Дальше вы понимаете, что если сейчас не записать всё то, что лезет в вашу бедную голову, вас разорвёт на очень много маленьких кусочков. Поэтому вы бежите в ванную, по дороге захватив блокнот, ручку и уронив стул на кухне.
В постель вы возвращаетесь, от души надеясь, наконец, заснуть. Но только не тут-то было. Вас опять посещает удачная мысль. Душевные муки — и вы снова крадётесь в ванную.
На шестой по счёту внезапно пришедшей мысли вам уже хочется умереть, а не выбираться с больной головой из уютной постели. Тем более с риском разбудить мужа, который, к тому же, от усталости тоже выглядит довольно странно. Это удивительно: он же не работает в редакции!
А у вас в сумке в это время лежит отличный складной ножик. В комплекте с пилой (обычной, не для ногтей), открывалкой для пива, отвёрткой и маленьким-маленьким фонариком. Очень полезная вещь, не считая открывалки, потому что пива вы не пьёте. Впрочем, может, и она на что-нибудь пригодится.
И вы начинаете красться к заветной сумке, стараясь не разбудить ни Сашу, сделавшего матери такой подарок на день рождения, ни своего измученного мужа. Идёте вы очень тихо, на цыпочках, роняя по дороге мелкие предметы и задевая крупные. Потом возвращаетесь и прячетесь с головой под одеяло. Под одеялом победно включаете фонарик и целых десять минут записываете. Через десять минут фонарик выключается, потому что он маленький и слабый. Вы раскручиваете его в темноте, чтобы посмотреть, что случилось. Фонарик осыпается вам в кровать мелкими деталями. Вы собираете их на ощупь, а потом продолжаете записывать. Тоже на ощупь, чтобы не разбудить мужа включённым торшером. И ещё потому, что очень болит голова.
Утром ваш проснувшийся муж наклоняется вас разбудить и обнаруживает на вашей подушке кучку деталек. Ножик раскрыт. Рабочий блокнот тоже. А в блокноте, скажем, это:
«Брылястый бульдог Бука бесил бабушку: бубнил, булькал брюхом, бросался бубликами, бормотал басом… Бедная бабушка!»
Дальше тоже что-то написано, но что — не понимаете даже вы, проснувшись. Потому что писали в темноте и буквы налезли одна на другую.
Теперь вы с Медведем потратите несколько часов на попытки расшифровать написанное.
* * *
Пишу статью про то, как полезно иногда родителям играть со своими детьми в компьютерные игры. Вместо того, чтобы ворчать, что с этими детьми непонятно, как общаться, потому что проклятые дети ничего, кроме своих дурацких игр, видеть и слышать не хотят.
Очень хорошая статья, я считаю. Весёлая, добрая и должна принести пользу.
А потом приходит Саша.
— Мама, — говорит, — давай, ты со мной поиграешь?
— Во что?
— В «Червей».
— О, Боже мой. Опять. Нет, не хочу.
— Как это «опять»? Ты же ещё не пробовала!
— Я говорю «опять» потому, что опять ты пристаёшь ко мне со своими играми. Потом. Не видишь — работаю.
— Ну мамааа!
— Отстань, кому сказано! Мне номер завтра сдавать, между прочим!
— А что это у тебя там написано? «Играем вместе!»? Это ты читателям врёшь, что ли?
— Ох, ну за что! Это не ребёнок, это садист. Чудовище. Узурпатор!
— Да-да! — радостно говорит узурпатор. — Я всем расскажу, что ты сама пишешь, а сама не играешь! Ну, что будем играть?
Играть с человеком восьми лет — сущее мучение. Он не отдаёт мышь, всё время кричит, что я ничего не умею, всюду вмешивается, всё делает один. Зачем ему в таком деле мать — непонятно. В те секунды, когда мне всё-таки удаётся хоть что-нибудь сделать тоже, он не даёт покоя своими замечаниями. Вообще пристаёт. Всё время говорит, бубнит и восклицает. Ад какой-то.
Но не могу же я писать об этом в журнале. Я же почти не вру! Полтора часа принесения себя в жертву (правда, очень жестокую) заменяют неделю нотаций.
* * *
Вычитка — это такое коллективное мероприятие перед тем, как журнал уходит в типографию. Вся редакция садится за распечатанный номер и ищет разные неполадки. Опечатки. Пропущенные страницы. Испорченные иллюстрации. И так далее. Чтобы из типографии вышел нормальный, звёздный, как выражается издатель, номер. До типографии у нас каждый номер звёздный. После — издатель кричит и ругается. Мы не знаем, как от этого спастись. На вычитке всё делается идеально.
Итак, вычитка. Сначала все опаздывают. Опаздывать нехорошо, но мы всё равно опаздываем. Мы не виноваты, это у нас жизнь суровая.
