Принято решение: первый полк форсирует Одру в составе первого эшелона. Задача – овладеть высотами над Старым Каналом и закрепиться в деревне Альт Рудниц.
Головы офицеров склонились над оперативными картами, которые были сложены узкими полосками, и придвинуты к самым лампам.
– Артиллерия! – произнес командир полка таким тоном, словно уже непосредственно переходил к повестке дня. – Ваши задачи: подавить и уничтожить огневые средства противника, не позволяя им, после того как их прикроют своим ударом наши артдивизионы, менять свои позиции. Рассеять и парализовать противника как на переднем крае, так и в ближних тылах. Сопровождать огневым валом наступающую пехоту на глубине до двух километров… Артиллерийским наблюдателям находиться в боевых порядках.
Саперы обеспечивают переправу дивизии, поддерживая непрерывную связь не менее чем на пятидесяти лодках… Их задача – оперативно навести понтонный мост и сразу же переправить танки и дивизионную артиллерию.
В воцарившейся тишине послышались вдруг какие-то голоса. За приспущенной занавеской часовой пытался кого-то задержать.
– Гражданин полковник, срочно из штаба дивизии, – доложил связной, протягивая командиру запечатанный пакет. Только нижняя часть его лица, мальчишеский подбородок, выступала из густой тени, которую отбрасывала каска.
Полковник вскрыл пакет охотничьим ножом, извлек приказ, кальки и карты. Он быстро ознакомился с содержанием документов.
Все глядели на него в напряженном молчании.
– Офицеры, друзья, – торжественно начал он, – завтра, шестнадцатого апреля, в четыре тридцать начинается наступление… Итак, – он взглянул на циферблат, – в нашем распоряжении шесть часов. Не так уж много… Совещание окончено. Желаю удачи.
Все расходились, обмениваясь рукопожатиями, как бы присягали, что будут поддерживать друг друга.
Землянка опустела.
Полковник видел, как папиросный дым, собравшийся под дощатым потолком, клубами выходит через отогнутую занавеску.
– Может быть, чаю? Стакан крепкого чаю вам не повредит… – предложил адъютант.
– Ты прав, – поднял голову полковник. – Давай чаю.
Разведрота в полной выкладке, с оружием, бережно покоящимся на коленях, сонно слушала, как старшина Валясек с трудом читал только что полученный текст Обращения…
Небо было ясное, и встающее солнце, освещая противоположный берег, било немцам прямо в глаза. С деревьев падали тяжелые капли росы. Скатываясь по солдатским каскам, они повисали на краю, как на кончике носа.
– «…Славой завоеванных побед, своим потом и кровью вы заслужили право на то, чтобы участвовать в разгроме берлинской группировки врага и штурме Берлина. Доблестные воины…» – Валясек поглядел на побледневшие, осунувшиеся солдатские лица и неожиданно рявкнул: – Чего вы разлеглись, как беременные бабы! Я хочу видеть доблестных воинов! Я вам тут не сказочки почитываю, а исторический приказ! Нечего спать, а то всех поставлю по стойке «смирно»…
– Мы не спим, пан сержант, а просто прикрываем глаза, потому что так лучше думается, – защищался Фрончак. – Мы и так знаем, куда нас направляют…
– Кто хлебнул горя, у того не сон на уме.
– Молчать! «Доблестные воины! – торжественным тоном продолжал Валясек. – Вам предстоит внезапным ударом взломать оборонительные линии врага и уничтожить его. Вперед, на Берлин!
Командование Первого Белорусского фронта».
– А теперь встать, спуститься к воде… – приказал поручик Качмарек. – А каски советую на голову надеть. Они предназначены не для того, чтобы прикрывать пупки!
Он знал: сейчас солдаты послушно наденут каски, а в лодках снова снимут, потому что каска – лишний балласт и, если придется прыгать в воду, потянет на дно… На учениях они были в касках, но в настоящую атаку шли в конфедератках.
– Собрать лодки! – прозвучала команда.
Разведчики увидели, как саперы ловко монтируют лодки, закрепляя крюками борта на петлях. Другие вшестером уже тащили через кусты наскоро сколоченные плоскодонки.
– Тяжелые гробики, а? – пошутил Залевский.
– Типун тебе на язык! – суеверно сплюнул Острейко. – Лучше не искушай судьбу!
Они миновали тесно установленные на поляне орудия. На брезенте, прикрытые ветками, высились штабеля снарядов. Орудийные стволы медленно поднимались.
– А порядочно подвезли за ночь, – подивился Бачох. – Сейчас они устроят немцам такой подъем, что те с кроватей попадают!
– Который час?
