Сталин также вначале считал, что главным условием победы социалистической революции является превращение пролетариата в большинство населения, а Ленин исходил из теории «слабого звена».
Имея в виду взгляд Ленина, Сталин не без самоиронии (он обладал ею в полной мере) писал в предисловии:...
«Но мы, практики, не вникали в это дело и не понимали его великого значения ввиду нашей недостаточной теоретической подготовленности, а также ввиду свойственной практикам беззаботности насчет теоретических вопросов…»
Однако вопрос о месте основного руководящего центра – в России или вне ее – носил не столько стратегический и теоретический характер, сколько имел тактическое и практическое значение.
В 1946 году Сталин написал предисловие только к первому тому своих «Сочинений» и в этом предисловии подчеркнул, что его позднейшие критические замечания относятся лишь к конкретному первому тому. Возможно, что если бы было написано предисловие ко второму тому, где были помещены статья «Партийный кризис и наши задачи» и резолюция Бакинского комитета, то Сталин пояснил бы, что вопрос о приоритетах решила сама жизнь.
И решила не в пользу Ленина или Сталина, а в пользу общего дела.
Сталин, как партийный лидер, работающий в России, острее видел опасность того, что заграничный центр не способен реагировать на ситуацию оперативно – ведь тогда не было сотовой связи, и даже телеграфные директивы Ленин высылать в Россию не мог. Поэтому Сталин, не отрицая значения Заграничного бюро ЦК, употребил по отношению к нему жесткие слова «фиктивный центр».
Ленин, как партийный лидер, работающий вне России, сразу же понял тревоги Сталина и сам ими проникся, что выразилось в решениях Пражской конференции, в избрании Сталина руководителем Русского бюро ЦК и в быстром решении о реализации идеи Сталина относительно издающейся в России легальной общерусской газеты.
Но Ленин был более богато, чем Сталин, связан со всеми российскими центрами революционного движения. Да, до Ленина информация доходила с задержками, нередко – не оперативно, но к нему стекалась вся информация! Ведь Заграничное бюро ЦК было стабильным центром, которому не грозил разгром.
К тому же летом 1912 года, явно с учетом идей Сталина, Ленин перенес Загранбюро ЦК ближе к России – в Краков, куда Сталин и приезжал – посовещаться с Лениным и другими членами ЦК.
Стабильная же работа нелегального Русского бюро была более чем проблематична по вполне понятным причинам. И реальность это быстро показала. Сталин был арестован и выслан в 1913 году. В том же году были арестованы и высланы Свердлов и Спандарян…
Прошли другие аресты и высылки.
А из Туруханска или Курейки оперативное руководство невозможно еще более, чем из Женевы. Задачи, стоящие перед Русским бюро, пришлось решать в 1913 году и в последующие предреволюционные годы не Сталину и Свердлову, а другим – калибром помельче, но что делать…
И тут нельзя не назвать Молотова, который, правда, тоже был арестован в июне 1915 года и выслан в село Манзурка Иркутской губернии, но в мае 1916 года сумел бежать и приехал в Петроград. Там он был вначале кооптирован в состав Русского бюро ЦК, а к февралю 1917 года возглавил его.
Из Иркутской губернии бежать было еще можно, но из Туруханска… Желающие могут справиться по карте – где лежит Иркутск и где – Туруханск.
Молотов бежать сумел и успел поработать еще до Октября 1917 года на будущий этот Октябрь. Молотов был не речист, зато надежен и работоспособен. Он, без всяких натяжек уже до революции партийный «маршал», тянул лямку повседневной партийной работы как солдат.
Это был стиль и самого Сталина – он всю жизнь был, по большому счету, солдатом партии. Причем мало кто из большевистских лидеров первого ряда – и дооктябрьских, и послеоктябрьских – был так же скромен в жизни и потребностях, как Сталин.
Сталин узнал Молотова на деле еще до своей последней ссылки, в том числе при подготовке к выпуску «Правды». Стоит ли удивляться, что именно Молотов стал после Октября, хотя и не сразу, наиболее надежным членом ближнего сталинского круга?
Ведь этот круг формировался, вопреки нынешним утверждениям, не по принципу личной преданности того или иного партийного деятеля Сталину, а по простому и эффективному принципу преданности делу.
