Но не в привычку печалиться завалил на всё хуй и дале попёр. «Пиздец – рабы не мы!», думал в боевом походе своём Колобок, «Основная масса участвующих в процессе попросту околачивает хуем груши и считает это своим основным жизненым поприщем с претензией на даже смысл жизни. Лишь совсем небольшая часть действительно стремится и что-то хоть делает. И такая же совсем небольшая часть действительно стремается и мешает делать хоть что-то тем, кто хоть что-то делает. Обе практически незаметные части действительного противодействия традиционно слывут тунеядцами, бездельниками и почётом пользуются редко. Но занимать очередь – смысл, тошнить всем своим существованием – смысл, тереться глазами о грязь и гной денежных знаков – смысл; и изготавливать, изготавливать, изготавливать, склеивать усердно гнилые щепочки одна до одной на один на всех гроб. Сид Вишес умер у тебя на глазах? Хуй тебе, а не золото партии! Это просто в очередной раз сдохла не выдержавшая твоего существования твоя совесть. Пиздуй, небо крепкое!». В таких философских вот изысках и застал его Чудо-Медведь. Богатырь и так далее.
- Колобок-Колобок! – говорит. – Я тебя съем!
- А значок мой пионерский в сраке не застрянет, обезьяна из жопаю? – уточнил Колобок – он не любил медведей уже.
Медведь присел и задумался: «Что это за страна? Что же это такая за непонятная страна, в которой даже такие малыши знают Военную Тайну и так крепко держат свое твердое слово?». И нихуя хорошего ему не представилось.
- Я ушёл от дедушки, - сказал Колобок. – И дедушку моего положило в бою. И с тех пор для меня вы все – покойники. Я редко встречаю на дорогах своих живых существ, но ещё реже оставляю живых существ позади себя. Вот и подумай, лапауханькай, как это может быть пака. И вот ещё. Ты не знаешь – его, дедушку моего, не медведь часом заломал?
- Нет, - уверенно сказал медведь. – Не медведь!
И отпустил Колобка уголком злым сознания – уж не мерещился больше никогда и совсем. Дальше ушёл Колобок. Икстлан – тропинка неторена… «Раскавыряй, партизан, рельсы прочные передо мной», думал дальше себе Колобок, «Засунь под неохраняемое уже ведь никем полотно тротиллу ужасную. Дай мне повод рассвирепеть, как машинисту запасного бронепоезда пизданувшего, наконец, в Светлое Будущее! Ёбаный ты, бывший стрелочник, я ж узнал ж же тебя! Ты ж не струсил ни раз пуская мои бесчисленные составы под откос, под отвес, под смех свинцового всплеска разрываемых небес. Ну, засранец, а исчо разок! Похуйка? Я убрал трал-платформу и снял охрану с кругом. Я теперь один на один с тобой и твой партизанский отряд. Икак? Подорвал? Сообщай теперь в свой отряд политграмоту. Получилось всё! У обои́х. Ты подорвал. А мне стало похуй и я ушёл не под откос. А в небо. И со мною нелёгкий мой эшелон осиротевшего ленинградского детства, да закатной негодной вам старости. Всем!!! У-ур-У-у-у-ур-ла-га! Всем пиздец! Кх-м…»
Так и добрался он до серого волка пиздец.
«Что стоишь, рожа красная?», подумал ему в ответ Колобок, «Раньше, сволочь, Ивана катал и царевну его в добрых сказках, а теперь вотку жрать исподпольную и матиритза невслух? Обыдлел ведь уже и сам себе!». И только потом спохватился, что волк не спросил ещё у него ничего.
- Колобок, - говорит серый волк. –Колобок…
А дальше забыл. Старый стал. Стала память сдавать.
- Я тебя съем! – подсказал Колобок.
- Ага, - согласился и волк. – Точно-точно, вот…
- Не ешь меня, серый волк, - сказал Колобок. – Потому что отравишься. Я от бабушки, серый волк, ушёл, а она одна приговорное средство на меня знала, а теперь померла моя бабушка и в нутри моей лютый яд. Водкой помнишь как серых потравлено было пол леса? Так то сладкий кисель будет в сравнении с той изжогой, что я причиню. Иди травы жрать и кефир! Хоть подохнешь, так хоть протрезвеешь малость с жизстни беспросветной своей…
Вздохнул горько и правда серый волк и покинул Колобка мировоззрение. Покатился дальше себе Колобок, хоть не первое столетие уже казалось, что – некуда… «В Тишине весны я расцвету словно палочка», думал Колобок, «Словно палочка трудолюбиво в землю посаженная, какашками обильно удобренная и из леечки усердно политая водичкою из ручейка. Эйфорию моего неземного существования сможет прерывать лишь лёгкий ветерок глупым своим дуновением, а я буду трепаться с ним ни о чём, лепестками потоки ветра поддерживая и думать «Насрать!».
Так и добаловался. Смотрит – лиса. Традиционный пиздец, здесь не проезжая часть во всех сказках всегда – бурелом. «Ни хуёво!», мелькнул глазом напоследок лисе Колобок уж взбираясь на ейный на нос, «Называется въехали! Эк-х-м… Хуем в рай…»
- Я не ем Колобков! – прикидывалась ещё наспех лиса. – Вегетарианку нашёл!