По моему железному решению я сегодня должна забрать Сашу от бабушки с дедушкой. Они его позвали «чаю с печеньем попить» ещё позавчера, и до сих пор не вернули. Зачем, спрашивают. Мы ведь совсем его не видим, говорят. Хотя видят его чаще, чем родная мать.
В три часа я думаю, скоро закончим. Звоню ребёнку и говорю, что буду вот-вот. В шестнадцать тридцать — что ещё немножко. В шесть уже, конечно, поздновато, а мне бы ещё в спортзал успеть. Впрочем, что за чепуха: спортзал отменяется. Звоню ребёнку, говорю, что вот уже почти совсем закончила. Потом меня кто-то отвлекает, и, когда я смотрю на часы, оказывается, что уже половина восьмого. Тут уже окончательно ясно, что не может быть речи о том, чтобы забрать ребёнка у бабушки, отвести домой, а самой, в мороз и падая с ног от усталости, из этого дома выйти и отправиться в спортзал. Так что я звоню ребёнку, прошу передать трубку дедушке и, мысленно проклиная все на свете, разрешаю оставить внука на сегодня и ещё на завтра.
Домой приезжаю, как Золушка: в полночь.
Назавтра:
— Товарищи редколллегия, у нас же ничего нет! — кричит госпожа Тендер.
Которая, кстати, вообще не собиралась вмешиваться в работу журнала, но об этом помню только я. Сейчас вспомнила.
— Как это нет? — трусливо спрашивает редактор.
— Вот так, пустой номер. Где оставшиеся статьи? Я не понимаю, все тянут до последнего. Безобразие! Относитесь к работе как к развлечению, пишете как бы так, между прочим. Не хотите работать — так и скажите, я закрою журнал и ничего не будет. Всё! Журнал закрывается!
Полчаса спустя редактор говорит:
— Лена, урежь про курицу.
— На сколько, — спрашиваю, — знаков?
— Тысячи на три.
— Что?! Это что же от неё останется?
— Половина останется. А то не лезет ничего. Материалов куча, а места нет.
— А говорили, нет материалов!
— Ну, говорили, — оправдывается редактор. — А теперь их ставить некуда. Урежь курицу на три тысячи, а «Самостоятельную жизнь» — на две. Нет, на две с половиной. Нет, на три!
И вот, наконец, номер отправляется в типографию. Это совершенно ничего не значит, потому что мы уже делаем следующий.
* * *
— Земфир, представляешь, сегодня опять услышала.
— Что?
— Ну что-что. «Так никто не пишет!» Господи, как они мне все надоели!
Технический редактор, уткнувшийся в ноутбук, выдаёт своё «хмы».
Издатель улыбается.
— Не пишет. Не рисует. Не фотографирует. Вообще НИКТО ТАК НЕ ВЫПУСКАЕТ ЖУРНАЛ! Девочки, я могу твёрдо на это надеяться?
Будущее своими руками
Однажды взошедшая луна застает вас с горящим взором и грязными руками: вы лепите пластилиновых человечков. Потому что вам пришло в голову усовершенствовать комиксы. Во-первых, это смешно, а во-вторых… Но, однако, «во-первых» достаточно. Рисовать-то вы толком не умеете. Нарисованный стул снабжается подписью «Это стул» со стрелочкой. Остальное тоже снабжается стрелочками. Чтобы было понятно, что это — шляпа (с большими полями), это — фен, а это — слон. Фен и слон похожи, поэтому без стрелочек не обойтись.
В остальном неделя проходит так:
ПонедельникВы рисуете два десятка кривобоких смешных человечков: оформлять «Полезные советы». Редактор смотрит и говорит:
— Хорошо. Смешно. Весело. Но, девушки, так дело не пойдёт.
— Почему?
— Они у вас голые!
— Редактор, — робко говорит Медведь, — ну, ты посмотри на них. Они же кривобокие. Кривомордые. Таких дети на заборе рисуют. Чего ты хочешь?
— А ты как будто не понимаешь. Я говорю, штаны им приделайте!
ВторникВы лично звоните в полицию спросить, что бывает за ложную тревогу в школе на предмет подложенной бомбы. Информация по этому вопросу занимает ровно один абзац текста, на который у вас уходит ровно четыре минуты. Остальные три часа вы объясняете дежурному, что вы не хулиган, вы журналист, журналист приличного издания, и что вы не хотите ничего плохого, а только одно хорошее.
СредаВы публикуете свои юношеские эксперименты в области борьбы с прыщами, и после этого весь Невероятно Современный Учебный Центр бегает друг к другу делиться собственными воспоминаниями. Коллектив дезорганизован. Вам объявляют выговор.
Четверг и пятницаВы пишете первые три выпуска придуманного совместно с Медведем словаря: «Переводы С.О. Взрослова». Это примерно так:
