Как жаль, думала Ронья, что Маттис стал старым и упрямым до глупости. И это ее Маттис, мачтовая сосна в лесу, сильный и смелый! Почему теперь она может лишь с одним Бирком поделиться своими горестями?
— Кабы ты не был мне братом, — сказала она, — что бы я стала делать?
Они сидели у лесного озерка, вокруг них цвела весна, но они этого не замечали.
— Правда, если бы я не считала тебя своим братом, я, может, и не печалилась бы оттого, что Маттис хочет сжить Борку со свету, — добавила Ронья.
Она взглянула на Бирка и рассмеялась:
— Значит, это у меня из-за тебя столько огорчений!
— Я не хочу, чтобы ты тревожилась, — ответил Бирк. — Но мне тоже нелегко.
Они долго сидели опечаленные, но вместе им все же было легче переносить все горести. Хотя — обоим им было невесело.
— Знаешь, как страшно ждать, гадая, кто из них вернется вечером живым, а кто мертвым? — сказала Ронья.
— Пока еще никто не погиб, — возразил Бирк. — Но это, видно, потому, что кнехты фогда теперь снова рыщут по лесам. Маттису и Борке просто некогда сводить счеты. Теперь у них главная забота — прятаться от кнехтов.
— Так оно и есть, и это здорово.
Бирк засмеялся:
— Подумать только, и кнехты фогда на что-то пригодились, ну и дела!
— Все же неспокойная у нас с тобой жизнь, — вздохнула Ронья. — И, верно, всегда будет неспокойной.
Они поднялись, пошли и вдруг увидели, что на лужайке пасутся дикие лошади. В этом табуне были также Шалый и Дикий. Бирк посвистел, подзывая их. Они оба подняли головы и нерешительно посмотрели на него, а после снова принялись щипать траву. Видно было, что он им ни к чему.
— Настоящие зверюги, а с виду такие кроткие, — возмутился Бирк.
Ронья решила идти домой. Из-за двух старых, упрямых, как быки, разбойников ей теперь и в лесу покоя не было.
В этот день они с Бирком расстались, как всегда, далеко от Волчьего ущелья, далеко от всех разбойничьих троп. Они знали, где обычно проезжал Маттис и где пролегали дороги Борки. И все же они боялись, чтобы кто-нибудь не увидел их вместе.
Ронья велела Бирку уходить первым.
— Увидимся завтра, — сказал он и убежал. Ронья задержалась ненадолго, чтобы поглядеть на новорожденных лисят. Они играли и так потешно прыгали. Но Ронью и они не порадовали. Она мрачно смотрела на них и думала: будет ли снова когда-нибудь все как прежде? Может, ей уже не придется больше радоваться в этом лесу.
Потом она отправилась домой и подошла к Волчьему ущелью. Там стояли на карауле Юен и Коротышка Клипп. Они улыбались, довольные.
— Давай-ка, поторапливайся, — сказал Юен, — дома увидишь, что случилось.
— Наверно, что-то, приятное, судя по вашим рожам? — полюбопытствовала она.
— Да, уж это точно, — ухмыльнулся Клипп, — сама увидишь.
Ронья пустилась бежать. Чего-нибудь приятного ей сейчас ужасно хотелось.
Вскоре она уже стояла перед закрытой дверью каменного зала и слышала, как смеется Маттис. Это был громкий, грохочущий смех, который согревал ее и прогонял прочь тревоги. И ей захотелось поскорее узнать, что его рассмешило.
Она быстро скользнула в каменный зал. Увидев ее, Маттис подбежал к ней, обхватил ее руками, потом поднял и закружил по залу.
— Ронья, дочка моя! — закричал он. — Твоя правда! Ни к чему нам проливать кровь. Теперь Борка уберется отсюда раньше, чем успеет пукнуть спросонок. Уж поверь мне!
— А почему? — спросила Ронья. Маттис показал пальцем:
— Погляди-ка! Погляди-ка, кого я только что поймал собственными руками!
В каменном зале было полным-полно разбойников, они громко шумели, прыгали, и Ронья не сразу разглядела, на что ей указывал Маттис.
— Ясно тебе, Ронья? Мне теперь стоит только сказать Борке: «Уберешься ли ты теперь отсюда? Хочешь получить обратно своего змееныша или нет?»
И тут она увидела Бирка. Он лежал в углу, связанный по рукам и ногам. Лоб его был окровавлен, а в глазах затаилось отчаяние. Вокруг него скакали разбойники. Они хохотали и кричали:
— Эй ты, сыночек Борки! Когда же ты отправишься домой к папочке?
Ронья громко вскрикнула, из глаз ее покатились слезы ярости.
— Ты не посмеешь этого сделать, зверюга! — кричала она, набросившись с кулаками на Маттиса. — Не посмеешь!
Маттис резко отшвырнул ее от себя. Смеяться он перестал. Лицо его побелело от злости.
— Что это я не посмею сделать? О чем это говорит моя дочка? — грозно прорычал он.