– Как услышишь первый залп, можешь проверять часы, – заверил Войтек Наруг, который, пригнувшись, подбежал к ним. – Сначала их помолотят, перепашут им загон, как кабаны, а потом и наш черед наступит.
– Долго нам ждать?
– Еще будет на что посмотреть, не соскучимся…
Они спускались гуськом по узкому проходу, образованному руслом ручья, впадающего в пойму Одры. Склоны овражка поросли молодым ольшаником, листья которого еще хранили весеннюю свежесть.
С пронзительным шумом над деревьями пронеслись ракеты, выпущенные «катюшами». Вспоротое небо, казалось, начало кровоточить. И сразу же вслед за этим зазвучали на польском и русском языках команды, которые отдавались на батареях, поставленных посреди поляны.
– Огонь!
– Ognia!
– Огонь!
– Ognia! Солдатам показалось, что высота раскололась и
начинает сползать вниз, уходя из-под ног. Заколыхались кроны сосен, облаком взвились вверх сорванные листья.
Противоположный берег дымил, как вулкан, там гремело и грохотало, вставали черные клубы копоти, подбитые снизу языками пламени. Снаряды ложились так густо, что слышен был только грохот вздымаемой земли и свист проносящихся по небу ракет.
– Ну и врезали им, – радовался Острейко. – Оттуда ни одна живая душа не уйдет.
– Да, что-то они притихли, – рассуждал Фрончак. – Должно быть, русские им дали по зубам…
– На нашу долю немного осталось. Там теперь, пожалуй, сплошная братская могила!
– Не волнуйся… Как перенесут огонь подальше, а ты подойдешь, они повылезут из нор и пальнут в порядке приветствия, – успокоил его Наруг. – Мы еще упаримся, как мужики на молотьбе.
Они садились в лодки, укладывались возле пулеметов. Ждали только сигнала, чтобы двинуться.
– Отваливай! – крикнул капитан Поляк и выпустил ракету.
На реке сделалось тесно от лодок, которые выплывали из заводей, из камышей, ломая душистые стебли аира, почти прозрачного в лучах солнца.
Залевский, ощутивший страх, теперь яростно греб, угадывая силу удара. «На этот раз нас уже не сбросят», – разгребал он воду, закусив губы.
В облако дыма, которое висело над немецкими оборонительными линиями, вонзались алые острия ракет. Там должен быть настоящий ад. Они получили то, что им причиталось. За вчерашние жертвы, за Варшаву, за сентябрь тридцать девятого года, когда у немцев было такое превосходство, что они весь мир в грош не ставили.
Рядом с ними в воду плюхнулся снаряд, и вверх взметнулся свистящий фонтан грязи.
– Еще огрызаются! – удивился Острейко. – Стойкие, гады!
– Нажимай на весла! – покрикивал капрал Наруг. – Дай-ка мне, что-то у тебя слабо получается!
– Весло такое, – недовольно засопел Збышек. – Едва обстругали.
Из-за леса появились самолеты и, пройдя на бреющем полете, скрылись за тучами дыма, после чего послышался стон сброшенных бомб.
– Быстрее! Пока они не пришли в себя, – шипел Наруг. – Не давать немцам опомниться!
Несколько снарядов разорвалось посреди реки. На понтоне с орудием какой-то солдат страдальчески вскрикнул, взмахнул руками и, не найдя никакой опоры, рухнул в воду.
– Этот уже готов! – мрачно констатировал Фрончак.
– А ты откуда знаешь? – удивился Залевский. – Если его вытащат, то, возможно, еще спасут…
– Не видел, как смерть его выпрямила. Должно быть, здорово кольнула его косой… Прямо на небо вознесся!
– Вы что болтаете, как старые бабы на заутрене! Навались на весла! Раз, два! Раз, два! – поторапливал их капрал.
Лодки неслись подобно лавине, они уже подплывали к островку, где вчера кипела рукопашная схватка. Один убитый лежал в илистой воде, только стертые подковки сапог поблескивали на солнце. Может, это кто-то из их роты, или же Одра принесла его сюда откуда-то издалека… Лучше не думать об этом.
Они уже выскакивали из лодок и, разбрызгивая воду, неслись к кустам. Отпечатки следов в заболоченной траве вели к проходам в проволочных заграждениях.
– Вперед! За вал!..
Над их головами нарастал зловещий рокот, звенел вспоротый воздух, – это завершал свой полет крупнокалиберный снаряд.
– Ложись! – бросился на землю капитан. – Ложись, ребята!
Они инстинктивно припали к траве. Гром обрушился на кусты, тоскливо запели осколки. Один шлепнулся около Залевского, зазубренный, как пила, поблескивая рваными краями. Он осторожно поднял осколок двумя пальцами и тотчас отбросил его – металл обжигал руку.
