– Нужда заставит Богу молиться, а понапраслина – отрыгнется!
– И я о том же! У каждого второго свои отговорчики: то седло последнее свинья сжевала, то плетку куры склевали, то озеро до дна выгорело… Поверишь и последнюю рубаху отдашь.
– И я так думаю! Отдай и не вспоминай о благодеянии.
– Верно! Не оскудеет рука дающего… Однако, надоели байки об одном и том же. Настоящая нужда молчалива.
– Один господь Бог без греха… Не спеши делать скороспешные выводы. Обоснуются на новом месте людишки пришлые и через какое-то время своими станут, как и произошло с выходцами из-под Ростова Великого, пристанище обретшие в сельце Радонеж при московском князе Иване Калите, и кем впоследствии стал один из них? Благочестивым Сергием Радонежским, светильником духа русского! На пришлых людях земля держится!
По-разному складывалась жизнь пришельцев. Взять к примеру реку Мологу в приверховье Волги. Когда-то там рыба была не ловленная, зверь лесной не тронутый и людей на полтысячи верст раз-два и обчелся. Потом со стороны Великого Новгорода пришли на Мологу люди и осели. Но не ранее 859 года, года возникновения самого Новгорода. Может перевыборы посадника расслоили интересы жителей и часть горожан решили переселиться. Или в результате экономических потрясений, когда Садко, глава новгородского купечества, поймал в Ильмень-озере за хвост птицу счастья – рыбку с золотыми перьями, разбогател, а потом разорился… Или не выдержали новгородичи голодухи с едой из древесной коры, мха с лишайником да липовых листьев… А если целью ухода было освоение новых земель, то свое новое место жительства они вряд ли обозвали бы Бежецком.
Местные жители чужаков не очень-то жалуют и привечают. Поэтому пришельцы старались селиться на отшибе. Так и появилось на свет селение Бежичи. Жили, здравствовали, детишек выводили. Поначалу они сами по себе были. Потом пошли по рукам. В 1332 году Бежецкий верх примкнул к себе московский князь Иван Калита, а в 1371 году – тверской князь Михаил.
Время колесом катилось и вдруг в 1935 году им пришлось испытать новое переселение! При сооружении Рыбинской и Угличской ГЭС с водохранилищем; 130 тысяч жителей округи было выселено с земель затопляемых. Ушла под воду и река Молога, что ж, вода не потеет…
А град Китеж ушел в воду по собственной воле. Его построил владимирский князь Юрий Всеволодович на берегу озера Светлояр посреди лесов кондовых меж Ветлугой-рекой и Керженцом, левых притоков Волги.
Увидел хан Батый град Китеж и обомлел! Купола церквей блестят-играют неземным светом, колокола бьют-поют неземным звоном… Ринулся к нему хан Батый, чтобы пожечь-разорить-изничтожить град Китеж, как разорил Пронск, Рязань, Коломну, Москву, Ярославль, Суздаль, Владимир, Торжок, Козельск, Чернигов, Киев…
Но что это? На глазах батыевых воинов скрылся в водах озера Светлояр град Китеж! С домами, с жителями, с колокольным звоном… Ни себе и никому! Чисто по-русски![5]
Так по ком звонили колокола Китежа, если название его на языке марийского народа означает “пришелец”?
Откуда, с каких мест появились китежские пришельцы? Кто были они? Мирные миряне или завоеватели, что расплодись безмерно, растворили в себе аборигенов? Нет ответа. Молчит Волга-река…
Минет триста лет и в лесах Руси Китежской пришлого человека станут называть по-русски понятливо: “чужанин ', “сходец” или “кержак” – прозвище старообрядцев-раскольников, гонимых непреодолимой страстью сохранить в кержацкой глухомани чистоту своей веры.
Но другим местам в пришельцах числились всякого рода скитальники, приблудники, шатуны, мерзляки, переметчики, бежаки, выжиги… В Сибири новеньких пришляков окрестили “свежаками”. А рязанские глухари, сбежавшие в глухие кадомские леса от жизненных неурядиц, на сухом канцелярском языке фигурировали как тати, гультяи, утеклецы…
С тех пор и гуляют приговорочки: кто пришел в Кадом – окадомился, кто в Криушах осел – окриушился, а ушел в Моршу – оморшанился, махорочка-то моршанская так сладка, аж, горло дерет…
Поразмышляв на эту животрепещущую тему, князь московский, как бы между прочим, проронил:
– А ведь мы с тобой, Ольг Иванович, тоже люди пришлые… не я и ты в конкретности, а предки наши.
– Истинно, – поддержал хозяин, – град мой Переяславль-Рязанский основал в 1095 году князь Олег Святославич, внук Ярослава Мудрого, а твой град Переяславль-Залесский поставлен Юрием Долгоруким, другим его внуком. Мало того, что мы выходцы из Руси Киевской, так еще и родственники, пусть очень и очень дальние.
