– Нас твои гроши не интересуют! – рявкнул прилизанный. – И нечего тут ваньку валять! Лучше колись по-хорошему – что за баба вчера с тобой была?
– Баба? – недоуменно протянул Хвощ. – Да я ее знать не знаю! Первый раз видел…
– Значит, не хочешь по-хорошему! – вздохнул прилизанный.
Он огляделся по сторонам, и вдруг в маленьких глазках загорелся живой огонек.
На высоком подиуме посреди мастерской стояли несколько законченных композиций Леонтия. Прилизанный отломил большой кусок от последнего шедевра, еще не представленного на строгий суд публики – композиция номер семь тысяч четыреста шестьдесят девять, выполненная из нескольких сортов хлеба, условное название «Торжество земледелия».
Хвощ застонал, как будто у него самого оторвали руку.
Бандит неторопливо подошел к подоконнику, на котором по-прежнему толклись сытые голуби. Он отломил маленький кусочек «Торжества земледелия» и накрошил на подоконник. Голуби, громко урча и отталкивая друг друга, кинулись клевать крошки шедевра.
– Не надо! – вскричал Леонтий, скрежеща зубами. – Не надо голубям! Они ничего не понимают в искусстве!
– Я тоже не понимаю, – честно признался прилизанный. – Так что, вспомнил, кто была эта баба?
Леонтий закусил губу, мучительно пытаясь найти выход из ужасного положения.
– Гули-гули-гули! – прилизанный отломил голову у одного из центральных персонажей композиции и стал мелко крошить на подоконник. Голуби прибывали с шумом и гвалтом, как депутаты на заседание.
– Ну что – не вспомнил?
– Не на-адо! – простонал Хвощ, следя за тем, как отвратительные птицы склевывают плоды его работы.
– Надо, Леня, надо! – возразил бандит и отломил еще более важную деталь скульптуры.
– Вспомнил, вспомнил! – взвыл Леонтий, перекосившись от переживаемых страданий.
– Ну так говори! – бандит повернулся к нему, подняв руку с оставшейся частью композиции.
– Как ее зовут – не помню… – начал Леонтий, и прилизанный снова угрожающе повернулся к подоконнику. – Но я знаю, где она живет! – поспешно добавил художник.
И он подробно рассказал, где именно накануне высадил свою спутницу из такси.
***
Генеральша Недужная вышла из подъезда и огляделась.
На улице было определенно тепло, так что вполне можно было переходить на летнюю форму одежды, но генеральша отличалась природной недоверчивостью. Эту недоверчивость генеральша выработала в себе за долгие годы беспорочной службы, она пронесла ее сквозь годы и расстояния, сквозь отдаленные гарнизоны и очень гордилась этим качеством. Она не доверяла людям и организациям, не доверяла средствам массовой информации, не доверяла погоде и поэтому не спешила со сменой формы одежды.
«Еще похолодает! – уверенно говорила генеральша соседям, которые призывали ее оставить дома теплое демисезонное пальто и переодеться в трикотажную кофту. – Вот увидите, еще снег выпадет!»
Генеральша пользовалась в доме непререкаемым авторитетом, и соседи тоже одевались потеплее, недоверчиво выслушивая оптимистический прогноз погоды.
Надо сказать, что генеральша в своей непростой жизни все же верила одному человеку. Она верила генералу Недужному, своему покойному супругу – и он ее доверия не оправдал. Генерал скончался, не согласовав это решение с супругой и оставив ее без поддержки, без твердого мужского плеча. Впрочем, собственные плечи генеральши тоже были достаточно твердыми.
Генеральша жила в одном подъезде с Катериной Дроновой. Точнее, с ее мужем профессором Кряквиным. Саму же Катерину Недужная не одобряла.
Она не одобряла то, что Катерина поздно встает и поздно ложится. Не одобряла ее манеру одеваться. Не одобряла ее голос. Не одобряла ее друзей и знакомых. Она очень не одобряла род ее занятий. Проще было бы сказать, что же генеральша в Катерине одобряла – ничего.
Генеральша Недужная, как уже было сказано, вышла из подъезда и огляделась.
На вверенной ей территории царил относительный порядок.
Дворничиха Зинаида мела дорожку, знакомые пенсионерки грелись на солнышке, обсуждая неуклонно падающую нравственность соседей, трехцветная дворничихина кошка неторопливо шла вдоль дома, соблюдая правила поведения в общественных местах, и даже голуби вели себя достаточно скромно.
Генеральша шагнула вперед, и в это время к ней подъехала незнакомая черная машина.
