«Девять часов!» И все. Подписи не было. Впрочем, ей она и не требовалась — и так все было ясно.
— Не думаю, что мне нравится этот твой герцог. — Лидия перегнулась через бюро и вытянула шею, рассматривая записку.
— Поскольку он — не мой герцог, мне все равно, — проворчала Мара.
— Пойдешь?
Она ведь дала согласие. И была готова к расплате. Потому что это ее единственный шанс.
Проигнорировав вопрос, Мара отложила записку и посмотрела на второй конверт.
— Это не столь интересно, — заметила Лидия.
«Счет», — поняла Мара, не вскрывая конверт.
— Сколько? — спросила подруга.
Мара со вздохом сломала печать.
— Два с лишним фунта. За уголь.
Больше, чем было у них в кошельке. А зима, судя по всему, ожидалась очень холодная. К горлу подступили злость, досада и паника, но Мара тут же взяла себя в руки. Потянувшись за скупой запиской герцога, она покрутила листок в пальцах, потом взяла ручку, осторожно обмакнула ее в чернила и на записке написала: «10 фунтов».
И сунула записку обратно в конверт, чувствуя, как сердце колотится прямо в горле. Но она была полна решимости. Пусть он диктует ей условия, за то она может диктовать цены. Десять фунтов будут греть мальчиков целую зиму.
Мара зачеркнула на конверте свое имя, написала имя герцога и протянула письмо Лидии.
— Про счет за уголь поговорим завтра.
Глава 5
Портниха! Он привел ее к портнихе! Причем привел почти ночью, словно покупка новых платьев — это преступление.
Да, конечно, если пробираться поздно вечером к задней двери одной из самых знаменитых модисток на Бонд-стрит, чувствуешь себя немножко преступницей. И при этом Мара трепетала от удовольствия, протискиваясь мимо герцога в мастерскую портнихи. Конечно, она задела его, здоровенного, как бык. Впрочем, он оказался довольно проворным для своих размеров — ловко запрыгивал в карету и выпрыгивал из нее, а также открывал двери и придерживал их перед своей спутницей с таким изяществом, словно был балетным танцовщиком, а не боксером. И словно эту грациозность он приобрел еще в материнской утробе.
Но Мара решила не обращать на все это внимания. Когда же дверь за Темплом закрылась и они прошли в глубину мастерской, сердце ее гулко заколотилось. Полдюжины фонарей, горевших в этой комнате, не столько ее освещали, сколько создавали в нем тени.
Мара судорожно сглотнула.
— Зачем мы здесь?
— Шептать ни к чему. Эбер знала, что мы придем.
Мара пристально взглянула на своего спутника:
— А почему она знала? И что обо мне подумала?
Темпл пожал плечами:
— Надо полагать, она подумала, что я хочу одеть женщину, но при этом сохранить все в тайне.
Мара осмотрелась.
— И часто вы такое проделываете?
Он пристально взглянул на нее:
— У меня нет причин скрывать своих женщин.
И тотчас вспыхнуло воспоминание: юный и красивый Темпл… Улыбчивый и дерзкий, он соблазнял ее своими широкими плечами и черными глазами. Да, ему не требовалось скрывать женщин. А они наверняка из кожи вон лезли — только бы принадлежать ему.
Отогнав эту мысль, Мара проговорила:
— Я и не думаю, что вы их скрываете.
— По большей части — благодаря вам, — сказал он, отодвинув тяжелую штору, отделявшую комнату для переодевания от мастерской.
Следовало ожидать, что Темпл напомнит ей, как изменилась его жизнь. Он был сыном и наследником одного из самых богатых и почитаемых герцогов Британии. А теперь, пусть и оставался богатым, вынужден был жить в тени. Конечно же, из-за нее.
Мара со вздохом спросила:
— Когда я получу деньги?
— Когда выполните условие соглашения.
— Откуда мне знать, что вы сдержите слово?
Он посмотрел на нее долгим взглядом, и она остро ощутила, что напрасно поставила под сомнение его честность.
— Вам придется мне довериться.
Мара нахмурилась.
— В жизни не встречала аристократа, достойного доверия. — Она знала их — отчаявшихся, злобных, жестоких и распутных, но никак не порядочных.
— Значит, вам следует радоваться, что меня редко считают аристократом, — ответил Темпл и отвернулся, считая разговор оконченным.
