«Из букета целого сирени…»
Из букета целого сирениМне досталась лишь одна сирень,И всю ночь я думал об Елене,А потом томился целый день.
Все казалось мне, что в белой пенеИсчезает милая земля,Расцветают влажные сирениЗа кормой большого корабля.
И за огненными небесамиОбо мне задумалась она,Девушка с газельими глазамиМоего любимейшего сна.
Сердце прыгало, как детский мячик,Я, как брату, верил кораблю,Оттого что мне нельзя иначе,Оттого что я ее люблю.
«Много есть людей, что, полюбив…»
Много есть людей, что, полюбив,Мудрые, дома себе возводят,Возле их благословенных нивДети резвые за стадом бродят.
А другим – жестокая любовь,Горькие ответы и вопросы.С желчью смешана, кричит их кровь,Слух их жалят злобным звоном осы.
А иные любят, как поют,Как поют и дивно торжествуют,В сказочный скрываются приют.А иные любят, как танцуют.
Как ты любишь, девушка, ответь?По каким тоскуешь ты истомам,Неужель ты можешь не горетьТайным пламенем, тебе знакомым,
Если ты могла явиться мнеМолнией слепительной господней,И отныне я горю в огне,Вставшем до небес из преисподней.
«Лишь черный бархат, на котором…»
Лишь черный бархат, на которомЗабыт сияющий алмаз,Сумею я сравнить со взоромЕе почти поющих глаз.
Ее фарфоровое телоТомит неясной белизной,Как лепесток сирени белойПод умирающей луной.
Пусть руки нежно-восковые,Но кровь в них так же горяча,Как перед образом МарииНеугасимая свеча.
И вся она легка, как птицаОсенней ясною порой,Уже готовая проститьсяС печальной северной страной.
«Пролетела золотая ночь…»
Пролетела золотая ночьИ на миг замедлила в пути,Мне, как другу, захотев помочь,Ваши письма думала найти.
Те, что вы не написали мне…А потом присела на кроватьИ сказала: «Знаешь, в тишинеХорошо бывает помечтать!
Та, другая, вероятно, зла,Ей с тобой встречаться даже лень,Полюби меня, ведь я светла,Так светла, что не светлей и день.
Много расцветает черных розВ потайных колодцах у меня.Словно крылья пламенных стрекоз,Пляшут искры синего огня.
Тот же пламень и в глазах твоихВ миг, когда ты думаешь о ней,Для тебя сдержу я вороныхНеподатливых моих коней».
Ночь, молю, не мучь меня! Мой рокСлишком и без этого тяжел,Неужели, если бы я мог,От нее давно б я не ушел?
Смертной скорбью я теперь скорблю,Но какой я дам тебе ответ,Прежде чем ей не скажу «люблю»И она мне не ответит «нет».
«В этот мой благословенный вечер…»
В этот мой благословенный вечерСобрались ко мне мои друзьяВсе, которых я очеловечил,Выведя их из небытия.
Гондла разговаривал с ГафизомО любви Гафиза и своей,И над ним склонялись по карнизамГоловы волков и лебедей.
Муза Дальних Странствий обнималаЗою, как сестру свою теперь,И лизал им ноги небывалый,Золотой и шестикрылый зверь.
Мик с Луи подсели к капитанам,Чтоб послушать о морских делах,И перед любезным Дон ЖуаномФанни сладкий чувствовала страх.
И по стенам начинались танцы,Двигались фигуры на холстах,Обезумели камбоджианцыНа конях и боевых слонах.
Заливались вышитые птицы,А дракон плясал уже без сил,Даже Будда начал шевелитьсяИ понюхать розу попросил.
И светились звезды золотые,Приглашенные на торжество,Словно апельсины восковые,Те, что подают на рождество.
«Тише, крики, смолкните, напевы! —Я вскричал, – и будем все грустны,Потому что с нами нету девы,Для которой все мы рождены».
И пошли мы, пара вслед за парой,Словно фантастический эстамп,Через переулки и бульварыК тупику близ улицы Декамп.
Неужели мы вам не приснились,Милая с таким печальным ртом,Мы, которые всю ночь толпилисьПеред занавешенным окном.
«Еще не раз вы вспомните меня…»
Еще не раз вы вспомните меняИ весь мой мир, волнующий и странный,Нелепый мир из песен и огня,Но меж других единый необманный.