Машина затормозила, дверцы ее распахнулись, и на тротуар перед генеральшей выскочил удивительно неприятный человек – весь какой-то поношенный, потертый, бывший в употреблении, с обвислыми щеками, заросшими трехдневной щетиной. Самым же отталкивающим были глаза, которые смотрели в разные стороны, отчего создавалось впечатление, что этот человек непременно собирается соврать, причем и сам-то себе не поверит.
– Бабуля, – проговорил этот поношенный человек, развязно усмехаясь и глядя одним глазом на генеральшу, а другим – на трехцветную кошку, – бабуля, ты в этом доме живешь?
– Что?! – выпалила потрясенная до глубины души генеральша. – Что ты сказал, салабон несчастный? Это где ты здесь, интересно, бабулю увидел? Равняйсь! Смирно! Руки по швам! Видеть грудь четвертого человека! Кругом-марш! И чтобы я тебя в этом дворе больше не видела! Тоже мне – внук нашелся!
За долгие годы, прожитые рядом с покойным генералом, Недужная выработала настоящий командный голос. От ее голоса шарахались коровы и милиционеры, слетали галки с церковных куполов и головные уборы у солдат-первогодков, лопались граненые стаканы и электрические лампочки.
Потертый незнакомец отлетел к своей машине и разинул рот, как выброшенная на берег рыба.
Тут же ему на подмогу выскочил второй мужчина, несколько более приличной внешности.
Он был худ, высок и удивительно узкоплеч. Он был затянут в узкий черный плащ, как тонкая венская сосиска затянута в упругую оболочку. Голова у него была тоже узкая, с прилизанными бесцветными волосами и маленькими, глубоко посаженными глазками.
– Извините моего коллегу, мадам! – пропел прилизанный незнакомец ненатуральным голосом телевизионного ведущего. – Он еще недавно работает в нашей организации и не научился разбираться в людях! Простите его неловкость!
– В организации? – подхватила генеральша самое знакомое слово. – В какой еще организации?
Она окинула подозрительным взглядом разноглазого человека. По ее представлениям, ни одна уважающая себя организация не взяла бы такого на службу.
– Наша организация называется «Международный поиск», – мгновенно отозвался прилизанный, – мы разыскиваем потерянных родственников и знакомых, разыскиваем наследников…
– Что-то непохоже… – вполголоса проговорила генеральша. – Короче, документы у вас какие-нибудь имеются?
А как же! – прилизанный жестом циркового фокусника выхватил из воздуха и раскрыл перед генеральшей красную книжечку. Генеральша сверила фотографию с оригиналом, неодобрительно покачала головой и уставилась на мужчину:
– И чего вам нужно?
– По нашим данным, в этом доме проживает одна разыскиваемая нами особа, – начал прилизанный.
– Толстая, рыжая, в зеленой куртке! – выпалил разноглазый, высунувшись из-за плеча своего старшего товарища, как мелкая деревенская шавка из-за забора.
Прилизанный небрежным жестом затолкнул его обратно и выжидательно взглянул на генеральшу:
– Мой коллега, при всей его неопытности, довольно верно обрисовал внешность разыскиваемой особы…
– По какому поводу разыскиваете? – строго осведомилась бдительная генеральша.
– Вообще-то мы не имеем права разглашать, – пропел подозрительный тип, – это конфиденциальная информация, но лично вам я могу сообщить, – он понизил голос и проговорил на ухо генеральше:
– Наследство!
Генеральша Недужная, как уже было сказано, никому в этой жизни не доверяла.
А уж этому скользкому незнакомцу – в особенности.
В данный момент она находилась под действием сложного чувства. С одной стороны, природное недоверие говорило ей, что этому человеку ни в чем нельзя помогать и никакой информации сообщать ему не следует. С другой – она не одобряла Катерину Дронову…
– А большое ли наследство?
Вместо ответа прилизанный надул щеки и округлил глаза.
Это решило дело.
Если даже прилизанный не врет (что маловероятно), неужели генеральша будет способствовать тому, чтобы эта крайне неприятная особа, новая жена профессора Кряквина, неожиданно сказочно разбогатела? Нет, нет и еще раз нет!
Генеральша приняла решение.
– Ниной ее зовут, – сообщила она вполголоса, – Нина Гуськова из четырнадцатой квартиры.
– Спасибо! – прочувствованно воскликнул прилизанный и сделал неловкую попытку поцеловать генеральше руку. Генеральша руку не дала и на всякий случай спрятала за спину. Впрочем, прилизанный не слишком огорчился.
– Премного благодарен! – добавил он и для большей убедительности шаркнул ножкой.
