безопасные.
— Приятным, надеюсь?
— О да, — радостно подтвердил Карраскилья и опять замурлыкал себе что-то под нос, показывая, что больше со мной на эту тему беседовать не собирается.
— Перенесет он тебя прямиком во дворец, — зловеще предсказал Шарик. — А там палачи будут пытать тебя до самой смерти. Ибо нечего злоумышлять на власть.
— Умеешь ты, Шарик, обнадежить, — проворчал я. — Но вряд ли для моего задержания требуются такие сложности. Из сообщников у меня только ты и Серхио, то есть выяснять ничего не надо, можно сразу показательно казнить. На крайний случай у меня есть ты: кусаешь меня в шею — и никакие палачи мне больше не страшны.
— Так и я с тобой тоже умру.
Он заволновался, забегал по моему плечу, осознав, что его жизнь вскоре тоже может закончиться. Карраскилья сразу же перестал петь и спросил:
— Ваш ками беспокоится?
— Беспокоится. Ему не нравится цель нашей поездки.
— Ай, бросьте, дон Алехандро. Это вам не нравится, а ками — всего лишь зеркало чародея. Успокойтесь, результат нашей поездки вас порадует. Кстати, а вы умеете делать маскировочные чары?
— Разве что такие.
Я показал клубящуюся тьму, которая в исполнении Шарика меня выручила как на Сангреларе, так и в Вилье. Поскольку на мне была забракованная для посещения приличных мест мантия, то такая маскировка казалась органичной, создавая образ могучего чародея. Карраскилья покрутил головой, созерцая меня с разных сторон, потом вынес вердикт:
— Терпимо. Смотрю, ваш учитель, дон Алехандро, вас поднатаскал, — говорил он сейчас точно не об Оливаресе.
— Если маскирует, значит, точно не все потеряно.
Шарик успокоился и перестал использовать меня как беговую дорожку. Вообще, небольшие спортивные занятия ему не повредили бы, поскольку доброе отношение Хосефы выражалось в калорийном кормлении, а последнее влияло на вес моего мехового спутника. Пока на скорости это не отражалось — двигался ками бодро, но кто знает, что будет через полгода? Возможно, Шарик станет таковым в буквальном смысле и получится из него прекрасная сфера, чье совершенство будут нарушать восемь толстеньких отростков, которыми и не пошевелить особо.
— Мне нужно будет держать маскировку? — уточнил я у Карраскильи, который опять начал что-то напевать.
— А? Зачем? Это я просто так поинтересовался.
— Значит, прикидывает, сможешь ли от него спрятаться. Про отвод глаз не говори. И вообще молчи побольше. Лучше сам спрашивай.
— Там, куда мы направляемся, дон Алехандро, вам не надо будет скрывать лицо. Напротив, вас должны увидеть.
Кучер повернулся, желая увидеть, что мы обсуждаем, и, увидев меня, испуганно дернулся, от чего экипаж чуть не съехал с дороги. Повелительный окрик Карраскильи заставил мужика вспомнить о том, кто управляет лошадью, и взять это управление в свои руки. Но на меня он все равно косился, как будто боялся, что я на него со спины напрыгну.
— А куда вы направляетесь, узнаете по прибытии.
Я развеял клубящуюся тьму, которая так нервировала кучера.
— И все же куда мы едем?
— Дон Оливарес просил решить одну из ваших проблем. Эта поездка именно для решения. Остальное узнаете по прибытии.
Он выразительно кивнул на кучера, который продолжал оглядываться, хотя я давно вернул себе привычную внешность. А слушать он и не переставал, поэтому я замолчал, делая вид, что наслаждаюсь пением Карраскильи. Это было несложно потому, что пел чародей с душой и приятно для уха. Не сложилось бы у него с чародейством — получился бы прекрасный певец.
Подъехали мы не к дому алькальда, а к административному зданию, находящемуся на центральной площади. Здесь я ни разу не был, но разглядеть ничего толком не успел.
Встречал нас Ортис де Сарате лично, собравший все свое мужество и даже протрезвевший. Выглядел он высокомерно, как положено благородному дону, над которым только король. И как должен выглядеть алькальд перед своими подчиненными, которых тут хватало.
— Провожать нас не надо, — сразу поставил его на место Карраскилья. — Я справлюсь сам.
— Но тонкая настройка не должна выполняться посторонними…
— Вы считаете меня посторонним? Или дилетантом, неспособным произвести настройку самостоятельно?
Карраскилья усмехнулся, но не добродушно, а хищно, как будто действительно готовился сожрать противника. Ортис де Сарате к этому моменту растратил все собранное мужество, отступил от опасного чародея на два шага и проблеял:
— Я всего лишь хотел помочь.
— Я справлюсь, уважаемый дон Грегорио.
Больше на алькальда Карраскилья внимания не обращал, двигаясь по знакомому маршруту столь уверенно, что я еле за ним поспевал. Портальная оказалась в подвале, да еще за толстенной дверью с огромным засовом. Засов, что характерно, был снаружи. То есть от тех, кто мог бы прийти в Дахену через портал.
— А на двери еще и чары, — радостно информировал меня Шарик. — Если кто ненужный придет, дальше порога не уйдет, пока чародейская энергия не закончится.
Карраскилья захлопнул дверь за моей спиной, отрезая от шедшего за нами Ортиса де Сарате со свитой, вытащил из кармана листок с цифрами и стал что-то выставлять на самом портале. Надеюсь, он знает, что делает.
— Чародей, специализирующий на Земле, делал, — уважительно сообщил Шарик. — Самые нормальные порталы у них и самые безопасные.
Тем временем портал загудел, Карраскилья что-то на нем опять поменял и сказал:
— Следуйте за мной, дон Алехандро, только не задерживайтесь во избежание несчастного случая.
Шагнул я в неизвестность сразу за чародеем, потому что он в портальной не задержался. Переход был странный. В отличие от портала через Изнанку от сеньориты Фуэнтес пришлось сделать всего один шаг. Но сколько этот шаг длился, я бы не мог сказать с уверенностью, потому что в момент перехода времени для меня не существовало. Странно чувство пребывания вне времени и вне пространства. Странное и раздражающее.
Оказались мы не в другой портальной, а посреди кабинета какого-то чиновника, который при нашем появлении замер и вжал голову в плечи.
— Не тюрьма. Уже хорошо.
— Дон Герреро, мы прибыли, — торжественно заявил Карраскилья. — Надеюсь, у вас все готово?
Он сделал шаг к двери и запер ее чарами.
— Ох, дон Карраскилья, вы заставляете меня идти на нарушение.
— Вам за это хорошо заплатили, дон Герреро. Не стоит изображать невинную деву, проработав несколько лет в борделе.
Но дон продолжал ломаться. Наверное, был уверен, что за невинность можно выручить больше.
— Дон Карраскилья, легко вам говорить. Это же я рискую, не вы.
— Дон Герреро, я занятой человек, и мы с вами все обговорили. Что изменилось?
— Я осознал, — гордо сказал дон.
Судя по тому, что деньги возвращать он не торопился, он осознал, что запросил слишком мало за риск, и собирался эту несправедливость ликвидировать.
— Что вы осознали, дон
