— И это я забираю, — увидел Шепелев на небольшом столике, заваленном газетами, папиросы и спички.
Не удержавшись, тут же закурил.
От первой затяжки тут же сильно закружилась голова, и капитан поспешно затушил папиросу.
— А теперь, ребятки, туда, — Шепелев кивнул на дверь в смежную комнату, ссыпая переданные ему патроны в карманы гимнастерки. — Наганы оставлю рядом с чаем. Сидите минут пятнадцать.
Последние слова капитан произнес, включая свет в крохотной комнатенке, в которой ровным счетом ничего не было кроме топчана для разрешенного ночного сна отдыхающей смены.
— А теперь затыкаем уши, открываем рот.
И Шепелев разрядил в дерево топчана семизарядный револьверный барабан.
— Кстати, у вас бритва есть?
— Что? — переспросил оглохший дежурный-казах…
Услышав звуки выстрелов, Кемень не выдержал и выскочил из будки. Он был до крайности взведен и начал бы стрелять в любого, кто бы и откуда не появился. Но все-таки удержался от того, чтобы палить в открывшийся дверной проем.
— Что так долго? — кинулся Кемень к «Жоху». В руке последнего звенел в подстаканнике стакан, над которым поднимался парок.
— На, брейся, — «вор» протянул сокамернику стакан и опасную бритву, — на ощупь придется. Давай шустрее!
Украинец без лишних и глупых вопросов скрылся в будке дежурного. На ощупь бриться не придется — осматривая ящики, Кемень наткнулся на карманное зеркальце.
А капитан Шепелев подошел к тяжелой железной двери, отодвинул оконце, поглядел через него на двор, освещенный светом фонарных столбов и прожекторами. «Ага, на месте».
Сколько посвященных в их план, вдруг посетила капитана досада, недопустимо много. Но иначе не получалось. Надзиратели, поставленные сегодня в смену на интересующие посты, не из местных жителей. Они из внутренних войск НКВД, переведены во Львов в октябре прошлого года, это все-таки какая-никакая гарантия. Но гарантия, понятно, не полная. Пять месяцев-то прошло. И если среди них… Ладно. Вообще немало слабых мест имеет план. Но ничего не попишешь. Товарищ Берия четко поставил задачу, рамки которой не порушишь: фиктивный побег и через него внедрение. Организовать побег из тюрьмы НКВД, пусть и не самой оборудованной и совершенной из тюрем, без вовлечения в игру надзирателей невозможно. Точнее, возможно, но тогда пришлось бы рисковать жизнью рядовых работников охраны. Одно радует — внедрение не долгосрочное. Для долгосрочного — слава богу, все, и Берия в первую очередь, это понимали — не достает проработанности. Потому задача упрощена — выйти на группу, сообщить о ней, далее следует захват группы, из которой потом хоть один да расколется на допросах.
— Готов? — вернулся Шепелев к будке.
— Еще немного.
— Завязывай! Там во дворе машина, кого-то ждет, шофер копается в моторе. Берем.
— А если…
— Если?! Оставайся, фраер! Пока!
И «вор по кличке Жох» двинулся к выходу. Кемень нагнал его у двери. Он что-то хотел сказать, может, про то, что не успел добрить правую щеку, но «Жох» его осек:
— Заткнись.
«Зис» с открытым капотом и окунувшимся в мотор человеком в кожаной куртке стоял напротив выхода из здания изолятора, метрах в тридцати от крыльца. Освещенный двор, окруженный высоким забором с колючкой, был пуст. Все-таки поздний вечер, почитай, ночь уже наступила. Разве что часовой топчется на вышке и еще эта машина, которая, по всей видимости, ждет заработавшегося «гражданина начальника».
Уже не в первого человека за этот вечер уткнулся ствол нагана.
— Не крути тыквой, козел, — ласково попросил шофера товарищ Шепелев. — И без глупостей. Садись за баранку.
— Неисправен я, — придушенным голосом выговорил водитель, выпрямившись у переднего колеса и не решаясь оборачиваться.
— Поедешь, тварь легавая, или я сам сяду за руль. А ты ляжешь дохленьким.
— Гляди, заглохнем.
Шофер вздохнул и опустил капот. Кемень уже распахнул переднюю и заднюю дверцы со стороны, обращенной к выходу из изолятора.
— Зря вы это удумали. Поймают, еще добавят, — произнес водила, оказавшись лицом к лицу с капитаном Шепелевым. От шофера пахло не бензином и смазкой, а коньяком.
— В машину, — Шепелеву не пришлось подделывать злобу. Нет, этот старший лейтенант Адамец, разыгрывающий сейчас шоферюгу, все-таки похоронит операцию. Потерпеть не мог? Или храбрости набирался?
Капитан сел на соседнее с водительским сидение. Шофер с обреченным видом, косясь на револьвер, приставленный к его животу, завел мотор.
Подъехали к воротам. Подошедший часовой приветственно махнул шоферу, заглянул в темный салон «зиса», козырнул (у Кеменя должно было сложиться впечатление, что их приняли за других) и направился разгонять железные створки.
