— Откройте окна — будет проще.
Алексей встал и распахнул окно. Волна свежего воздуха наполнила комнату. Алексей взглянул на канал. С моря накатывался шторм, белые барашки исполосовали воду, траулеры, стоявшие в три нитки у причалов, со скрипом терлись бортами. Луконин с наслаждением втянул в себя воздух.
— Чувствуете? — Ветер с океана! Алексей усмехнулся.
— Хорошо, оставим на другой случай обсуждение философских проблем. Мне кажется, я вас понимаю.
Луконин откланялся. Зазвонил внутренний телефон. Кантеладзе просил Алексея немедленно прийти к нему.
Сам он хмуро ходил по кабинету, разминая затекшие ноги, у стола сидели Березов и Соломатин. Алексей увидел, что Березов зол до того, что готов ругаться и стучать кулаком по столу — свирепо нахмуренные брови, сердито блестевшие глаза выдавали его состояние. Соломатин казался больным — красивое лицо посерело, под глазами набухли мешки. «Никогда же не было у Сергея мешков под глазами», — с удивлением подумал Алексей. Сегодня ночью, когда гости уходили из квартиры Соломатиных, веселый, здоровый, немного навеселе, он выглядел совсем по-иному.
— Что случилось? — спросил Алексей.
— «Все смешалось в доме Облонских» — помнишь такую фразу, Алексей Прокофьевич? — ответил управляющий. — Сегодня ночью все смешалось в доме Соломатиных — и, хотя квартира его поменьше особняка Облонских, дело гораздо хуже, чем у того московского князя, так считает мой заместитель. На новую должность попросился капитан Соломатин, Николай Николаевич не может этого перенести. Просим твоего, авторитетного суждения.
Алексей давно привык к тому, что в узком кругу своих помощников Кантеладзе и в серьезное обсуждение вносит нотки иронии. Он даже и над собой беспощадно подшучивал, если ему что-то не удавалось. Насмешливый тон не отменял серьезности разговора, зато усмирял страсти, вышедшие из-под контроля. Не раз в его кабинете спорящие ударялись в крик — и спокойная насмешка управляющего действовала, как струя холодной воды. Алексей понял, что с Соломатиным произошло что-то из ряда вон выходящее, Березов возмущен и, вероятно, высказал свое возмущение, не стесняясь в словах, Соломатин столь же запальчиво возражал, а Кантеладзе пытается ввести спор в спокойное русло.
И еще одно понял Алексей: спор еще продолжается, решения нет, недаром просят суждения секретаря парткома, но про себя Кантеладзе решение уже принял, и когда дискуссия закончится, выскажет его, по своему обыкновению, в категорической форме.
Алексей обратился к Соломатину:
— Что-нибудь произошло с тобой, Сергей Нефедыч? Соломатин раздраженно кивнул на Березова.
— Пусть тебе расскажет Николай Николаевич. У него это хорошо получается — без прикрашивающих слов, оценка самая точная…
— И расскажу! — закричал Березов, вскакивая. — И прикрашивать ничего не буду! Нельзя такое возмутительное дело прикрашивать! Так вот, Алексей, да будет тебе известно: капитан Соломатин дезертирует! После недавнего правительственного награждения за успехи в море, перед тем как мы решили назначить его руководителем нового промысла, он бежит с моря. Так прямо и объявляет: в море больше ни ногой! Прославленному капитану надоело быть капитаном, запросился в клерки. Предательство, по-моему, перед нами, перед самим собой, перед общим нашим делом!
— А причины? — спросил Алексей, с недоумением всматриваясь в бледное, опухшее от бессонной ночи лицо Соломатина.
— Какие причины? Не может быть уважительных причин у поступка, не вызывающего уважения! Куча невнятных оправданий: устал, жена нездорова, хочется на суше поработать… Мало ли что можно придумать! Мое мнение: отказать! И провести отказ специальным решением парткома.
— Этого не будет! — твердо сказал Соломатин.
— Будет! — запальчиво закричал Березов. — Будет, ибо соответствует интересам дела, твоим собственным интересам. Твоя жизненная цель, твое призвание — океан! И если сам ты на час потерял об этом представление, если попал вдруг под каблук жены, которой вздурилось вить из тебя веревки, так мы…
Побледневший Соломатин с горечью сказал управляющему, продолжавшему молча ходить по ковровой дорожке:
— Вы считаете такой тон разговора допустимым, Шалва Георгиевич? Почему меня оскорбляют в вашем кабинете? Чем я это заслужил?
