Двор Немиричей с постройками не имел достаточной длины, чтобы гости могли в полной мере продемонстрировать свое стрелковое искусство, и тогда начали прибегать к разным ухищрениям. Сначала стреляли в дощечку, затем в кольцо, сплетенное из лозы, потом в жердь, но для пана Миколая Щита, общепризнанного вояки, не раз и не два раза ходившего против татар и поляков, такие мишени показались детской забавой. Он пошел в дальний конец двора и установил там в расщепе доски золотой веницейский дукат[17]. Это были большие деньги даже для далеко не бедной шляхты.
— Ну-ка, кто тут у нас настоящий стрелок? — пан Миколай с видом победителя огладил свои вислые усы. — Чья стрела попадет в дукат, тот его и получит!
Он точно знал, что попасть в крохотный желтый кружочек на таком расстоянии был способен разве что конный стрелок-ногаец, который на скаку мог поразить бегущего зайца. Дукат еле просматривался, как по нему целиться? Тем более что по двору гулял ветер. Сам же Миколай Щит постоянно упражнялся дома в стрельбе из лука, потому как знал, что быть искусным стрелком значило охранить себя от многих бед. Схватки с татарами его многому научили. Но и он сам вряд ли попал бы в монету, тем более с первого выстрела, как оговаривалось. Второй выстрел можно было сделать лишь после тех, кто уже стоял в очереди.
Всех охватил безумный азарт. Стреляли и мужчины, и женщины, даже те, кто совсем плохо управлялся с луком, — на удачу. Ведь на кону стоял большой приз — за дукат можно было приобрести две пары волов. Некоторые стрелы ложились совсем близко к золотой монете, однако ни одна из них не попала в желанную цель. Шляхтичи горячились, злились, а от этого конечно же точность стрельбы оставляла желать лучшего.
Андрейко следил за состязанием, превратившись в одну натянутую струну. Эх, разрешили бы и ему поучаствовать! А что, если?.. Он нашел глазами сына хозяев, Ивашку Немирича, и подошел к нему.
— Слышь-ко, — нагнулся он к уху Ивашки, — дело есть…
— Не мешай глядеть! — отмахнулся Ивашко.
— Одно слово — и все.
— Ладно, выкладывай, что там у тебя, — досадливо поморщившись, сказал Ивашко, не отрывая взгляда от очередного стрелка, занявшего позицию.
— Замолви за меня словечко, штоб я тоже поучаствовал в игрищах.
— Ты в своем уме?! Вишь какой знатный люд здесь собрался. А ты кто? Всего лишь слуга, холоп.
— Ивашко, мы ведь товарищи, — начал умолять Андрейко. — Сделай для меня доброе дело. Век буду помнить.
— Вот прилип… Как смола! — Ивашко немного поколебался, а затем сказал: — Ладно, быть по сему! — и, решительно схватив Андрейку за рукав, потащил его за собой к пану Миколаю Щиту, который важно восседал в качестве судьи на крышке колодца.
— Пан Миколай! — обратился Ивашко к гостю. — Вот наш пахолок тоже хочет поучаствовать.
— Пахолок, говоришь? — шляхтич смерил Андрейко с головы до ног, а затем милостиво кивнул: — А пусть попробует. Все ж человек, а человецы пред Богом все едины… Но ежели этот нахальный сукин сын не попадет в цель, скажи своему отцу, чтобы выпорол его как следует на конюшне. За дерзость… — пан Миколай довольно хохотнул и погладил себя по заметно округлившемуся животу.
— Всенепременно, пан Миколай! — уважительно ответил Ивашко и подмигнул Андрейке — получилось!
Они были погодки и дружили. Конечно, отношения слуги с панычом дружбой можно назвать лишь с большой натяжкой. Но Андрейко обладал независимым, дерзким характером и в какой-то мере довлел над Ивашкой, который был несколько мягкотелым, в отличие от своего отца, а тем более — от пани Галшки.
Очередь Андрейки подошла быстро. Гости загомонили, увидев неважно одетого подростка с луком, но пан Миколай строго прикрикнул: «Тихо!» — и все умолкли. Андрейко действовал словно во сне. Лук Немиричей был хорош — составной, с прочной кибитью (основой) из грушевого дерева. Для большей упругости лука мастер наклеил на спинку жгут из бычьих сухожилий, а на рогах установил резные роговые накладки. Тетиву лука свили из многочисленных шелковых нитей, поэтому она была очень прочной.
Стрелы тоже были непростыми. Слава киевских стрельников, изготовлявших стрелы для лука с каленым стальным наконечником и орлиным пером, достигла не только Крыма, но и Константинополя. За десяток знаменитых киевских стрел давали барку соли с Качибеевского лимана. Такую стрелу и держал в руках Андрейко, только она была с тупым наконечником — чтобы не повредить дукат.
Глаза у Андрейки были очень зоркими. Это мало кто знал, только дед Кузьма. Он так ясно различал дукат, что ему казалось, будто он видит даже отчеканенное на нем изображение. А может, и впрямь видел. Но не это было главным. Насторожив стрелу, Андрейко ловил момент, когда ветер утихнет хоть на короткий миг. Сердце, которое поначалу билось в груди со страшной силой, постепенно замедлило темп ударов, почти замерло, и наконец желанное случилось — ветер словно рухнул с высоты на землю и прильнул к ногам подростка.
В полной тишине гулко и басовито загудела тетива — гости Немиричей, что удивительно, неожиданно притихли, хотя до этого галдели, как стадо гусей, потревоженных лисой, а затем раздался громкий возглас пана Миколая, в котором прозвучали и досада, и восхищение:
— Ай да стервец! Попал-таки! Яков, ты где такого молодца нашел? — спросил он, обращаясь к Немиричу. — Мне бы его в мою дружину. Ему там самое место, а не на кухне среди баб. Отдашь?
— Пан Миколай, он не холоп, он свободный человек, — сдержанно ответил Яков Немирич. — И потом, у меня самого на него есть виды.
— А жаль… Жаль! Тебя как зовут? — обратился он к подростку.
— Андрейко… Нечай.
— Добрым воином будешь, Андрейко Нечай. Это я тебе говорю, Миколай Щит! А у меня глаз верен. Что ж, дукат твой. Купи себе саблю и лук. Оружие пригодится. Слух пошел, что татары снова вострят ножи, готовят большой поход на киевские земли.
Андрейко низко поклонился, поднял монету, которую сшиб стрелой, и поторопился исчезнуть не только с глаз панов, но и со двора Немиричей. Он опасался, что пани Галшка заберет дукат под каким-нибудь предлогом и вернуть его обратно вряд ли удастся: что у жены Якова Немирича прилипало к рукам, то нельзя было вырвать и кузнечными клещами…
На другой день, ближе к обеду, когда последние гости приняли по чарке на дорожку и разъехались, Андрейко, который переночевал у деда Кузьмы, тихо проник на подворье Немиричей, где в этот час началась генеральная уборка, и, никем не замеченный, пробрался на конюшню. Впрочем, если кто из дворни его и видел, то все равно общаться с юным пахолком им было недосуг.