— Воля, — радостно выдавил Шепелев по кличке «Жох», когда машина пересекла линию ограды и выехала на городскую мостовую.
— Ну? — с этим вопросом капитан повернул голову к заднему сиденью.
— Направо, — понял, что от него требуется Кемень.
Еще когда они поднимались по ступеням из подвала, вор спросил сокамерника: «У тебя есть нора, где можно отсидеться?» Тот заверил, что есть. Поэтому украинец должен был указывать, куда ехать. Ну, еще и потому, что вор Жох с городом не мог быть хорошо знаком.
— Швидше идь! — потребовал Кемень, пришедший от свободы в возбужденное состояние.
— Не надо, — остудил его пыл «вор». — Держи эту скорость, рулевой, нечего привлекать к себе внимание.
Кемень спорить не стал.
Город капитан видел впервые. Видел он его сейчас плохо. Света одних лишь уличных фонарей не хватало, чтобы разглядеть его как следует. А там вроде было на что посмотреть. Промелькнула часовня, «сросшаяся» с жилым домом, стены ее покрывали барельефы — святые, библейские сцены, львиные морды, горгульи. В круглом, чердачном окне часовни (наружной рамой ему служил каменный венок, а по центру его пересекало основание распятия, уходящего к крыше) горел свет. Это было одно из редких освещенных в этот час городских окон. Скорее всего, до октября тридцать девятого, пришло капитану в голову, они так рано спать во Львове не ложились. Он знал, что даже сейчас в городе сохранились остатки частной мелкорозничной торговли. А до присоединения капитал здесь цвел пышным цветом: банки, торговые общества, оптовые конторы, частные магазины, магазинчики, лавки, рестораны и кафе. Значит, вовсю кипела и ночная жизнь. Все, кипение прекратилось. Ну и милиции меньше работы…
Они обогнули какую-то площадь, и машина покатила вдоль длинного здания с маленькими окнами-бойницами и высоким фундаментом, сложенным из камней. Здание походило на казарму. Потом пронеслись мимо собора, чьи башни и шпили вызывали у капитана ассоциацию с сосульками, и поехали кварталом жилых домов, где навстречу попался автомобиль — первый автомобиль, не считая их «зиса», замеченный на улице.
Город напоминал прибалтийские города и в чем-то неуловимо — Ленинград. Впрочем, ночные впечатления не самые верные…
Вчера капитан и товарищ Адамец сошли с поезда последними, их встретил оперативник львовского НКВД, провел по перрону мимо служебных и подсобных помещений вокзала к хозяйственному подъезду, где они сели в темно-синий «паккард» с занавешенными задними стеклами. На нем доехали до частного домика на окраине Львова, въехали во двор. В доме капитан переоделся в ту одежду, что была и сейчас на нем под гимнастеркой и штанами. Потом с львовским оперативником они отправились на той же машине в следственный изолятор. Из машины на тюремный двор капитан выбрался уже как заключенный. А на руках доставившего его оперативного работника имелись все необходимые сопроводительные документы. То есть Жох сидел в тюрьме вполне официально. И сразу был определен в карцер.
Так что город вчера он, считай, вовсе не видел, сегодня же знакомился с ним сквозь ночную паранджу.
Их автомобиль, направляемый краткими командами с заднего сиденья «налево, там свернешь, прямо до конца «, громыхал сейчас по булыжникам улицы, состоящей исключительно из трехэтажных домов. А сразу за ней, увидел капитан, начинался парк. Подходящее место.
Согласно предварительной договоренности капитан должен был «застрелить» Адамца и выкинуть из машины в подходящем, то есть безлюдном и тихом месте. Следовало спустить курок того револьвера, что капитан изымет у самого первого надзирателя. Это был револьвер, из которого капитан якобы укокошил надзирателя через подушку. Его барабан, по уговору, должен быть снаряжен холостыми. То, что пули холостые, Шепелев проверил еще тогда, когда первый надзиратель упал возле карцера и притворился потерявшим сознание…
Ну, не было полного доверия к Адамцу, что ты будешь делать. Хотя наличие или отсутствие пуль в патронах впрямую касалось жизни Адамца, но мог же он, скажем, под воздействием коньячных паров перепутать наганы. Если бы на месте старшего лейтенанта находился кто-нибудь из ребят его, капитана Шепелева, отдела, их бы он не перепроверял. Ребята, ребята… За какие-то два месяца погибли все четверо. Андрея Лезина застрелили накануне войны в Ленинграде, когда он вышел на след одного из агентов финской разведки, троим могилой стал финский снег. А теперешнего напарника капитан в деле видит в первый раз, плюс поездные впечатления. Поэтому Шепелев в самом начале сегодняшнего побега, достав наган из кобуры первого надзирателя, не пожалел полминуты, вытащил шомпол, вытолкнул из гнезда барабана патрон, убедился, что тот холостой, и вернул на место.