– Все мы дети Адамовы… одни уходят, другие приходят, круговорот… И в связи с этим возник у меня вопрос: каким образом два моих беглых боярина, едучи в Суздаль по дороге владимирской, как сквозь землю провалились возле сельца Покрова и у тебя оказались?
– Эка невидаль! На мою Рязанщину с севера несколько дорог идут и каждая со своим характером. На центральной по весне землю вспучивает и сила некая выдавливает на поверхность черепа людские в шлемах неведомых, бычьи рога золоченые, птичьи крылья с железными перьями…
В доказательство из древнехранилища принесли плоский камень с отпечатком ступни человеческой на четверть длиннее нежели у людей нынешних. Чей след? Первопоселенца этих мест, пришельца или проходимца? Победителя или побежденного?[6]
Принесли и поставили на пороге несколько полусаженных деревянных обрубков, местами обугленных. На отесанной стороне подобие лика с открытым ртом, закрытыми глазами и третьим оком на затылке отверзнутым, назад смотрящим. Что есть они, эти бородатые чурки со сложенными на животе руками? Болваны с могилища? Племенные кумиры? Народные вожди? Межевые охранители? Чуры? Щуры? Пращуры? На их тыльной стороне порезы и вмятины – зримые следы напоминания кумиру об выполнении взятых на себя обязательств. К их ногам бросали людей, их медные лбы мазали жертвенной кровью, от них отрекались, сбрасывали с пьедесталов, жгли, били, казнили… Князь киевский Владимир Красно Солнышко, крестясь сам и окрестив Русь, бросил в Днепр двухсаженное изваяние прежнего божества с серебряной головой и золотыми усами. Идол из дерева не желал тонуть и плыл, плыл, пока не затаился в одном из днепровских порогов. По сей день его безуспешно ищут кладоискатели…
Принесли в бычьем пузыре земляных червей, не замерзающих в мерзлоте, и рыбу мороженую, которая, оттаяв, вдруг начинала плавать.
Для объяснения таких чудес Олег Иванович позвал землемера, пояснив гостю, что ежели есть такая должность, то все связанное с землей, должно быть ему ведомо.
Вскоре появился землемер, приземистый, коротконогий, с ухватистой мерной саженью, складным сиденьем, раскладной картой путей сообщения и Олег Рязанский покинул стольную с намереньем распорядиться насчет баньки с вениками и прочими вытекающими последствиями, а землемер приступил к объяснениям:
– Предметы, извергаемые землей, есть результат деятельности сил запредельного мира другого измерения. Мы-то в четвертом измерении живем. Откуда известно? По сопоставлениям. В природе четыре времени года, четыре стороны света, четыре направления. Все в равновесии. А крест как ложим? И не мои это выводы, а святого апостола Иоанна Богослова: “… и видел я четырех ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли”. Четыре добродетели есть на земле – разумность, мужество, целомудрие, справедливость. А страстей человеческих – удвоенная четверка! Перечислить их все сразу или два раза по половине?
– Не надо, – остановил ретивого землемера князь московский, – а лучше расскажи о дорогах с сельца Покрова на землю рязанскую.
– Если начать движение по крайней, то не миновать перешейка меж двух озер, где можно застрять надолго. Не мною замечено, что „время там течет быстрее, чем в жизни. Сомневаешься? Явись туда с рассветом, воткни в перешеек палку и обойди вокруг любого озера. Один час хода размеренными шагами. А дойдешь до воткнутой палки и глазам своим не поверишь! Солнце село, небо стемнело, вот-вот ночь падет… Значит, прошел не один час по мерным шагам, а, страшно подумать, весь день от рассвета до ночи! Куда потерялось время? Перетекло из одного озера в другое! Сомневаешься? Езжай для проверки по Волге вниз, пока не увидишь Столбичи – сонм каменных истуканов, прибежище седобородых старцев Жигулевских гор. Они-то и распоряжаются временем там, где Волга делает свою знаменитую мертвую петлю. Если капитан судна, плывущего вниз по реке, передаст жигулевским старцам низкий поклон от старцев Кирилловых гор, что выше Нижнего Новгорода, то Жигулевские откроют врата протоки взмахом своих посохов и судно, минуя длинную излучину, прямиком поплывет дальше. А если кормчий окажется забывчивым, его корабль будет телепаться два дня не менее по этой излучине…[7]
– Эка радость за тыщу верст киселя хлебать!
– Тогда отправься к Пьяне-реке. Половину своей длины она течет на запад, другую половину – на восток. От истока до устья четыреста верст плыть по воде, а пешком пройти всего двадцать! Куда потерялось время и расстояние?
