Король вдруг подумал о том, на каком шатком фундаменте покоится его судьба. Визит старой леди, пара конвертов, несколько воспоминаний – и из-за этого он рискует развязать тотальную войну?
В приливе внезапно нахлынувшего чувства Драмокл решил, что должен безотлагательно заключить мир, пока еще не поздно, пока катастрофа не стала необратимой.
Прибыв во дворец, король тотчас же послал за Джоном, Снинтом и Адальбертом. Он вернет им планеты, отзовет свои войска, принесет извинения и скажет, что всему виной временное умопомрачение. Он репетировал свою речь, когда посыльный вернулся с известием, что королей на Глорме нет. Как только Драмокл отправился навестить Друзиллу, они сели на свои звездолеты и улетели. Приказа об их задержании никто не получал. Только Руфус остался, преданный, как всегда.
– Проклятье! – сказал Драмокл и велел дворцовому оператору соединить его с Джоном по межпланетному телефону.
Граф Джон на вызов не ответил. Снинт с Адальбертом тоже. Драмокл услышал о них лишь неделю спустя. Джон, как выяснилось, вернулся на Карминосол, собрал тридцатитысячное войско и отправил его на помощь добровольцам Снинта на Лекк. Деморализованная армия Рукса внезапно оказалась вынужденной воевать на два фронта, и ей грозила опасность полного разгрома.
Опечаленный вначале, а затем все более и более разъяренный, Драмокл послал командующему Руксу подкрепления и приготовился к затяжной войне.
Глава 18
Ведение войны было новым занятием для Драмокла, вообще не привыкшего к регулярной работе. Но теперь его беспечному и бесцельному существованию пришел конец. Каждое утро будильник звенел ровно в восемь, а в половине десятого король уже был в Военной палате. Он прочитывал компьютерные сводки ночных сражений, уяснял для себя общую картину и приступал к военным действиям.
Одна стена в Военной палате была сплошь занята мониторами. На каждом экране виднелся определенный сектор поля боя. Специальные мониторы показывали также все воинские подразделения, вплоть до взводов. На дисплеях велся подсчет боевых потерь с обеих сторон, а цвет экрана изменялся в соответствии с обстановкой: зеленый означал победу, желтый – неопределенное положение, красный – угрожающее, черный – поражение.
Драмокл, как правило, брал на себя два или больше черных сектора. У него был врожденный дар полководца, и большинство его сражений оканчивались зеленым цветом победы. В особо удачные дни он чувствовал, что смог бы выиграть кампанию на Лекке один, то есть единолично управляя войсками роботов, если бы его оставили в покое хоть на несколько дней. Но об этом нечего было даже мечтать. Он и часа не мог провести спокойно. Важные события происходили ежеминутно, и все они требовали королевского внимания. Предписаний Отто Странного стало уже недостаточно для управления Глормом.
Полностью абстрагироваться от личной жизни Драмоклу тоже не удавалось. Лира без конца звонила к нему в офис, надоедая своими советами относительно ведения войны. Для сохранения семейного покоя Драмоклу приходилось прислушиваться к ее советам или хотя бы делать вид, что он к ним прислушивается. Несколько бывших жен донимали его по телефону своими собственными идеями, и, естественно, старшие дети тоже хотели принять участие в событиях.
Часто, когда предстояло особенно сложное сражение, Драмокл засиживался за работой допоздна. Поначалу он ездил из спален в Военную палату и обратно на дворцовых поездах, как и все остальные. Но потом Макс убедил его, что ожидание переполненного экспресса – отнюдь не лучший способ времяпровождения, и с тех пор к услугам Драмокла всегда была готова коридорная машина. За рулем чаще всего сидел Самизат. Когда этот мальчишка умудрялся выполнять домашние задания, оставалось для Драмокла загадкой. Но войной Самизат наслаждался от души.
Неделя за неделей тянулась кампания на Лекке, поглощая роботов и дорогое оборудование, а также, по мере ожесточения боев, и человеческие жизни. Драмокл намеревался послать принца Чача к Руфусу в качестве офицера связи. Это была престижная и нехлопотная должность, которая могла удержать мальчика от глупостей. Но Чача на Глорме не оказалось. Никто не знал, куда он делся. Драмокл опасался худшего.
Глава 19
На планете Ванир была последняя ночь полных лун. Луны висели низко над горизонтом, заливая холодным желтым светом каменистую равнину Хротмунда и соляные пастбища Вираголенда на юге, куда король Хальдемар перемещался со своим двором во время сезонов линьки луу.
Фальф, ночной часовой на тихом пограничном посту, зевнул и устало оперся на свое лучевое копье. Трехдневному вдовцу, ставшему вчера членом «Миннекошки» – звездной команды по хоккею с топором – и только что опубликовавшему свои первые стихи, Фальфу было о чем подумать. Он предавался этому занятию с прямотой и детской непосредственностью истого варвара, а потому не слыхал приглушенной возни у себя за спиной до тех пор, пока смутное предчувствие не заставило его повернуть голову – ровно за секунду до того, как сзади некто или нечто прочистило горло.
– Кто идет? – крикнул Фальф, у которого волосы встали дыбом.
– Эй! – позвал кто-то из тьмы.
– Что значит «эй»? – спросил Фальф.
– Эй, эй!
– Еще одно «эй», и я поставлю точку в твоем предложении, – заявил Фальф, переключив лучевое копье на отметку «жечь» и нацелив его туда, откуда, по его мнению, доносился голос.
И вдруг прямо у него из-под руки вынырнула чья-то фигура. Овдовевший поэт-атлет отпрыгнул назад, споткнулся о копье и чуть было не упал. Незнакомец подхватил его под локоток.
– Меня зовут Вителло, – представился он, – и я не хотел тебя пугать. Я эмиссар.
– Чего?
– Эмиссар.
– Что-то не припомню я такого слова, – сказал Фальф.
– Оно означает, что мой король прислал меня сюда поговорить с твоим королем.
– А-а, верно. Теперь вспомнил, – сказал Фальф. Потом подумал немного и спросил: – А откуда мне знать, что ты и вправду эмиссар?
– Я могу предъявить верительные грамоты, – сказал Вителло.
– Нет, я что хочу сказать: если ты эмиссар, посланный каким-то королем, то где же твой звездолет?
– Да вон он, – ответил Вителло, указав на рощицу в сотне ярдов от них. Фальф посветил фонарем – и точно, там стоял звездолет.
– Ты, видно, очень тихо спустился, – сказал Фальф. – Наши-то корабли – их за десять миль слыхать, когда они садятся. По-моему, это из-за обшивки, ее у нас делают из колец, соединенных внахлестку. Конечно, рев наших кораблей вселяет ужас в сердца врагов – по крайней мере, так нас учили. В общем, трудно сказать, что лучше, верно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
