Невозможно описать тот эффект, который был произведен на публику. Многие вскочили с мест, женщины вскрикивали и плакали. На какой-то миг возникла самая настоящая паника.
Из Парижа нам сообщили, что состояние профессора Гильдея вызвано его переутомлением, и, как только он почувствует себя лучше, ему помогут вернуться в Англию, где дальнейшее лечение и отдых поставят его окончательно на ноги. Будем надеяться, что так оно и будет, и наш уважаемый профессор Гильдей еще послужит своей научной деятельностью обществу».
Отец Марчисон отложил газету и побежал на телеграф. Он отправил в Париж телеграмму самому профессору, и в тот же день получил ответ: «Возвращаюсь завтра. Прошу прийти вечером. Гильдей».
В назначенный вечер отец Марчисон отправился на площадь Гайд Парка. Его сразу же провели к профессору. Гильдей сидел в библиотеке перед камином. Бледность его лица можно было уже назвать бледностью призрака. Колени его были укутаны одеялом. У него был вид человека, изможденного долгой болезнью. В расширенных глазах застыло выражение ужаса. Отец Марчисон все это отметил с горьким чувством сострадания. Он хотел выразить свое сочувствие, но Гильдей остановил его жестом трясущейся руки:
— Я знаю, знаю… Эта история в Париже…
— Ах, вам не следовало уезжать, — взволнованно сказал отец Марчисон. — Я был неправ, посоветовав это. Вы были не в состоянии…
— Я был в очень хорошем состоянии, — перебил его Гильдей. — Дело все в том, что эта тварь поехала со мной в Париж.
Он быстро осмотрелся вокруг, подвинул кресло и подтянул одеяло повыше на колени. Отец Марчисон спросил себя, почему он так кутается — огонь в камине ярко горит и вечер не очень холодный.
— Это существо поехало со мной в Париж, — повторил Гильдей. Видно было, что он изо всех сил старается говорить спокойно. Но вдруг он сорвался и стал быстро и с отчаянием в голосе жаловаться: — Марчисон, это создание не отходит от меня ни на шаг. Оно теперь выходит из дому вместе со мной, его идиотская любовь ко мне выросла до предела. Оно отправилось со мной в Париж, всюду было со мной, даже на кафедре, когда я читал доклад. Оно прижималось и ласкалось ко мне. Оно вернулось со мной в Лондон. Оно сейчас здесь. Мы разговариваем, а оно прижимается ко мне, гладит меня, гладит мои руки. Марчисон, неужели вы не чувствуете, что оно здесь? О мой друг! Неужели вы не чувствуете?
— Нет, — честно ответил отец Марчисон.
— Я пытаюсь защититься от этого прикосновения, но тщетно, — он судорожно подтянул повыше толстое одеяло.
«Вот почему он кутается в одеяло», — подумал отец Марчисон.
— Что же это? Почему это мне? Почему этой ночью?
— Может быть, это — наказание, — сказал отец Марчисон.
— За что?
— Вы не признаете любовь. Вы отвергаете любые человеческие чувства. Вы никого не хотите любить, но вам неприятно и когда вас любят. Вот. Может быть, это — наказание.
Гильдей испуганно посмотрел на святого отца.
— Неужели это так?
— Я не могу утверждать, но такое объяснение возможно. Постарайтесь терпеть. Даже больше — постарайтесь принять терпимо эту ласку-наказание. Если вы послушаетесь моего совета, вполне возможно, что наказание прекратится.
— Это незримое существо, конечно, не хочет мне зла, я это ощущаю. Оно меня любит, преследует своей любовью. Не могу понять, чем это я вызвал такую горячую любовь. Но для человека моего склада, органически не переносящего любовные отношения, это и есть самое неприятное в этой истории. Пусть оно угрожает мне, это существо, пусть нападает — я стану человеком, мужчиной, я буду защищаться. Но чем ответить на это слюнявое, идиотское обожание? Вот оно, вот! Его ласковые пальчики-щупальца бегают по мне! Вот они около сердца, хотят по его биению выведать мои сердечные тайны. Что выведать? Я ненавижу, ненавижу!.. — Гильдей приподнялся взволнованно в кресле и снова упал в него. — Я не могу больше, Марчисон! Я умру! Я умираю.
— Гильдей, — сказал он тихо, но внушительно, — прошу вас, вокруг полными тоски и ужаса глазами. Отец Марчисон понял, что Гильдей делает отчаянную попытку, хотя бы увидеть то неизвестное, что истязает его своей любовью.
— Гильдей, — сказал он тихо, но внушительно, — прошу вас, смиритесь, терпите. Больше того, уступите желанию этого существа. Дайте ему то, что оно просит.
— Да ведь этой моей любви оно просит!