- Ешь-ешь, моя ненаглядная! – не верил уже не в хуя и советовал потому Колобок нахально впихиваясь между острых зубов. - Я за тебя пол Европы по-пластунски, а ты всё к америкам да к бандюкам на тверскую от меня норовишь. Не порядок то, ешь!
А лиса проглотила и думает как теперь.
- Ты там как? – зовёт Колобка.
- Угадай! – говорит Колобок, а сам поудобней умащивается – зимовать.
- Ну и как же теперь? – исхитрилась лиса и спросила впрямую тада. – Как тебя из себя мне же выкатить?
- Есть три пути…, - сказал Колобок.
P.S. Ну до чего ж мы ебальники на говорящего параноика любим растопыривать, кода ему пизды уже давно пора навалять и отпустить с поклоном до его чертодром. Всё уже, простите за лютаю ласкавасть! Канец, агурцы! Сказок, бля, тоже читатели…
Ах-хойка (охота на лис)
Истощимо-вскипевшая сталь…
Низкий ток…
Обрыв…
Красота – слово нежное, легкоранимое, позади мною спины. Зарок в зороке льюим стат… ка… зубы острые может и быть да напрочь атсутствующии… Холад карёжит пламень о ненаглядь. Вые-вызверев… катись м… м… калёсанька…
Заверни мне с собой пошамать, попросил… Хозяйка сбырать… Туже подпоясал, выпил дыму, нахмурил взгляд, сабак ни кармил, ни за что, утирпели уж… стал как лес – весь подтянутый и седой… стал как ель – весь на праздник и в круговую оборону… стал как кречет – нельзя разорвать… охотник на лис… И ушёл… А сабак-та! Сабакта ни взял!.. Экхм… пожалел… Тятька, тятька, скажи про ниго – у иго ить ружжо?.. Экх… шо там ружжо…
Мы охотимся на них не испокон. Они временны и их для нас нет. Но они ловки и проворны. Они уходят порой прямо из рук низачем обижая нас. Добыча легка? Да, как хлебушко в ту войну из себя сделанный, а кагда уже некому была иго исть… Они очень хитры… Они славятся словно переливаются на свете солнца своей хитростью… Слава – солнышко мёртвых… Мы добываем их на шкуры, только на шкуры, в назидание о бренности их бытия… Разрыв-чистое золото ими усердно сложенных шкур легко просыпается сквозь наши пальцы в песок так быстро, что мы даже не успеваем взглянуть на то, что обещало нам верную смерть… Пообещайте нам верную жизнь – в нас настанет жить смех…
Папирва ноги… Ноги, эх!.. Руки, жылы потом!.. Изуверы, да что ж вы делаете!.. Так ведь он ведь от нас же уйдёт!!! Если на пороге не стрять иш…щи потом полису… Скарей он сех надёт… Прячьте, прячьте, сабаки, иму зёрна внутрь, пусть взойдут…
Он очнулся дай ы поняв – овримя… На опушке как на операционном столе… Стряхнул чернь… Это вам дело горькое, а нам лишь карантин… Йы тада уж запрабиравсь… Лес дасумерка… Лёд вливаемый внутрь ласка плавился… Яды земные надёжные взывались о ступни обосевших о злу опушку ног… Станавилось дрёмотко, сучья вцеплялись вчуть – приступ… атыдь… пора…
Для чего они нам, так похожие на наших женщин? Но у них нет пола. У них нет ни радости весной, ни тишины осенью. Они добывают чувства из нас и делают из них условно необходимую им нефть. Мы ничего почти не знаем о них не потому, что как они утверждают не пытаемся их изучать, нет, пустых исследований как раз более, чем необходимо. Просто они информационно бедны и не предназначены для серьёзных нагрузок. То же, что есть в них мы изучили довольно тщательно. Мы не знаем почти ничего о них, но их повадки мы осознаём в совершенстве…
File not found… А хочешь мы сделаем Вам из детей порнографию… Error 404… 1000 мелочей и новаций от маркиза де Сада… System failure… Купить now!… Default apocaliptic industrial end of a line… System fallen… Buy it тута, типерь и сичас!.. Карее купи!.. Купи нас!!! Купи-с, падла, на нашу любовь!.. Мы так любим грызться тибе, нечисть, в кишки!.. Ызнутри, ызнутри тибя, радый, грызть!.. Мы настроим тибе лагерей твоих прямо в лесу, ничуть што канц, тока жыви!.. Ыз жестяными раскачивающимися по ночам фонариками… Здесь ы щас… Затихни, замолкни, забывсь…
Это всегда было – от первого выстрела многое зависело. Йон пыссав на куст, спокойно заправил штаны, подтянул ремень и обернулся на шорох в кустах. От первого выстрела зависело будут ли пришедшие вслед, как много будет, удастся ли на этот раз расчистить проход. В темноте йхуд барахталось озерек пряча шорох скрывая худые глаза, йон залез весь глазами во тьму – как опять там кисет?.. Первый выстрел должен был быть удачным. Йон задумчива потёр между бров и увидел тайгу. Тайга окружала со всех сразу, на спыдмогу так понялось и не зря – значит серьёзный ток. Йон внымательно посмотрев до сибы на пальцы, кращще крови-та… Ы йон бы отринув тайгу, лютый был эгоист на всё жаркое, ни дуже на смерть поделим-к… Но тайга не ушла, стала рядом быть, што поделаешь, как настанет утро, так всё ж ведь нас нет… Он пригнулся, приподнял с земли тихо нагревающийся ствол и на мгновение замер…
