А Шутов и словом не обмолвился о том, как тяжело ему пришлось в драке с двумя «мессершмиттами», пока Тимур гонял ненавистного пехотинцам корректировщика. Он весь сиял от радости за друга, открывшего счет славы.
Это была чистая комсомольская душа. Тимур быстро понял Шутова и полюбил его больше всех своих товарищей.
Он стал ощущать себя вдвоём с ним в беспредельном воздушном океане так же надежно и уютно, как дома.
Наблюдая за ними, старый истребитель Московец думал: "Теперь эта пара дюжины стоит!"
На фронте наступили горячие дни. В метельные зимние ночи наши танковые и лыжные части нанесли внезапный удар от озера Ильмень на юг и отрезали зарвавшуюся шестнадцатую армию.
Стараясь спасти свою окружённую армию, фашисты согнали тучи бомбардировщиков из Центральной Германии, из Франции, из Норвегии и с Крита. Появилась даже лучшая у них эскадра Рихтгофена и истребительная группа Удета.
Фашисты стремились разбомбить наши войска на марше по узким зимним дорогам, сорвать их натиск на поле боя и, измотав бомбёжками, перейти в наступление.
Вот теперь-то пришлось нашим истребителям сражаться особенно яростно, не щадя ни сил, ни самой жизни.
Шёл бой за станцию, где наши войска штурмовали последний крупный опорный пункт немцев.
Полк Московца, разогнав группу немецких бомбардировщиков и оставив за собой след из нескольких чадных костров, на которых догорали сбитые «юнкерсы», ушёл на заправку.
Тимур в паре с Шутовым прогуливался по ясному небу, наблюдал бой на земле.
На чистом белом снегу были хорошо видны цепи наступающих на мост наших бойцов. Оранжевые языки выстрелов указывали, где расположены пушки, куда движутся танки, окрашенные в белый цвет.
По загрязнённым, задымлённым брустверам угадывалась линия немецких окопов. Тимур знал, что здесь сильнейший опорный пункт, что от взятия его зависит успех операции. Он с волнением смотрел вниз и замечал, что наши идут хорошо. Пехотинцы двигаются вперёд, и танки всё ближе подносят огоньки выстрелов к вражеским укреплениям.
И вдруг там, на земле, случилось что-то непредвиденное. Какая-то суета, заминка, затем остановка.
Лейтенант Фрунзе увидел, что на нашу пехоту надвигаются тучей фашистские пикировщики «юнкерс-87», прозванные «лапотниками» за их громоздкие неубирающиеся шасси. Их тени чётко вырисовывались на снегу.
Шутов летел впереди, наблюдая за небом, и, заметив восьмёрку «мессершмиттов», идущих выше, не сразу решился атаковать пикировщиков.
Это были роковые мгновения, решавшие успех боя на земле. И тогда Тимур Фрунзе, ни секунды не колеблясь, рискнул своей жизнью ради победы.
Он вырвался вперёд, указал ведущему цель и первый перевёл машину в пике.
И они помчались вдвоём на всю стаю фашистских пикировщиков.
Шутов несколько обогнал Тимура и, как более опытный, сумел выбрать цель так, чтобы атака сразу дала результаты.
Огонь! И «юнкерс», только что собравшийся перевалиться в пике, для бомбёжки, разлетелся в куски под двойным ударом.
Испуганные этим внезапным нападением наших истребителей, «лапотники» побросали груз куда попало и стали разбегаться.
Преследуя, Тимур и Шутов сбили ещё двоих. Атака пикировщиков на пехоту была сорвана.
Немцы неслись сверху плотным строем, готовясь уничтожить дерзкую пару советских истребителей одним ударом.
Это не удалось. Тимур и Шутов смело встретили атаку врага. Строй немцев был нарушен, и «мессершмитты» разлетелись в стороны.
— Ко мне! Построиться! — скомандовал по радио ведущий немецкой группы.
По тому, как стекались к нему другие самолёты, по тому, как они пристраивались, Тимур угадал замысел командира вражеского отряда. Фрунзе знал правило Московца: сбить вожака — половина победы. И вот самолёты друзей устремились на фашистского главаря в лобовую атаку.
Шутов вошёл в азарт и, форсируя мотор, кричал изо всех сил:
— Врёшь, отвернёшь, собака!
При всех других способах атаки немец мог бы увернуться, его могли прикрыть подчинённые, но при лобовой деваться некуда. Тут решает человек: умереть и победить или попытаться спастись.
Фашист решил сохранить свою жизнь.
Он увернулся от Фрунзе, который шёл вперёд, но Шутов лёгким поворотом своей машины начисто срезал винтом хвост «мессершмитта».
Немец выбросился с парашютом, но зацепился за самолёт. Купол раскрылся и тянул его вверх, а самолёт не пускал, крутился волчком, увлекая вниз лётчика, болтавшегося дурацкой куклой.
