Это уже было чересчур. Пятачок был самым больным и уязвимым местом вепря. Какое-то время он мотал своей огромной башкой, словно отгоняя назойливых мух, а затем вдруг издал громкий хрип и упал у ног Жиля. Провернув копье в ране, юный охотник совсем изрезал кабанье сердце (а тут еще Траншон, исполосовавший морду), и оно не выдержало болевого шока. Жиль какое-то время наблюдал, как лервьер, злобно рыча, терзал тело поверженного вепря, а затем сел — вернее, почти упал — на землю. Ноги перестали его держать…
Когда к месту схватки подоспели остальные охотники во главе с отцом, Жиль сидел на огромной кабаньей туше и обнимал Траншона. Удивлению рыцарей не было предела. Чудеса: юнец, у которого еще материнское молоко на губах не обсохло, совершил настоящий подвиг! Опытные охотники сразу заметили взрыхленную землю под дубом и поняли, что схватка Жиля с кабаном была долгой, не на жизнь, а на смерть. Как мог такой неоперившийся птенчик сдержать натиск огромной кабаньей туши?! Это было загадкой.
Впервые за долгие годы Жиль почувствовал во взгляде отца тепло. Старый рыцарь был удивлен и озадачен не менее, чем его товарищи. Он считал Жиля никчемным стихоплетом, который недостоин рыцарских шпор, но, глядя на огромного зверя, которого убил его ни к чему не приспособленный сын (как он прежде думал), Ангерран де Вержи начал думать несколько по-иному…
Однако опустим занавес над сценой под дубом и даже над тем, с какими победными песнями возвращались рыцари с охоты в замок, изрядно приложившись к походным фляжкам с вином (хотя бы потому, что голоса у них, конечно, были сильными, но, мягко говоря, им не хватало благозвучия), а перенесемся сразу на пир, устроенный Ангерраном де Вержи.
Нужно отметить, что он мало напоминал пиры, которые устраивали герцоги и графы. На нем не было прекрасных дам, за исключением Шарлотты де Вержи, хозяйки замка, и ее дочери Рошель, совсем юной девицы. Но и они долго не задержались среди буйного мужского общества. Благовоспитанная Шарлотта терпеть не могла громких разговоров ни о чем, криков, споров, а особенно когда мужчины, совершенно не стесняясь дам, громко портили воздух. От этого ее просто воротило.
То ли дело в богатом отцовском замке! Разноцветные шелка, мех, галуны, драгоценности на гостях, много прекрасных дам, одежда у всех опрятная, манеры сдержанные, а за столом никто не позволял плоских двусмысленных шуток, от которых несло казарменным духом. И уж тем более никто не пускал ветры, потому как в замке отца Шарлотты это было не принято.
Тем не менее Шарлотта де Вержи стол накрыла по всем канонам. Он не был чересчур изысканным, богатым, но вполне достойным, что сразу же отметили рыцари, давние приятели Ангеррана де Вержи, которым было известно его незавидное финансовое положение. Конечно, и охоту, и пир можно было не устраивать, но это значило потерять друзей и приятелей, что предполагало потерю репутации. Noblesse oblige — положение обязывает…
Посуда на столах была серебряной. В замок Ангеррана де Вержи юная Шарлотта привезла ее в качестве приданого. А посреди стола возвышалась большая серебряная с позолотой солонка, ее гордость, с надписью: «Cum sis in mensa, primo de paupere pensa: cum pascis eurn, pascis, amice, Deum»[13]. Шарлотта, несмотря на свой жесткий характер, прорезавшийся после десяти лет совместной жизни с Ангерраном де Вержи, относилась к бедным вилланам с участием, помогала им, чем могла, а они платили ей за это добрым словом, потому как больше было нечем.
Вепря запекли на костре, насадив на вертел, потом разрезали на куски и приправили острым соусом. Кроме кабаньего мяса на столе присутствовали пироги с мясной начинкой, рыба, а также зайцы и кролики; их загодя наловили лесники. Было много разных приправ: имбирь, мускатный орех, перец, гвоздика… Все это возбуждало аппетит, и, как следствие, вино лилось рекой. Пиршество продолжалось до самых сумерек, пока гости не вспомнили, что им чего-то не хватает.
— Эй, Жиль, ты куда запропастился? — крикнул один из рыцарей. — Где там наш герой? Потешь стариков хорошей песней. Мы знаем, что в этом деле ты большой мастак.
Довольный сверх всякой меры таким отношением к своему «никчемному» сыну, Ангерран де Вержи милостиво кивнул, и Жиль взял лютню. Ему очень хотелось спеть песенку про пьяного рыцаря и веселую вдовушку, но он поостерегся гнева отца. Да и матушка выглядывала из двери кухни. А она очень не любила скабрезностей.
Жиль ударил по струнам и запел:
…Скорбя о ней душой осиротелой,В Святую землю еду на Восток,Не то Спаситель горшему уделуПредаст того, кто Богу не помог.Пусть знают все, что мы даем зарок:Свершить святое рыцарское дело.И взор любви, и ангельский чертог,И славы блеск стяжать победой смелой!
Эту балладу не он сочинил, и Жиль знал, что для собравшихся рыцарей она будет новой (кто знает, как ее примут пирующие?), тем не менее гром восторженных криков, когда умолкли последние аккорды, его оглушил.
— Ангерран, а сын-то твой — большой мастер по части музицирования, — разгладив пышные усы, сказал самый старый из рыцарей, Пьер де Лерель. — Клянусь святой Пятницей, никогда не слышал столь чистого звука лютни и такого красивого звучного голоса. Ну-ка, сыграй и спой нам еще что-нибудь, мой мальчик.
— Для вас — с большим удовольствием… — Жиль приветливо улыбнулся; он и впрямь сильно уважал заслуженного рыцаря, о подвигах которого ходили легенды.
«Что ж, потешу старичков, — подумал он, подстраивая струну. — Пусть вспомнят молодые годы…» И запел:
Боярышник листвой в саду поник,Где донна с другом ловят каждый миг:Вот-вот рожка раздастся первый клик!Увы, рассвет, ты слишком поспешил.Ах, если б ночь Господь навеки дал,И милый мой меня не покидал,И страж забыл свой утренний сигнал.Увы, рассвет, ты слишком поспешал…
И на этот раз Жиль услышал восхищенный рев в свой адрес. Похоже, рыцари, волосы которых изрядно тронула седина, и впрямь ударились в воспоминания. Жиль спел еще с десяток песен и баллад, а затем удалился — его неудержимо клонило ко сну…
Пир продолжался почти до утра. Когда Жиль проснулся, в замке стояла удивительная тишина. Только мыши скреблись под полом, да где-то вдалеке тоскливо брехал пес. Наверное, от скуки.
Жиль потянулся до хруста в костях и спустился во двор. Там все еще тлели уголья костра, а на охапках сена вповалку спали гости Ангеррана де Вержи — мест в спальнях всем не хватило. Впрочем, никто и не рвался в душный дом. Погода стояла сухая, теплая, и свежий воздух отрезвлял лучше всяких похмельных напитков.
