На пальцах девочки сверкало золото.
Что с ним такое? Гвоздарю захотелось ударить кулаком в стену. Почему он не может просто поступить разумно? Просто собраться, резануть ей ножом по горлу и забрать добычу? Ему показалось, что он слышит хохот отца. Издевающегося над ним, над его глупостью. Но Гвоздарь глядел в умоляющие глаза девочки и видел в них отражение своих.
— Прости, Пима, я так не могу, — сказал он. — Мы должны ей помочь.
Пима ссутулилась.
— Уверен?
— Ага.
— Черт.
Пима вытерла глаза.
— Я смогу ее зарезать. Ты меня еще поблагодаришь за это, потом.
— Нет. Пожалуйста. Мы оба знаем, что это плохо.
— Плохо? Что плохо? Погляди на все это золото.
— Не режь ей горло.
Пима скривилась, но убрала нож.
— Может, она позволит нам забрать хотя бы серебро.
— Ага. Может быть.
Он уже пожалел о сделанном выборе, видя, как рушатся его надежды на лучшее будущее. Завтра он и Пима снова будут ломать корабли, а эта девочка либо останется в живых и исчезнет отсюда, либо привлечет сюда всех остальных с Брайт Сэндз. В любом случае, он в проигрыше. Ему повезло, а он не воспользовался удачей.
— Мне жаль, — сказал он, в точности не зная, извиняется ли перед Пимой или перед собой. Или перед девочкой, которая, моргая, глядела на него большими черными глазами. Которая, если ему действительно повезет, не доживет до следующего утра.
— Мне жаль.
— Прилив начинается, — сказала Пима. — Если хочешь играть в героя и спасти ее, надо поторапливаться.
Девочку завалило всевозможным мусором, а еще корабельными сундуками и кроватью со столбиками и пологом. У них ушел почти час на то, чтобы все это убрать. Девочка больше не сказала ни слова. Только раз судорожно вдохнула, когда они сняли с нее сундук. Гвоздарь испугался, что они ей что-нибудь сломали, но, когда они убрали все, то увидели, что ее тело невредимо. Одежда на ней промокла и порвалась, она дрожала, кожа была покрыта кровоподтеками, но она была жива.
Пима оглядела девочку.
— Проклятье, Гвоздарь, она такая же везучая, как ты.
И скривилась, поняв, что с раненой рукой от Гвоздаря толку мало. Главным спасателем придется быть ей.
— Если не поможешь мне, она не поцелует тебя в знак благодарности, — ехидно сказала Пима.
— Заткнись, — тихо ответил Гвоздарь. Он внезапно разглядел изящную фигуру девочки, обтянутую мокрой одеждой, изгибы ее тела, блеск кожи на бедре и у горла, там, где порвались блузка и юбка.
Пима усмехнулась. Вытащила девочку из каюты и тащила по коридорам корабля, пока они не выбрались через дыру в корпусе. Девочка оказалась тяжелой, и идти она не могла. Все равно что труп тащить, подумала Пима, крякнув, когда вытаскивала ее наружу. Спускать ее вниз пришлось вдвоем, Гвоздарь остался сверху и едва держал ее, одной рукой, а Пима подхватила снизу, вытянув руки. Шатаясь, Пима потащила девочку на берег сквозь волны прибывающей океанской воды.
— Забери это чертово серебро, — с трудом сказала Пима. — Хотя бы сбрось мешок. Если кто-то найдет корабль, то надо раньше его спрятать.
Гвоздарь полез обратно за добычей. Когда вернулся к дыре в корпусе, Пима стояла в воде одна, по бедра среди волн. На мгновение он подумал, что она утопила девочку, но потом увидел светлое пятно на берегу, у скал.
— Думал, я ее зарезала, так ведь? — ухмыльнувшись, спросила Пима.
— Нет.
Пима рассмеялась. Волны плескались вокруг нее, омывая ее темные ноги, у нее намокли шорты. Корабль поскрипывал под напором воды.
— Прилив, — сказала Пима. — Надо идти.
Гвоздарь поглядел через залив, туда, где сверкал залитый лучами заходящего солнца пляж, на котором ломали корабли.
— Мы ее вовремя по песку не дотащим.
— Хочешь, чтобы я сбегала за лодкой? — спросила Пима.
— Нет. Сил нет. Давай останемся на острове и перейдем на берег утром. Может, заодно обдумаем, что делать с остальной добычей.
Пима поглядела на девочку, которая лежала, свернувшись клубочком и дрожа.
— Ага, ладно. Так или иначе, ей все равно.
Она показала на корабль.
— Но уж если остаемся, давай найдем там все, что сможем. Там есть еда. Куча других вещей. Сделаем лагерь на острове и перетащим ее завтра.
Гвоздарь в шутку отдал честь.
— Отличная мысль.