— Научитесь отвечать ему любовью на любовь, и оно вас покинет, получив желанное.
— Вот-вот! Вы заговорили как проповедник. Не отвергайте просящего, не противьтесь обижающему. Вы заговорили как проповедник.
— Как друг. Ко мне внезапно пришла эта мысль. Она словно родилась в моем сердце. Это и мне урок. Я получал уроки тоже. Были и тяжелые уроки. Смиритесь, Гильдей, умоляю вас.
— Невозможно! Для меня невозможно! — воскликнул Гильдей. — Ненависть, вот что я могу ему дать в ответ! Только ненависть, не любовь. Ненависть!
В то время, как он исступленно выкрикивал эти слова, бледность заливала его лицо, делая его похожим на лицо трупа. Только испуганные глаза своим лихорадочным блеском говорили, что лицо принадлежит живому человеку. Отец Марчисон испугался за жизнь профессора, ему казалось, что тот сейчас потеряет сознание. Однако профессор выпрямился в кресле и закричал пронзительным голосом:
— Марчисон! Марчисон!
— Я здесь.
Бессмысленная, неожиданная радость осветила лицо Гильдея. Глаза его заблестели совсем другим блеском, ужас из них исчез.
— Оно согласилось уйти! Оно хочет уйти! Не говорите ничего, откройте окно! Скорей откройте для него окно!
Удивленный отец Марчисон подошел к ближайшему окну, отдернул гардину и открыл окно. Сразу стал слышен шорох ветвей в парке. Гильдей наклонился вперед, опираясь на подлокотники кресла. На миг в комнате воцарилось молчание, потом Гильдей тихо сказал отцу Марчисону:
— Нет, откройте еще дверь. Дверь! Я понял, что оно хочет уйти тем же путем, каким пришло. Скорее, Марчисон, скорее!
Почти не веря в эти новые причуды, отец Марчисон поспешил к двери, чтобы успокоить друга. Он широко распахнул дверь и повернулся к Гильдею. Гильдей стоял, слегка наклонившись вперед. Его взгляд выражал нетерпеливое ожидание. Увидев, что отец Марчисон повернулся к нему, Гильдей нетерпеливым жестом указал в коридор.
Отец Марчисон торопливо сбежал по лестнице. Когда он бежал в темноте по ступенькам, ему показалось, что сверху из комнаты долетел приглушенный крик. Отец Марчисон все же добежал до входной двери и отворил ее. Прижавшись спиной к стене, он постоял некоторое время. Полагая, что причуда Гильдея выполнена им правильно, он собрался закрыть дверь и взялся уже за ручку, но тут он почувствовал непреодолимое желание посмотреть в сторону парка. На небе был молодой месяц, и ночь не была слишком темной. Отец Марчисон нашел взглядом ту скамью за оградой парка.
Что-то сидело на этой скамье, какая-то темная фигура, съежившаяся, в странной позе.
Отец Марчисон смотрел не отрываясь на это существо на скамье с любопытством и страхом. Может ли это быть? Он, не отрывая взгляда, перешел улицу и уже хотел войти в ограду. Внезапно он был остановлен рукой, крепко взявшей за плечо. Это был полицейский, подозрительно посмотревший ему в лицо.
— Что это вы замышляете? — спросил он строго.
Полицейского можно было понять, слишком необычно было поведение этого священника, пробиравшегося какой-то крадущейся походкой, с глазами, устремленными в одну точку, с непокрытой головой.
— Что вы, господин полицейский! У меня нет на уме ничего плохого. — Он сунул монетку в ладонь полицейского, и тот отошел.
Немного постояв, отвлеченный этим вмешательством, отец Марчисон все же продолжил свое намерение. Он поспешил к скамье, но убедился, что она пуста. Все повторилось как в тот раз с Гильдеем. Отец Марчисон вернулся и поспешил подняться в библиотеку.
На ковре перед камином лежал навзничь профессор Гильдей, прижавшись головой к ножке кресла. Черты лица его были искажены ужасом. Отец Марчисон бросился к нему и убедился, что он мертв.
Когда явился врач, он установил причину смерти — сердечный приступ.
В ответ на это отец Марчисон задумчиво сказал:
— Сердечный приступ. Вот что это было, — и, повернувшись к врачу, спросил: — Его можно было спасти?
— Возможно. Если бы он гораздо раньше обратился к врачу по поводу сердечного расстройства. Когда сердце ослаблено, нужно вести очень размеренный образ жизни. Я слышал, что профессор Гильдей делал много научных открытий, видимо, это поглощало его силы. Ему бы следовало жить по-другому.
— Да-да! Вы правы, — печально сказал отец Марчисон.
Эдвард Лукас Райт
Лукунду
— Тому, что увидишь своими глазами и услышишь своими ушами, можно верить, — сказал Твомбли.
