона.
— Никогда не понимал юмора ниггеров, — сказал Клемент.
— Томас Эдисон — человек, на чьей машине ты ездил сегодня вечером.
— Его так зовут? А я называю его просто Том. Единственный ниггер, у которого есть «шевроле». Машинку он мне одолжил.
— Он тебе друг?
— Друг моего друга.
— Насколько мне известно, он консьерж. Работает в доме 1300 на улице Лафайет. Там же твой друг и живет?
— Я забыл, кто друг старины Тома.
— В том же доме живет Сэнди Стентон, — заметил Уэнделл. — Она — твоя давняя подружка. Не так ли?
— Если вам все известно, то чего спрашивать?
— Значит, она твоя подруга?
— Я с ней знаком.
— Это она вчера вечером одолжила тебе «бьюик»?
— Ну вы даете, ребята! — сказал Клемент. — Ведете себя так, будто бы вам что-то известно. Но у вас против меня ничего нет. Иначе я бы уже сидел в окружной тюрьме, дожидался суда.
— Это можно устроить, — ответил Уэнделл. — Вождение автомобиля после лишения водительских прав — серьезное правонарушение.
— Ничего себе серьезное! Подумаешь, находился за рулем в нетрезвом виде! Бог ты мой, нашли что мне пришить — нарушение ПДД!
— Верно, нарушение ПДД — ерунда для человека с таким богатым прошлым, как у тебя, — заметил Уэнделл. — Интересно, как ты поладишь с сокамерниками-ниггерами.
— А что? — не растерялся Клемент. — Разве в нашем городе одних ниггеров сажают за решетку? Или они вам так сильно надоели? Будь я черным, я бы такого не потерпел.
— Да? И что бы ты сделал?
— Уехал бы отсюда. Ваш Детройт — большая негритянская деревня, в которой и белых-то почти не видно. Может, уже растворились среди черных. Только вот полукровок, мулатов все меньше. Ниггеры только трахаются, а детей не делают, как в прежние времена, на плантациях… Хотите, я кое-что скажу?
— И что же?
— Один из моих самых близких друзей ниггер.
— Интересно. И как же его зовут?
— Его имя вам, бедолагам, ничего не скажет. Вы его не знаете.
— Может быть, я знаю. Черные между собой тесно общаются, держатся друг за друга.
— Чепуха.
— И все же мне интересно. Так как зовут твоего лучшего друга?
— Элвин Гай, — усмехнувшись, ответил Клемент.
— Правда? Ты его знал?
— Да я могу сказать что угодно.
— Будь в нашем архиве окно, я бы Клемента в него выкинул, — сказал Уэнделл.
— Я бы на твоем месте сделал бы то же самое, — сочувственно кивая, ответил Реймонд.
— Понимаешь, он мне так и не дал хоть за что-нибудь зацепиться. Нес такую чушь, что было непонятно, кто кого допрашивает. Он убил судью, а потом преспокойненько отправился домой спать. А мы из-за него двое с половиной суток стоим на ушах.
— Езжай домой, — посоветовал Реймонд.
— Нет. Я могу понадобиться.
— Доверимся старому матерому волку. — Реймонд кивком головы указал на Хантера. — Пусть теперь он возьмется за Клемента. Ну, что скажешь? Если сегодня мы из него ничего не вытянем, то его придется отпустить.
Хантер поднялся из-за стола.
— Учитесь, сосунки!