— Я скажу тебе, о чем! — крикнула Ронья. — Ты можешь грабить деньги, золото и разное там барахло, но людей красть я тебе не позволю, а не то я тебе больше не дочь!
— Да неужто это человек? Я поймал змееныша, вошь, щенка-ворюгу и наконец могу освободить замок моих предков. А останешься ли ты моей дочерью или нет — дело твое, — сказал он каким-то не своим голосом.
— Тьфу на тебя! — крикнула Ронья.
Пер Лысуха встал между ними, ему стало страшно. Никогда он еще не видел, чтобы у Маттиса было такое окаменевшее и грозное лицо.
— Разве можно говорить такие слова отцу! — сказал Пер Лысуха и взял Ронью за руку, но она вырвалась.
— Тьфу на тебя! — снова крикнула она.
Казалось, Маттис не слышал ее, будто для него теперь ее вовсе не было.
— Фьосок! — приказал он таким же грозным голосом. — Ступай к Адскому провалу и вели послать весть Борке, мол, я желаю видеть его на восходе солнца. Да пусть поторапливается, ему же будет лучше! Так и скажи.
Лувис стояла и молча слушала. Она нахмурила брови и ничего не сказала. Потом она подошла к Бирку и, увидев кровавую рану у него на лбу, принесла глиняную кружку с целебным травяным настоем и хотела было промыть рану, но Маттис прорычал:
— Не смей дотрагиваться до змееныша!
— Змееныш он или нет, но рану я ему промою.
И промыла.
Тогда Маттис подошел к ней, схватил ее за руку и швырнул на пол. Если бы Кнутас не придержал ее, она ударилась бы о ножку кровати.
— А ну, прочь отсюда, все, кроме Роньи! — закричала Лувис. — Катитесь подальше подобру-поздорову. От вас один только вред. Слышишь, ты, Маттис, убирайся!
Маттис бросил на нее мрачный взгляд. Он мог бы испугать кого угодно, но только не Лувис. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на Маттиса, выходившего из каменного зала вместе со своими разбойниками, которые уносили Бирка. Перекинутый через плечо Маттиса Бирк лежал, как мертвый, медно-рыжие волосы свесились ему на глаза.
— Тьфу на тебя, Маттис! — крикнула вдогонку ему Ронья, прежде чем тяжелая дверь захлопнулась за ним.
В эту ночь Маттис не спал в своей постели рядом с Лувис, и, где он был, она не знала.
— Какое мне до него дело, — сказала она, — теперь я могу растянуться на постели хоть вдоль, хоть поперек.
Но спать она не могла. Она слышала, как горько плачет ее дитя, но дитя не подпускало ее к себе и не позволяло утешить себя. Эту ночь Ронья должна была пережить в одиночестве. Она долго лежала с открытыми глазами. Ненависть к отцу заставляла ее сердце сильно сжиматься. Но как тяжело ненавидеть того, кого ты привык так сильно любить всю свою жизнь! И потому эта ночь была для Роньи самой трудной из всех.
Под конец она заснула, но, как только начало светать, в страхе проснулась. Скоро солнце встанет, и тогда ей нужно успеть к Адскому провалу, посмотреть, что там будет. Лувис пыталась удержать ее, но Ронья не послушалась. Она пустилась в путь, а Лувис молча пошла за ней.
И вот они снова стояли по обе стороны Адского провала, Маттис и Борка со своими разбойниками. Ундис тоже была там. Ронья издалека услыхала ее вопли и проклятия. Она проклинала Маттиса, да так, что всем жарко стало. Но Маттиса это нимало не смущало.
— Заставь-ка свою жену замолчать, Борка, — сказал он. — Не худо тебе послушать, что я скажу.
Ронья встала за его спиной, чтобы он не увидел ее. Видеть и слышать все это ей было просто невыносимо. Рядом с Маттисом стоял Бирк. Теперь он не был связан по рукам и ногам, но шею его сдавливал ремень, а конец ремня держал Маттис. Можно было подумать, что он ведет собаку на поводке.
— Ты человек жестокий, Маттис, — сказал Борка, — и подлый. Что ты хочешь выжить меня отсюда, я понимаю. Но схватить моего сына, чтобы добиться своего, это подло!
— Больно интересно мне знать, что ты обо мне думаешь! — ответил Маттис. — Я хочу знать лишь, когда ты уберешься отсюда!
Борка помолчал. От обиды слова застряли у него в горле. Он долго стоял молча, но под конец сказал:
— Сначала мы должны найти место, где нам разбить лагерь. А это не так просто. Но, если ты вернешь мне сына, я дам тебе слово, что мы уйдем до конца лета.
— Ладно, — ответил Маттис, — тогда я дам тебе слово, что ты получишь своего сына до конца лета.
— Я хочу, чтобы ты отдал его мне сейчас.
— А я хочу сказать, что ты его не получишь, — ответил Маттис. — Кстати, у нас в замке есть тюрьма в подземелье, там крыши для всех хватит, если лето будет дождливое. Так что не печалься.