НАЧАВШАЯСЯ Первая мировая война шла от Туруханского края на таком отдалении, что на общий рисунок жизни Сталина влиять не могла. Как я понимаю, он, упорно сцепив зубы, жил, размышлял, в меру возможностей работал, но прежде всего – жил, выживал.
Это было непросто – край был суровый, жизнь человеческая ценилась дешевле жизни рабочего скота. Сталин вспомнил об этом на выпуске военных академий 4 мая 1935 года, приведя слова сибирских мужиков: «Что ж нам жалеть людей-то? Людей мы завсегда сделать можем. А вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу».
И там, конечно, была жизнь. К тому же Сталин к Курейке постоянно привязан не был – есть групповая фотография ссыльных, съехавшихся в июле 1915 года в большое село Монастырское для обсуждения вопросов, связанных с процессом над большевистской фракцией IV Государственной думы.
В Монастырское Сталин приезжал не раз, в том числе просто в гости к сосланному туда члену Русского бюро Сурену Спандаряну. Однако часто вырываться в «цивилизацию» Сталин не мог – от Курейки до Монастырского было 200 верст. По сибирским меркам – пустяк, но вообще-то – немало.
В письме от 10 ноября 1915 года в Заграничное бюро (фактически – Ленину, хотя формальный адресат был другой) Сталин писал:...
«…Как живу? Чем занимаюсь? Живу неважно. Почти ничем не занимаюсь. Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьезных книг… Вопросов и тем много в голове, а материалу – ни зги. Руки чешутся. А делать нечего. Спрашиваете о финансовых делах? Могу вам сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь…»
В особых комментариях эти строки не нуждаются, но замечу, что они свидетельствуют, кроме прочего, о двух моментах.
Во-первых, ясно, что Сталин мало писал, но много думал. У поэта Константина Ваншенкина есть хорошая строчка: «Не написал в тот месяц ни строки, но принял несколько решений». У Сталина же в Курейке для принятия решений – будущих решений, конечно, было времени намного больше.
Во-вторых, ясно, что Сталин не считал для себя возможным писать на общественно значимые темы просто «из головы». Тот, кто исполнен сознания собственного «величия» и «гениальности», берется за перо легко – в уверенности, что любая его мысль, положенная на бумагу, заслуживает общественного внимания. Сталин же, как видим, по отношению к себе был даже излишне критичен.
А жаль! Размышления Сталина о жизни и человеке могли бы войти в сокровищницу философской мысли. Но Сталин не был подвержен рефлексии [3] , он анализировал не собственный внутренний мир, а мир внешний, нуждавшийся в коренной переделке.
В том же письме он писал:
...
«…А как вам нравится выходка Бельтова (Г.В. Плеханова. – С.К )?.. Не правда ли: старая, выжившая из ума баба, болтающая вздор о вещах, для нее совершенно непостижимых.
Видел я летом Градова (Л.Б. Каменева. – С.К. ) с компанией (это – об июльском совещании в Монастырском. – С.К. ). Все они немножечко похожи на мокрых куриц. Ну и «орлы»!..»
Через два десятка лет история повторилась – Каменев и компания оказались в деле строительства новой России далеко не орлами. И даже – не мокрыми курицами, а черными во́ронами…
Но тогда до этого было еще очень, очень далеко.
Между прочим, в конце письма Сталин просит:
...
«Не пришлете ли чего-либо интересного на французском или английском языке? Хотя бы по тому же национальному вопросу. Очень был бы благодарен…»
Не комментируя подробно, замечу, что просьба Сталина лишний раз свидетельствует о том, что иностранные языки он в какой-то мере знал. А просьба о присылке чего-нибудь именно по национальному вопросу была не случайной – именно на эту тему Сталин как раз тогда и писал ряд работ. Тут он знал свою силу и был уверен, что уж этой-то темой владеет, хотя нехватка источников ему очень мешала.
В 1916 году туруханский «курорт» свел в могилу Спандаряна – в тридцать четыре года. Сталин тоже был родом не сибиряк, так что невеселые мысли не могли не приходить ему в голову.
Они и приходили.
А что делать?
Однако надо было жить дальше и готовиться к новой борьбе. А он ведь был человеком, а не стальной машиной…
Сталин редко имел в личной жизни то, что хотя бы скрашивает жизнь, а тем более – украшает ее. Его первая жена Екатерина Сванидзе умерла в 1909 году, оставив мужу годовалого сына Якова, много позднее погибшего в немецком плену, имени и чести отца не замарав.