Непонятно, почему Хантер стал лучшим в отделе дознавателем, почему подозреваемые, которых он допрашивал, так часто признавались в совершении преступлений и почему добытые им признания почти всегда принимались во внимание в ходе судебных разбирательств. Морин считала: преступники становились разговорчивыми, потому что принимали Хантера за своего. Но Хантер говорил, что дело совсем не в этом, а в том, что он терпелив с допрашиваемыми, относится к ним с пониманием, сочувствует им и никогда не повышает на них голоса. В качестве примера он приводил дело, раскрытое прошлой зимой. Хантер допрашивал молодого парня, подозреваемого в убийстве двух женщин. Тот признался, что, нанюхавшись кокаина, принял пояс на платье одной из женщин за змею. Ему захотелось посмотреть, как будет выглядеть эта «змея» на их шеях. Пока те сидели на полу и потягивали из бокалов спиртное, он по очереди удавил их. Однако он отказался сообщить, куда спрятал трупы. Тогда Хантер сказал ему: «Ну что ж, найдем их весной, когда стает снег», а потом добавил: «Ты, видимо, дикий зверь, который делает запасы на зиму». Заметив, что парень заволновался, Хантер решил развить тему. Он спросил подозреваемого, любит ли тот животных или боится их, а может быть, ассоциирует себя с каким-нибудь хищником. Парень ответил, что ненавидит их, особенно крыс, и объяснил почему. Спустя несколько дней после убийства женщин он поехал на заброшенную ферму, чтобы взглянуть на своих жертв, и увидел, что крысы обгрызли оба трупа. Не желая, чтобы от них остались одни скелеты, парень распилил убитых ручной пилой на части и сжег в печке. Нет, никакой он не хищник, заверил задержанный.
— Надо действовать так, — сказал Хантер коллегам. — Дает вам подозреваемый кончик ниточки, и вы сразу же начинаете разматывать весь клубок. И допрос ведите до тех пор, пока он не расколется.
— Помнишь эту комнату? — спросил Хантер Клемента Мэнселла.
— Да, помню. И тебя тоже.
— По-прежнему мажешь волосы бриолином?
— Нет, — ответил Клемент. — Теперь мне больше нравится, когда у меня сухие волосы.
— Вот и хорошо. А то прошлый раз ты своей башкой всю стену нам засалил.
Мэнселл повернулся и посмотрел на стену.
— Вы хоть когда-нибудь здесь убираетесь? — спросил он.
— Раз в неделю мы эту комнату поливаем из шланга, — ответил Хантер. — Как в зоопарке. Помогает избавляться от вони.
— Какой ты? — спросил Клемент. — «Плохой»? Сначала ниггер, а потом уже полицейский? А когда придет «хороший»?
— А я и есть «хороший», — ответил Хантер. — Добрее меня не сыскать.
— Но ты не зачитал мне мои конституционные права, — заметил Клемент.
— Уверен, ты их уже зазубрил наизусть. Но если хочешь, чтобы тебе зачитали права, я не против.
Хантер вышел из архива в общий зал. Реймонд Круз сидел за столом с закрытыми глазами. Хантер налил в чашку кофе, взял экземпляр «Конституционных прав граждан» и, вернувшись к Клементу, зачитал ему первый параграф.
— Ознакомился с правами? Отлично. Распишись вот здесь.
Хантер положил перед Мэнселлом документ и шариковую ручку.
— А что, если я не подпишу?
— А мне наплевать, подпишешь ты или нет. Я зафиксирую в протоколе, что ты отказался поставить свою подпись и доставил нам много хлопот.
— Я обязан это подписывать?
— Осел, я же только что тебе объяснил, что ты не обязан.
— Ладно… «Вызван для допроса в качестве»… А в качестве кого меня здесь допрашивают?
— Ты арестован.
— За то, что у меня нет водительских прав? А какое это имеет отношение к аресту?
— После того как тебя задержали за вождение без прав, у нас появились основания подозревать тебя в причастности к убийству. Поэтому ты здесь.
— Ага, значит, я уже не арестованный, а задержанный. Я, часом, не ослышался? В таком случае на суде мой адвокат поднимется со своего места и скажет: «Ваша честь, этого беднягу задержали без должных на то оснований. Кроме того, ему даже не зачитали его права». Послушай, дружище, я даже не знаю, почему я здесь оказался. Никто мне так и не сказал, в чем меня подозревают.
— Клемент, ты здесь, потому что по уши погряз в дерьме. Вот почему.
— Да? Один мой приятель рассказывал: он тоже ничего не подписал, и ему ничего за это не было.