Он вернулся в кладовую и принялся искать. Нашел маффины, пропитавшиеся морской водой и соленые. Мятые манго, бананы и гранаты, рассыпавшиеся по полу. Солонину, вполне годную и почти нетронутую. Копченый окорок. Столько мяса, что он поверить не мог. У него невольно потекли слюни.
Потащил все обратно, к дыре в корпусе. Осторожно спустился, неся еду в сетчатом мешке, который нашел на камбузе. Точно, вода прибывает. Волны раскачивали его, когда он пошел к берегу, неся мешок с едой высоко над головой. Когда он принес с корабля все, что мог, то увидел, что спасенная ими девочка дрожит от холода, и снова полез на корабль. Внутри уже было темно. Он нашел толстые шерстяные одеяла, влажные, но все равно теплые, и вытащил их вместе с остальной добычей.
Вода около корабля уже была ему по пояс. Он едва не упал от накатившихся волн, держа одеяла над головой. Спотыкаясь, вышел на берег и бросил ношу. Поглядел на дрожащую девочку.
— Все еще ее не убила, а?
— Сказала же тебе, не буду, — ответила Пима, дернув головой в сторону спасенной. — Взял что-нибудь для костра?
— Не-а, — ответил Гвоздарь, пожав плечами.
— Молодец, Гвоздарь! — раздраженно поглядев на него, сказала Пима. — Если ты хочешь, чтобы она выжила, нужен костер.
И она двинулась к кораблю сквозь вздымающиеся темные волны.
— Посмотри еще, нет ли там пресной воды, — крикнул ей вслед Гвоздарь.
Подобрал одеяла и принялся перетаскивать их повыше, попутно ища более-менее ровное место. Нашел почти ровную площадку у корней кипариса. И то хорошо. Начал расчищать ее от камней и зарослей кудзу.
Когда он с трудом спустился обратно на берег, Пима уже вернулась, неся поломанную мебель. Среди прочего хлама на камбузе ей удалось отыскать бутыль с керосином и зажигалку. За пару раз они перенесли собранную еду и топливо для костра к лагерю, а затем принялись втаскивать туда спасенную девочку. Правое плечо и спина у Гвоздаря уже горели от напряжения, и он порадовался, что сегодня не пришлось работать с командой. Даже та небольшая нагрузка, которая ему сегодня выпала, сказалась плохо.
Вскоре они разожгли костер из мебели, и Гвоздарь принялся нарезать кусками окорок. Они вцепились в еду зубами.
— Хорошенькая еда, а? — спросил он, когда Пима снова протянула руку.
— Ага. Богачи очень даже хорошо живут.
— Мы теперь сами самые настоящие богачи, — заметил Гвоздарь. Махнул рукой в сторону добычи. — Этим вечером мы едим получше Лаки Страйка.
Как только он это сказал, то тут же подумал, что это чистая правда. Пламя костра колыхнулось, осветив Пиму и спасенную девочку. Осветив мешки с едой, с серебром и посудой, толстые шерстяные одеяла с Севера, золото, блестящее на пальцах девочки в свете костра, как звезды в небе. Здесь больше богатства, чем на всем берегу, где ломают корабли. И все это — с одного разбившегося корабля, с которого они спасли эту девочку. Вот она действительно богата. Роскошный корабль, полный еды, шея, пальцы и запястья, увешанные золотом и камнями, лицо, красивее которого он в жизни не видел. Даже в журналах у Бапи таких красивых девушек не было.
— Она ужасно богата, — пробормотал он. — Погляди, что у нее есть. Такого даже в журналах не печатают.
На самом деле он начал догадываться, что девочки с картинок в журналах лишь делали вид, что обрели такое богатство, но на самом деле понятия не имели, откуда его взять.
— Как думаешь, у нее свой дом есть? — спросил он.
Пима скривилась.
— Еще бы, у нее есть дом. У всех богатых свои дома.
— Думаешь, такой же большой, как ее корабль?
Пима задумалась.
— Думаю, вполне возможно.
Гвоздарь прикусил губу, вспоминая их убогие убежища на берегу — приземистые хижины, сооруженные из веток, досок, добытых с кораблей, и пальмовых листьев. Которые сдувало, как мусор, когда наступал сезон штормов.
Огонь согрел и обсушил их, и они долгое время молчали, глядя, как горит и обугливается мебель с корабля.
— Гляди, — внезапно сказала Пима.
Глаза девочки, долгое время закрытые, теперь открылись. Она смотрела на огонь. Пима и Гвоздарь оглядели ее, а она начала оглядывать их.
— Очнулась, а? — спросил Гвоздарь.
Девочка не ответила. Молча глядела на них, словно ребенок. Ее губы не шевелились. Она не молилась, вообще ничего не говорила. Моргала, глядя на них, но молчала.