Гитлеровцы со страхом наблюдали гибель своего вожака.
И Тимур был не в силах оторваться от этого зрелища.
— Тимур, прикрой! — вдруг услышал он негромкий голос Шутова.
Его командир и друг впервые просил о помощи.
Тимур огляделся и увидел одинокий самолёт, скользивший вниз. Винт его висел неподвижно.
Несколько секунд Шутова спасала растерянность немцев. Но вот один из фашистских лётчиков заметил лёгкую добычу и ринулся к ней.
Затем второй, третий немец пошли в вираж, устремляясь за самолётом в погоню.
Теперь секунды решали жизнь и смерть Шутова.
А земля жила своей жизнью. Как только наши истребители спугнули стаю фашистских пикировщиков, пехотинцы поднялись и с громким «ура» ринулись за танками. Они ворвались в окопы, захватили доты и вражеские танки, зарытые в землю, и полностью овладели опорным пунктом.
Неожиданно внимание пехотинцев привлёк самолёт, с бешеной скоростью скользнувший в снег и покатившийся по ровному месту, вздымая снежную пыль. На самолёте были красные звёзды.
Когда машина остановилась, из кабины выкарабкался лётчик. Всё лицо его было окровавлено.
Он запрокинул голову к небу и, сорвав с себя шлем, что-то кричал.
— Ты что, ранен? — спросили подбежавшие.
— Нет, нет, смотрите, там же Тимур! Один против всех!
В небе продолжалось непонятное пехотинцам мелькание самолётов.
Вдруг о мерзлую землю гулко ударился горящий «мессершмитт».
— Вот этот меня хотел сбить! — крикнул Шутов.
По небу чертил кривую дымную полосу другой подбитый фашист.
— А это который его хотел сбить! — добавил Шутов и вдруг закричал: — Тимур, держись, сейчас придут наши! Тимур, набирай высоту!
Фрунзе не мог услышать своего командира. Среди множества мелькающих в воздухе «мессершмиттов» трудно было заметить «ястребок» Тимура. Лишь иногда он давал о себе знать вспышками огня, словно стальное кресало высекало искры из кремня. Вся свора вражеских самолётов поднималась вверх спиралью, и Шутов понял, что Тимур, как орлёнок, не боящийся взглянуть на солнце, уходит всё выше и выше под защиту ослепительных лучей. В небе ни облачка. Только там, наверху, фашисты потеряют его и разлетятся ни с чем.
И, наблюдая манёвр друга, Шутов успокоился, захватил горстями снег и погрузил в него разбитое при ударе о щиток окровавленное лицо.
Он попытался глядеть на солнце, но оно слепило глаза. Все самолёты исчезли, словно растворились в пламенных лучах.
Вернувшись в полк, Шутов долго ждал возвращения своего друга. Не верилось, что он мог погибнуть.
Что там случилось — высоко под солнцем, — никто не знает. Никто не видел последнюю борьбу Тимура с врагами. Как громом поразило однополчан известие, что Тимур найден на земле мёртвым.
Боевые друзья и товарищи с почестями похоронили его в берёзовом парке старинного русского городка Крестцы. В боях с вражескими самолётами лётчики правили по нем суровую тризну. А вскоре Тимуру Фрунзе было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Так прославил своё имя достойный сын доблестного советского полководца.
ТАЛИСМАН
Удивительное дело — все лётчики, как правило, попав под обстрел, стараются вывести самолёт из-под огня, а этот летит себе прямиком в сплошных облачках разрывов.
Пройдёт раз благополучно, возвратится, и ещё раз идёт под огнём, точно по ниточке, не дрогнув, не свернув в сторону. Бывало, пехотинцы обеих сторон, задрав кверху головы, следили за судьбой бесстрашного лётчика.
Даже гадали: "Собьют, не собьют".
Немногие тогда знали, что в воздухе был знаменитый воздушный разведчик лейтенант Плотник. Вот уж действительно обладал выдержкой человек — не каждому дано точно вывести машину на намеченный для фотографирования и ревниво оберегаемый противником объект. Снимки, привозимые экипажем Плотника, никогда не бывали холостыми; каждый раз на плёнке обнаруживались то змеи автоколонн, то пауки скрытых аэродромов, то скорпионы огневых точек. Особенно он любил фотографировать их дважды — «до» и «после»: до того, как накрыла наша авиация, и после бомбовой и штурмовой обработки.
У него был даже альбом, подаренный дешифровщиками на память о выслеженном им фашистском зверье. На больших снимках можно было полюбоваться и скорпионами, раздавленными до того, как они успели ужалить, и удавами танковых колонн, разбитыми до того, как успели развернуться, и пауками аэродромов, приколотыми тёмными кнопками разрывов. Как мухи с оторванными крыльями, просматривались в паутине взлётных дорожек разбитые самолёты. Но однажды между ним и дешифровщиками возникла тяжба.
