Впрочем, до всего этого дело не дошло. Калмыцкое посольство надолго застряло в Селенгинске, дожидаясь из Пекина разрешения ехать далее. Наконец китайские власти ответили, что не могут его пропустить, потому что посол везет с собой десять калмыцких мальчиков, которых хотят оставить для обучения в Тибете, и, кроме того, с посольством следуют четверо русских, о которых в бумагах ничего не сказано. Посольству ничего более не оставалось, как вернуться в калмыцкие улусы.
Лишь спустя почти десять лет, уже во времена правления Елизаветы Петровны, посольство внука Аюки-хана – Дондук-Даши прошло до Тибета через Хиву, Бухару и Индию и вернулось через два года с известием, что далай-лама оставил этот свет и скоро должен перевоплотиться в другого человека.
Про далай-ламу и Тибет при русском дворе знали немногое. Известно было только, что он является первосвященником буддистов, которые утверждали, что он бессмертен и при крайней старости его душа просто покидает телесную оболочку и переселяется в тело юноши или младенца, «какового определяет имеющее к тому надежные указания духовенство».
Между тем насущные интересы России требовали гораздо большего знания, а главное, крепких связей не только с Индией, но и с Китаем, где жило немало русских. Уже в XVII веке существовала в Пекине особая русская слобода, в которой жили потомки тех, кого когда-то угнали во время пограничных конфликтов. В 1699 году некий Гришка Игнатьев, человек купца Ильи Гостева, отправленный по указу царя под видом купеческого дела в Китай, вернувшись оттуда, рассказал в нерчинской проездной избе воеводе Ивану Самойловичу Николаеву о том, что видел и что узнал.
Русский лазутчик прибыл в Пекин с караваном купца Спиридона Минчиусова в том же 1699 году и нашел, что русская слобода находится «в Пекине, к востоку на правой руке, в углу града, у стены». Слобода расположена вокруг православного храма и населена «русскими людьми, полоняниками, которые живут в китайском государстве». Возле этой слободы находятся высокие земляные стены – «в три аршина покладены»; в этих стенах помещаются купеческие караваны, а также табуны коней, пригоняемые монголами. Русский посольский двор от того места находился в нескольких верстах.
С караваном Минчиусова прибыл протопоп о. Василий Александров, который отслужил в слободской церкви несколько литургий, чем очень порадовал местных жителей. Живший в слободе священник о. Михаил был очень стар и «через то скорбен очами», так что служить уже не мог, а рукоположить кого-нибудь из местных не было возможности – все были неграмотные. Староста храма пек просфоры, а Писания читал сын о. Михаила, которого тот выучил читать, но этих двух нельзя было ввести в сан, так как оба они были холостыми, а такое не положено по церковному уставу.
Григорий Игнатьев рассказал, что на торге хорошо идут русские меха и сафьян, а у китайцев стоит закупать камку – шелковую китайскую ткань с разводами и узорами. При этом он отмечал, что на торге ходит много фальшивой монеты, сделанной из серебра с примесью меди: «такого серебра у них много». Настоящие «серебро и злато в Китае дорого крепко».
Игнатьев в подробностях описал путь караванов, места стоянок, расположение колодцев, где можно получить корма для скота и дрова. Но многое для него осталось неизвестным, потому что за иностранцами китайцы следили открыто и их сыщики ходили за всеми русскими буквально по пятам. За каждым выходившим из посольского двора непременно следовали два-три «служилых человека», державшихся нарочно на виду, чтобы иностранец знал, что за ним идут. Они провожали русских всюду: на торг, в харчевню, даже в церковь. Придя в храм, «служилые» деликатно оставались в притворе, снимали шапки и терпеливо ждали, когда закончится служба, а потом провожали «своего человека» обратно. При таких наблюдателях многое разведать было затруднительно.
Отношения между Россией и Китаем были довольно упорядоченными, но их не стремилась развивать китайская сторона, которая почитала всякое ощутимое присутствие иноземцев в жизни Поднебесной империи излишним. Китайские караваны шли в Россию через Сибирь, а в Индию, как показали опыты калмыцких посольств, путь через Китай был не надежен и зависел от условий китайской стороны. Таким образом, главной дорогой к богатствам Востока оставался путь через Хиву и Бухару.
