Франца», который потом стал и основой для гимна современной Германии.
Сын каретного мастера и поварихи – и какой невероятный взлет! При этом Гайдн говорил: «За славу свою я благодарен всемогущему Господу, ибо я всем обязан только одному Ему». И еще Гайдн говорил, что на его примере молодые люди могут увидеть, что «из ничего тоже кое-что может получиться». Но, добавлял Гайдн, «я очень много всегда работал». И это так! При том что под конец жизни Гайдн мог себе позволить вообще ничего не делать, а жить в свое удовольствие: у него было признание, деньги, слава. Но Гайдн до конца был верен своему распорядку дня, работал, писал музыку. Из удовольствий – обязательно прогулка каждый день, чтение в библиотеке, легкий ужин: красное вино и хлеб.
Вся его жизнь была посвящена музыке, как это пафосно ни звучит. Что меня больше всего в нем восхищает – он не боялся пробовать новое, постоянно экспериментировал. Например, уже в преклонном возрасте Гайдн вдруг взялся за оратории – масштабные сочинения для хора и оркестра. И за семь лет он написал девять грандиозных музыкальных полотен, при том, что до 60 лет Гайдн вообще не писал ораторий. Почему вдруг начал, спрашивается? Его вдохновил пример Генделя: Гайдн поехал в Лондон на гастроли, услышал оратории Генделя и тоже захотел попробовать себя в этом жанре.
Свою ораторию «Сотворение мира» Гайдн написал в 63 года. До ее появления Гайдна и так любила уже вся Европа, но после нее началось нечто невероятное. Когда в 1808 году в Вене исполнили «Сотворение мира», говорят, что Бетховен встал перед Гайдном на колени. Гайдн уже тогда был болен, не мог ходить, его принесли в зал, и венская публика ему устроила бесконечные овации.
А с чего все начиналось? Как так получилось, что из сына каретного мастера вырос великий композитор? Гайдну повезло – у него был хороший голос, а в то время красивые детские голоса ценились. Его взяли петь в капеллу при соборе святого Стефана в Вене: там мальчики учились и там же жили. Но что важно: никто его не обучал композиции, Гайдн до всего дошел своим умом. Учился писать, просто играя чужую музыку и самостоятельно изучая ее.
История Гайдна поучительна во всех отношениях: мало иметь талант, нужно иметь еще упорство, терпение и веру. Когда у него стал ломаться голос в 16 лет, Гайдна выкинули на улицу: денег нет, помощи нет, из одежды – один потрепанный сюртук. Все мы можем потерпеть какое-то время. Но Гайдн жил почти в нищете десять лет! Десять лет он жил в самых дешевых мансардах, где ни окон нет, ни отопления. И ведь его звали родители вернуться в деревню, но он не хотел. Ждал неизвестно чего и брался за любую музыкальную работу. И дождался своей удачи.
Гайдн как-то раз снимал очередную мансарду, а на первых этажах того дома жил Метастазио – знаменитый либреттист, который решил помочь неунывающему молодому человеку: познакомил его с Никола Порпорой. А Порпора – композитор, оперный певец и европейская звезда в придачу.
Порпора взял Гайдна в услужение: в камердинеры, в секретари – Гайдн и одежду чистил, и ноты переписывал. Сам Гайдн говорил, что не было тогда недостатка в колотушках, с ним обращались как со слугой. Но тем не менее, благодаря этому знакомству, Гайдн попадал в высшее венское общество как секретарь Николы Порпоры. А это уже другой уровень – другие перспективы, другие заказы.
Второй судьбоносный поворот произошел, когда Гайдну было 29 лет, – его взял к себе на службу князь Эстерхази. Говорили, что Эстерхази был богаче самого императора австрийского. Если вы пробовали шикарный торт «Эстерхази», то вы шапочно знакомы с князем – это для него был создан рецепт.
У Эстерхази Гайдн провел тридцать лет своей жизни, по сути, Гайдн был крепостным композитором, без отпуска и выходных. Знаете, иногда я сравниваю жизнь Гайдна с нашей и вспоминаю, что нужно отдыхать, нужна смена обстановки, нужны впечатления – для гармоничной жизни нам очень много всего нужно. А вот у Гайдна ничего этого не было на протяжении тридцати лет. Два раза в неделю, как правило, у князя были званые вчера, для которых Гайдн писал музыку. Концерты длились по несколько часов, он проводил репетиции с музыкантами, он разучивал партии с певцами, играл на клавире, на скрипке, писал музыку – когда он все успевал?
Гайдн пережил несколько поколений Эстерхази, и к концу нашей истории Эстерхази полюбили композитора как члена своей семьи. Последний князь Эстерхази заботился о стареньком Гайдне, буквально как об отце родном, – врачей посылал и следил за тем, чтобы все у него было, и щедрое содержание назначил. А Гайдн отвечал семье Эстерхази удивительной преданностью – так что даже английскому королю отказал, когда тот предложил ему переехать в Лондон.
Если с семейством Эстерхази сложились почти родственные отношения, то с личной жизнью у Гайдна не сложилось. Когда он был молодым, то влюбился в девушку, и все бы хорошо, но она ушла в монастырь. До сих пор остается открытым вопрос, зачем тогда Гайдн женился на сестре этой девушки. Может быть, в память о ней? Но ничего хорошего из этого не вышло – говорят, что жена делала папильотки (это как бигуди) из партитур Гайдна. Жена его не ценила, музыку не любила. А Гайдн совершенно спокойно относился к этому: ну да, не сложилась семейная жизнь, что же теперь? Он не делал из этого трагедии. Через какое-то время они стали жить раздельно, он ей высылал содержание, и жила жена безбедно.
Послушайте его симфонию, которая называется «Курица», там очень хорошо слышно его антипафосное отношение к жизни. Симфония начинается с драматичной темы, но вскоре начинает «кудахтать курица», и весь драматизм улетучивается. Чувство юмора в любой ситуации – вот стиль Гайдна.
Если уж я начала говорить о юморе, то надо вспомнить и его симфонию «Сюрприз». Эту симфонию Гайдн написал, когда приехал в Лондон, – а приехал он туда первый раз в 59 лет, толком не зная английского языка. Друзья отговаривали его от этой поездки, раз он даже языка не знает, на что Гайдн отвечал, что будет изъясняться на языке музыки, который понятен всем. Гайдн оказался прав, как всегда – его так горячо приняли в Лондоне, что даже не хотели отпускать. Один раз после исполнения его симфонии публика ринулась к сцене, и в этот момент рухнула люстра, прямо на кресла, где только что сидели люди. После этого случая симфонию стали называть «Чудо» – так же интереснее, чем просто «102-я симфония».
А теперь про симфонию «Сюрприз». У симфоний Гайдна есть милая особенность: под их
