звенящей тишине киберпространства на несколько секунд повис быстро блекнущий образ торгового комплекса.
– Дикие Коты, – скомандовал Кейс «Хосаке» и снял с головы дерматроды. – Составь обзор минут на пять.
– Готово, – ответил компьютер.
О них Кейс раньше не слышал. Какая-то новая банда; возникла, пока он был в Тибе. Среди молодежи Муравейника увлечения распространялись со скоростью света, целая субкультура могла возникнуть буквально за ночь, просуществовать пару месяцев и сгинуть без следа.
– Давай, – приказал Кейс.
«Хосака» уже просмотрела всю информацию, полученную из библиотек, журналов, от информационных служб.
Обзор начался с цветного стоп-кадра, который Кейс вначале принял за коллаж: будто вырезанное по контуру изображение мальчишеского лица наклеили на фотографию испещренной каракулями стены. Монгольский разрез темных глаз, судя по всему – приобретенный искусственно, в результате хирургической операции, на бледных щеках – обильная россыпь угрей. Затем мальчишка стал двигаться со зловещей грацией мима, который изображает крадущегося в джунглях хищника. Тело почти сливалось со стеной, так как по обтягивающему комбинезону струились цветные пятна и линии, почти в точности повторяющие стену, на фоне которой шел мальчик. Мимикрирующий поликарбон.
На экране возникла голова доктора социологии из Нью-Йоркского университета Вирджинии Рамбали; ее имя, специальность и название учебного заведения были написаны в нижней части экрана мигающими розовыми буквами.
– Принимая во внимание их склонность к беспричинным актам чудовищного насилия, – произнес голос за кадром, – нашим зрителям трудно понять, почему вы настаиваете, что данное явление не является разновидностью терроризма.
Доктор Рамбали снисходительно улыбнулась:
– Всегда есть предел, за которым террорист теряет возможность манипулировать медийным гештальтом. Точка, за которой любая дальнейшая эскалация насилия не меняет медийного гештальта, а сам террорист служит лишь его симптомом. Терроризм, в обычном понимании, неразрывно связан с его медийным образом. Дикие Коты отличаются от обычных террористов степенью самосознания, а также пониманием того, до какой степени СМИ отделяют акт насилия от его изначальных социополитических целей…
– Скипни[7] это, – сказал Кейс.
* * *
Через два дня Кейс встретился с первым в своей жизни Котом. Дикие Коты очень напоминали Великих Ученых времен его собственной молодости. В Муравейнике существовала некая нематериальная юношеская ДНК, которая несла в себе коды различных молодежных увлечений и через произвольные, непредсказуемые промежутки времени воспроизводила их. По сути своей Дикие Коты были компьютеризированным вариантом Великих Ученых. Существуй в те далекие времена соответствующая технология, Ученые вживили бы себе в головы разъемы и стали бы запихивать в них чипы. Важен общий стиль, а стиль остался примерно тем же. Коты были наемниками, нигилистически настроенными технофетишистами и очень любили делать окружающим гадости.
Тот, который появился в дверном проеме чердака с коробкой дискет от Финна, обладал нежным голосом и звался Анжело. Лицо его представляло собой гладкую отвратительную маску, искусственно выращенную из коллагена и полисахаридов (вот на что идут акульи хрящи). Кейс никогда не встречал более отвратного образчика косметической хирургии. И когда Анжело улыбнулся, оскалив острые как бритва клыки крупного хищника, Кейс даже почувствовал некоторое облегчение. Это были зубные трансплантаты. Такое он уже видал.
– А с этими малолетними засранцами надо бы покруче, – заметила Молли.
Кейс, полностью поглощенный структурой сенснетовского льда, согласно кивнул.
То самое оно. То самое, чем он был, кем он был, вся его сущность. Он забыл о еде. Молли оставляла картонки с рисом и пластиковые подносы с суси на краю длинного стола. Иногда ему даже не хотелось выпускать из рук деку, чтобы воспользоваться химическим туалетом, поставленным в углу. Структуры льда на экране формировались и переформировывались, а он искал в них бреши, обходил самые очевидные ловушки и вычерчивал маршрут, по которому отправится в систему «Сенснета». У них был хороший лед. Великолепный. Эти структуры пылали в его мозгу, пока он лежал в обнимку с Молли и смотрел сквозь стальную решетку слухового окошка на алый рассвет. Первое, что видел Кейс, проснувшись, – это лед, радужные лабиринты его пикселей. Зачастую он направлялся к деке, даже не одевшись, и сразу включался. Он раскалывал лед. Он работал. Он потерял счет дням.
Но иногда перед сном, особенно когда Молли уходила во главе группы Котов на разведку, наплывали образы Тибы. Неон, Нинсэй и лица. Однажды ему приснилась Линда Ли, и затем он долго не мог понять, кто она такая и что она для него значила. А когда вспомнил, то подключился к матрице и проработал девять часов.
На взламывание льда корпорации «Сенснет» ушло девять дней.
– Я просил за неделю. – Армитидж не мог скрыть удовлетворения, когда Кейс продемонстрировал ему план рейда. – Что-то ты не очень торопился.
– Шелуха, – ухмыльнулся Кейс. – Я сделал хорошую работу.
– Конечно, – признал Армитидж. – Только ты не очень-то ликуй. По сравнению с тем, что ты будешь делать потом, – это детские игрушки.
* * *
– Ну ты даешь. Молоток, Мама Кошка, – прошептал связник Диких Котов. Голос, звучавший в наушниках Кейса, едва пробивался сквозь треск помех.
– Атланта, Стая. Вроде пора. Пора, ясно? – Голос Молли был слышен чуть лучше.
– Слушаю и повинуюсь.
Коты установили в Нью-Джерси самодельную спутниковую антенну, чтобы отражать кодированные сообщения связника от спутника «Сыны Иисуса Христа Царя Мира», висевшего над Манхэттеном на геостационарной орбите. Они решили провести всю операцию как сложный розыгрыш и выбрали именно этот спутник совсем не случайно. Молли вела передачу при помощи метровой тарелки, приклеенной эпоксидкой на крыше банковского небоскреба, почти такого же высокого, как здание «Сенснета».
Атланта. Использовался крайне простой опознавательный код. От Атланты к Бостону, затем к Цинциннати и Денверу, по пять минут на каждый город. Если бы кому-нибудь вдруг удалось перехватить сигнал, расшифровать его и синтезировать голос Молли, то код позволил бы Котам сразу распознать подделку. Ну а если Молли проведет в здании больше двадцати минут, крайне сомнительно, что она вообще оттуда выйдет.
Кейс проглотил остатки кофе, укрепил дерматроды, задрал черную футболку и почесал грудь. Он весьма туманно представлял себе, что придумали Коты, чтобы отвлечь внимание охраны. У него было свое дело: следить за тем, чтобы программа, которую он написал, оказалась в системе «Сенснета» в тот момент, когда это понадобится Молли. Он смотрел на обратный отсчет времени в углу экрана. Два. Один.
Кейс вошел в матрицу и активировал программу. Он начал погружаться в сияющие слои сенснетовского льда, и связник прошептал единственное слово:
– Пошел.
«Ага, прекрасно. А как там Молли?» Кейс включил симстим и очутился в ее сенсориуме.
Скремблер слегка размывал картинку. Девушка стояла в широком светлом коридоре перед большим, во всю стену, зеркалом, жевала резинку и любовалась собственным отражением. Если