В 1730 году при правлении государыни императрицы Анны Иоанновны прислал в Уфу посольство к воеводе Бурлину, прося принять его в русское подданство, теснимый соседними племенами хан Малой Киргизской Орды Абдулхаир. Весной 1731 года к нему для переговоров был направлен «старший переводчик по секретным делам» мурза Алексей Тевкелев, сделавший карьеру «по части секретной дипломатии» еще во времена Петра Великого. Он сумел убедить киргизов в пользе русского покровительства и тех выгодах, которые сулит заложение в степи города; из него, дескать, легко будет торговать с киргизами и прийти им на помощь, если нападут враги.
В 1733 году Тевкелев побратался с Абдулхаиром, став его «тамыром» – названым братом, – и привез с собою в Уфу его сына Эрали-султана, старшин Средней и Большой Орд, а также представителей каракалпаков. Эту делегацию отвезли в Петербург, где идея построения города на реке Ори была поддержана обер-секретарем и тайным советником Иваном Кирилловичем Кирилловым, подавшим в Сенат проект, который был одобрен и по которому 1 мая 1734 года последовало распоряжение императрицы Анны Иоанновны, поручившей строительство Кириллову.
15 июня Тевкелев и Кириллов выехали из столицы во главе целой экспедиции назначенных к новому месту службы чиновников и военных, морских офицеров – для устроения будущего порта на Аральском море и геодезистов – для планировки города. В Москве прихватили священника, нескольких студентов Славяно-греко-латинской академии, лекаря, натуралиста, горного инженера. К месту строительства нагнали людей, войска, и вскоре город, названный Орском, стал расти буквально на пустом месте. Оттуда формально управлялись земли степных владык, составлявшие значительную часть современного Казахстана – до Аральского моря включительно. Фактически эти земли никому не подчинялись, это была все та же степь, жившая все по тем же законам грабежа и насилия. Но именно к ней и были обращены помыслы тех, кто желал укрепить русское владычество над караванными путями. Еще в год основания Орска от того места, где более тысячи рабочих строили крепость и новый город, в степь отправилась команда топографов под командой геодезиста Муравина; они имели все то же задание: отыскать надежный путь к Хиве. Эта экспедиция приготовила разборные суда на Яике, чтобы перенести их на Арал и исследовать берега этого моря. Но планам этим не дано было осуществиться, хотя несколькими годами позже Муравин дошел-таки до Хивы, где он и его товарищи оказались в самом центре интриг «восточной политики». Эти похождения русских в Хиве требуют отдельного рассказа.
В 1739 году Абдулхаир, кочевавший в степях между Оренбургом и Аральским морем, известил русское правительство, в подданстве которого состоял с 1731 года, о желании построить новый город с крепостью возле реки Сыр и просил прислать туда постоянный гарнизон. Этому обращению Абдулхаира к русской императрице предшествовала череда событий, совершенно запутавших политическую ситуацию вокруг Хивы.
Хивинский хан Ильбарс Третий, в 1728 году наследовавший ханство после смерти коварного Ширгози, в финале своего правления подвергся атаке с двух сторон. Почти одновременно к нему прибыли два посольства: от хана бухарского Абул-Феиза и персидского шаха Надира. Оба посольства требовали выражения покорности. Ильбарс же, будучи настоящим хивинским ханом, поступил так, как и принято было в этом ханстве: он решил не покоряться ни тому и ни другому, а оба посольства распорядился умертвить самым коварным образом.
Узнав о том, что его посольство вырезали, Надир-шах, стоявший с войсками под Чарджоу, пошел в поход на Хиву, а ему навстречу выступил с войском Ильбарс. Шах запер хивинского хана в крепости Ханки, находившейся в тридцати пяти верстах от Хивы, и в конце концов взял крепость. По приказу Надир-шаха Ильбарса и тридцать его приближенных, в отместку за уничтожение послов, живыми закопали в землю.
Перепуганные суровостью шаха, хивинцы отправили послов к Абдулхаиру с просьбой стать ханом. Они надеялись, что Надир-шах не посмеет напасть на подданного русской короны. Однако Абдулхаир, опасаясь, что хивинцы замыслили очередное коварство и выдадут его Надир-шаху, отказался покинуть родные стойбища и со всей возможной энергией принялся обозначать свою лояльность русским.
Обрадованная столь похвальными устремлениями, императрица 20 августа 1739 года подписала указ о немедленной посылке к хану людей для выбора места построения крепости. Исполнение этого поручения было возложено на поручика Оренбургского драгунского полка Дмитрия Гладышева, знавшего татарский язык; ему были вручены грамота от императрицы и письмо от князя Урусова, которые он должен был вручить хану. Для съемок местности с ним ехали геодезист Муравин, инженерный надзиратель Назимов и переводчик Усман Арасланов. Для конвоя им дан был небольшой отряд казаков.