Он мог стать вашим тоже, и не стал,Его вам было мало или много,Должно быть, плохо я стихи писалИ вас неправедно просил у бога.
Но каждый раз вы склонитесь без силИ скажете: «Я вспоминать не смею,Ведь мир иной меня обворожилПростой и грубой прелестью своею».
«Я говорил – ты хочешь, хочешь?..»
Я говорил – ты хочешь, хочешь?Могу я быть тобой любим?Ты счастье странное пророчишьГортанным голосом твоим.
А я плачу за счастье много,Мой дом – из звезд и песен дом,И будет сладкая тревогаРасти при имени твоем.
И скажут – что он? Только скрипка,Покорно плачущая, он.Ее единая улыбкаРождает этот дивный звон.
И скажут – то луна и море,Двояко отраженный свет.И после – о, какое горе,Что женщины такой же нет!
Но, не ответив мне ни слова,Она задумчиво пошла,Она не сделала мне злого,И жизнь по-прежнему светла.
Ко мне нисходят серафимы,Пою я полночи и дню,Но вместо женщины любимойЦветок засушенный храню.
«Ты не могла иль не хотела…»
Ты не могла иль не хотелаМою почувствовать истому,Твое дурманящее телоИ сердце бережешь другому.
Зато, когда перед бедоюЯ обессилю, стиснув зубы,Ты не придешь смочить водоюМои запекшиеся губы.
В часы последнего усилья,Когда и ангелы заблещут,Твои сияющие крыльяПередо мной не затрепещут.
И в встречу радостной победеМое ликующее знамяТы не поднимешь в реве медиСвоими нежными руками.
И ты меня забудешь скоро,И я не стану думать, вольный,О милой девочке, с которойМне было нестерпимо больно.
«Ты пожалела, ты простила…»
Ты пожалела, ты простила,И даже руку подала мне,Когда в душе, где смерть бродила,И камня не было на камне.
Так победитель благородныйПредоставляет без сомненьяТому, что был сейчас свободный,И жизнь, и даже часть именья.
Все, что бессонными ночамиИз тьмы души я вызвал к свету,Все, что даровано богамиМне, воину, и мне, поэту,
Все, пред твоей склоняясь властью,Все дам и ничего не скроюЗа ослепительное счастьеХоть иногда побыть с тобою.
Лишь песен не проси ты милых,Таких, как я слагал когда-то,Ты знаешь, я и петь не в силахСкрипучим голосом кастрата.
Не накажи меня за этиСлова, не ввергни снова в бездну,Когда-нибудь при лунном свете,Раб истомленный, я исчезну.
Я побегу в пустынном полеЧерез канавы и заборы,Забыв себя и ужас боли,И все условья, договоры.
И не узнаешь никогда ты,Чтоб в сердце не вошла тревога,В какой болотине проклятойМоя окончилась дорога.
«Неизгладимы, нет, в моей судьбе…»
Неизгладимы, нет, в моей судьбеТвой детский рот и смелый взор девический,Вот почему, мечтая о тебе,Я говорю и думаю ритмически.
Я чувствую огромные моря,Колеблемые лунным притяженьем,И сонмы звезд, что движутся, горя,От века предназначенным движеньем.
О, если б ты всегда была со мной,Улыбчиво-благая, настоящая,На звезды я бы мог ступить ногойИ солнце б целовал в уста горящие.
«На путях зеленых и земных…»
На путях зеленых и земныхГорько счастлив темной я судьбою.А стихи? Ведь ты мне шепчешь их,Тайно наклоняясь надо мною.
Ты была безумием моим,Или дивной мудростью моею,Так когда-то грозный серафимГоворил тоскующему змею:
«Тьмы тысячелетий протекут,И ты будешь биться в клетке тесной,Прежде чем настанет страшный суд,Сын придет и дух придет небесный.
Это выше нас, и лишь когдаПротекут назначенные сроки,Утренняя грешная звезда,Ты придешь к нам, брат печальноокий.
Нежный брат мой, вновь крылатый брат,Бывший то властителем, то нищим,За стенами рая новый сад,Лучший сад с тобою мы отыщем.
Там, где плещет сладкая вода,Вновь соединим мы наши руки,Утренняя, милая звезда,Мы не вспомним о былой разлуке».
«Я в лес бежал из городов…»