— Не заслужил оскорблений, не заслужил! — успокоил его Кантеладзе. Он с упреком обратился к Березову: — Николай Николаевич, вы с капитаном Соломатиным большие друзья, сам учил ходить его по морю, сделал из него отличного моряка. Конечно, между друзьями всякие бывают слова и хорошие, и нехорошие. Но этот кабинет — служебный. Здесь мы все забываем, кто приятель, кто нелюбимый… Здесь ругаться не надо.
Алексей быстро обдумывал, как держаться. Происшествие было непредвиденное, но ясное. Мария вчера с тревогой говорила, что Ольга Степановна не в себе и, по всему, от нее можно ждать какой-нибудь выходки. Этой ночью Сергею пришлось нелегко. Можно только представить себе, какие меры она использовала, какими угрозами грозила, чтобы так сломать мужа! Березов напрасно твердит о предательстве, об измене призванию, все это, нет сомнения, Сергей говорил себе сам и, вероятно, самообвинения были еще горше, еще более гневные. Но то, чем его пытала Ольга, очевидно, было сильней. Он покорился жене, ни уговоры, ни брань Березова не помогут — во всяком случае, пока не улеглась семейная буря. Ольга Степановна настоит на своем, Березов просто плохо знает ее характер. А Сергей ни за что не пойдет на разрыв с женой.
Кантеладзе остановился перед Алексеем:
— Твое мнение, секретарь парткома?
Алексей сдержанно ответил:
— Случаи, когда капитаны бросают море и оседают на суше, у нас бывали не раз. Трест расширяется, мы нуждаемся в умелых работниках и на берегу. Если Сергей Нефедович представит серьезные основания для своего перевода, можно отнестись к его просьбе сочувственно.
Управляющий возвратился к столу. И негодующий Березов, и подавленный Соломатин, и спокойный Алексей, слушая Кантеладзе, понимали, что он объявляет решение, принятое еще в начале дискуссии, но только до поры до времени не высказанное им:
— Полностью согласен с Алексеем Прокофьевичем: хорошие работники нам нужны на берегу, очень нужны. Особенно теперь. Николай Николаевич, ты жаловался, что один не справляешься с организацией нового промысла. Так в чем вопрос? Вот тебе дельный помощник, нужды рыбака в океане знает, как никто, будешь только радоваться. Вот так, дорогой товарищ Соломатин, бери задание:, техническая подготовка промысла. А на новый промысел пошлем руководителем другого моряка, опытного капитана, не хуже Соломатина. Ты, дорогой, не один хороший, есть и такие же, есть и лучше тебя, не обижайся. Не погибнем, оттого что отказался от моря.
И лишь этой острой шпилькой, от которой болезненно помрачнел Соломатин, управляющий показал, что в душе он не одобряет поступка своего капитана.
12
Оформление выхода в море в «Океанрыбе» затягивалось.
Миша попросил помощи Алексея. Алексей ответил, что радеть родному человеку — не его принцип. Пусть все идет, как должно идти по закону. Отец, хорошо знавший характер старшего сына, промолчал, Миша с вызовом спросил брата, что если так, то не следует ли ему покинуть его квартиру? Алексей спокойно возразил, что совместное житье есть выражение родственных отношений, они посторонним не мешают, а предоставление привилегий своим ущемляет права других. Миша крикнул:
— Думаешь, ты один хороший, а все остальные плохие? Развел философию! Ты не на трибуне, а за столом. Разница!
— У меня нет разницы между тем, что я говорю с трибуны и за столом, — холодно ответил Алексей.
Миша после этого с неделю не разговаривал с братом. Однажды Миша с унынием сказал отцу:
— Видно, податься к тому лысому… Обещал взять сразу. Организации-то разные, а море одно.
— Правильно, иди к Крылову, — одобрил отец. — Наш сосед Куржак работает у Крылова — и доволен.
Миша поехал в Некрасово. Дорога была скверная, поселок крохотный и неустроенный, но колхоз Мише понравился: в нем, как на промышленном предприятии, имелись и отдел кадров, и плановики с диспетчерами, и своя радиостанция, и даже свои инженеры. А людей в морской форме с золотыми нашивками на, рукавах ходило по берегу и толкалось в правлении не меньше, чем на площади перед «Океанрыбой». Понравилась Мише и пристань — длинная деревянная набережная, у причалов, как и в городском порту, стояли стальные СРТ и деревянные траулеры поменьше — МРТ, и их еще сильнее качало набегающей волной, чем в порту — море отсюда было ближе, — и пахло той же селедкой, и рычали такие же самосвалы, и вращались такие же башенные краны. Когда Миша увидел это морское великолепие, колебания его кончились, теперь в слове «колхоз» не звучало ничего от полей и лесов, слово было не глухое, а звонкое, в нем слышались голоса ветра и волн. Он без колебаний направился в колхозный отдел кадров.