Тут они наконец-то вошли в комнату для переодевания, где их уже ждала хозяйка. Ждала с таким видом, словно у нее не было других дел — только стоять тут, дожидаясь появления герцога Ламонта.
Впрочем, оказалось, что мадам Эбер ждала не герцога Ламонта. Она ждала одного из могущественных совладельцев самого легендарного лондонского игорного дома.
— Наконец-то, Темпл! — приветствовала гостя мадам Эбер. Она шагнула вперед, приподнялась на цыпочки и расцеловала его в обе щеки. — Какой ты красивый и большой! Кому-нибудь другому я бы отказала. — Она улыбнулась и добавила с сильным французским акцентом: — Но перед тобой я устоять не могу.
Из груди Темпла вырвался рокочущий смешок, и Мара невольно поморщилась.
— Скорее ты не можешь устоять перед Чейзом.
Эбер засмеялась, и смех ее походил на хрустальный звон.
— Ну, деловая женщина должна понимать, с какой стороны, как говорите вы, англичане, намазан маслом ее бутерброд.
Мара прикусила язык, чтобы не спросить, не посылал ли сам Темпл в эту мастерскую множество покупательниц (не хотела она этого знать).
Впрочем, она вообще не смогла ничего сказать, потому что темные глаза модистки уставились на нее и вдруг широко распахнулись.
— О, да эта дама красавица! — воскликнула она.
Мара немного смутилась. Никто никогда не говорил о ней так. Ну, может быть, однажды… целую жизнь назад… Но ни разу с тех пор, как она сбежала.
Что же касается портнихи, то она ошиблась. Ей, Маре, двадцать восемь, руки у нее огрубели от черной работы, а вокруг глаз морщин больше, чем хотелось признать. К тому же она не накрашена и не наряжена. И вообще не такая хорошенькая, как те женщины, которых она видела сегодня вечером в «Падшем ангеле». Более того, она совсем не миниатюрная, а речь у нее вовсе не вкрадчивая.
Да-да, ничего привлекательного в ней нет.
Мара открыла рот, собираясь опровергнуть слова модистки, но Темпл, опередив ее, проговорил:
— Ее нужно приодеть.
Мара покачала головой:
— Нет, меня не нужно одевать.
Но француженка уже зажигала свечи, расставленные вокруг небольшого возвышения в середине комнаты, словно Мара совершенно ничего не сказала.
— Снимите, пожалуйста, плащ. — Модистка кинула быстрый взгляд на Темпла. — Полное приданое?
— Полдюжины платьев. И еще шесть штук — для повседневной носки.
— Я не… — начала было Мара, но мадам Эбер ее перебила:
— Да этого ей и на несколько недель не хватит.
— А больше ей и не нужно, — ответил Темпл.
Мара нахмурилась и проворчала:
— Вы говорите обо мне так, словно меня нет в этой комнате.
Брови портнихи взлетели на лоб.
— Oui, мисс…
— Пока вам не нужно знать ее имя, — перебил Темпл. Пока? Одно-единственное слово — а сколько в нем смысла. Конечно, портниха узнает ее имя и ее историю. Но не сегодня вечером и не завтра, когда станет кроить и шить платья, которые принесут ей, Маре, погибель.
Мадам Эбер закончила зажигать свечи, каждая из которых добавляла прелестного золотистого сияния в лужицу света, куда Маре, вероятно, придется ступить.
Порывшись в глубоком кармане, модистка извлекла сантиметр и повернулась к гостье:
— Мисс, плащ… Его нужно снять.
Мара не шевельнулась.
— Снимите его, — произнес Темпл, и в полутьме слова эти прозвучали весьма угрожающе.
Сам герцог уже разделся, опустился на ближайшую кушетку и положил щиколотку на колено, прикрыв его своим огромным серым плащом. Лицо же его скрывалось в тени. Мара нервно рассмеялась:
— Вы считаете, что все так просто? Полагаете, все женщины с радостью кидаются выполнять ваши требования?
— Когда дело доходит до того, чтобы раздеть женщину, так часто и происходит, — лениво процедил Темпл, и Маре от злости захотелось затопать ногами. Однако она сделала глубокий вдох и попыталась взять себя в руки. Вытащив из кармана юбки небольшую записную книжку и карандаш, она спросила:
