Лесогон упал на колени. У него почти не осталось слёз, но он всё равно рыдал.
Как? Почему он оказался здесь? Неужели он плохо молился богам? Или может он не соблюдал посты, или подумал однажды, о чём-то очень нехорошем? А может быть боги просто давно бросили жестокое людское племя?
Крики прекратили, как и удары. Наступила долгожданная тишина.
— Проветрить! — Приказал Шуппе.
Здоровый солдат подошёл к двери камеры и открыл у неё оконце. Из оконца повалил чёрно-зелёный дым.
Живых в камере не было. От смертоносной смеси сто процентная смертность.
— Вытащить тела, господин офицер? — Спросил палач.
— Нет. Открыть дверь.
Здоровяк повиновался. Он отпер массивную дверь. Из-за неё вышли остатки смертельного дыма.
Шуппе схватил мальчика за руку и поднял с колен.
— У меня для тебя плохие новости мальчик. Это был ещё не урок. — Шуппе потащил Лесогона к камере.
Парень всё понял. Он стал вырываться, но Шуппе ударил его и повёл дальше.
Подведя Лесогона к дверному проёму, Шуппе бросил его в этот чёрный проём.
Лесогон приземлился на чёрные, иссохшие тела, лежащие на полу в самых ужасных позах.
— Посидишь здесь ночку. Ну, до завтра. — Дверь хлопнула, и Лесогон остался один в темноте.
Стало невыносимо вонять чем-то. Мальчика вырвало. В штанах стало мокро от страха.
Под небольшой тяжестью Лесогона хрустели чёрные тела. Дым сжёг их, иссушил, сделал их бесполыми и одинаковыми, безглазыми и худыми.
Пол был покрыт их запёкшейся кровью и кожей.
Лесогон стал молиться. Больше ему было нечего делать. В такой ситуации человек может лишь молится. Выбраться из этого гроба всё равно нельзя.
***
На рассвете дверь открыли.
Сонный Лесогон молился всю ночь. Его колени болели и онемели.
— Ну, что ты не передумал ещё мне служить? — Спросил Шуппе, неизменно улыбаясь.
— Не передумал. Я согласен служить вам, делать все, что вы попросите, только не убивайте больше никого.
— Прекрасно. Ребята отведите его ко мне в дом. Пускай его бабушка помоет и переоденет.
Было приятно почувствовать свет и тепло, вдохнуть свежий, влажный воздух.
Шуппе ушёл по своим делам, а Лесогона отправили в его дом, который теперь не выглядел столь милым и уютным. Теперь он казался зловещим, покрытым кровью и гнилой плотью.
На пороге дома Лесогона ждала старушка. Она выгнала солдата, а потом повела мальчика в ванну.
Старушка была доброй и совсем не похожа на «чистую».
Лесогон снял грязный и провонявший трупами ОЗК и потихонечку залез в ванну. Вода была горяченькая, но приятная. Мыло тоже было приятным и душистым. Оно отлично отмыло грязь и избавилось от запаха пота.
— Ты мойся, а я тут пока постираю твою одёжку, а то от неё мочой попахивает.
Старушка набрала воды в таз и стала стирать рядом с ванной.
— Почему вы не такая? — Спроси Лесогон.
— Какая не такая?
— Не такая как другие «чистые».
— Потому-что я не одна из них. Я родом с земель НРИ. Очень давно, меня взяли в плен. Хотели меня в лагерь послать или на фронт в качестве пушечного мяса, но потом один чиновник узнал, что я работала в детском саду, и послал меня в семью фюрера, где нужно было ухаживать за маленьким мальчиком, который теперь вырос монстром. Ну, всё хватит болтать. Мойся.
Лесогон тёр себя мылом и мочалкой докрасна. Он не хотел, чтобы на его теле остался хотя бы один запах прошлого дня, или осталась мельчайшая грязинка прилипшая к телу Лесогона сегодня.
После мытья, старушка дала Лесогону чистую одежду. После накормила и уложила спать.
Сны были страшными, грязными и жестокими. Но был один не похожий на остальные сны. В нём пожилой мужчина с длинной бородой сказал Лесогону: «Я скоро за тобой приду.».
Глава 7. Ублюдки
Разбитая губа покрылась коркой, которая кровоточила при каждом лишнем движении. Глаз с трудом, но открывался. Щека стала менее синей. Даже палец вылечен.
Степан сидел в карете одетый в форму штрафбата. Вместе с ним были ещё десять человек, максимально близко севших друг к другу, а так же собака.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Собака была размером с лайку, да и по внешности на неё была похожа. Спину и некоторые участки голову у неё покрывал прочный, но тонкий панцирь, коричневого цвет. Всё остальное тело пса покрывала чешуя вперемешку с шерстью. Глаза у пса были очень милые и красивые, светло-зелёного цвета.
Это был пёс Степана. Перед его отъездом из Сталинграда, пса подарила ему жена. Он не боевой, а охотничий, так что взять его разрешили. И ещё пёс этот недоросль. Он в два раза меньше своих сородичей, добрее и совсем неагрессивный.
Степан погладил пса по макушке. Тот гавкнул от удовольствия. Хороший пёс. Степан назвал его Шарик. Это банально, но зато запомнить легко.
Карета была герметична, если на словах конечно, но на самом деле в её корпусе были отверстия и трещины, через которые просачивался ядовитый воздух леса.
В центре кареты была установлена небольшая печка. Хворост к ней находился под ногами одного из пассажиров этого сверх комфортабельного средства передвижения.
Пёс гавкнул пару раз, да язык высунул.
— Заткни свою псину! — Крикнул обозлённо пассажир напротив. Даже сквозь его форму было видно, что это бывший зек, уголовник. Таких товарищей как этот даже в штрафбат не берут. Они обычно в ГУЛАГе до смерти работают, или бандитской деятельностью занимаются. А вот в восточную линию крепостей всех берут. Насильник? Ты нам подойдёшь. Убийца тем-более подойдёт. Воришка? Тогда лучше на фронт отправляйтесь, смывайте позор кровью.
— Лучше ты пасть свою закрой. — Сказал Степан.
В руках бывшего зека появилась заточка. Он, как и его братья по разуму не любят долго чесать языком.
— Я сказал, заткни свою псину, или я её прирежу. Она заебала меня за три недели.
Шарик стал огрызаться. Пёс был очень умным.
— Послушай… друг. Нам с тобой служить ещё много лет, если не сдохнем. Давай не будем портить отношения. Я ведь вгоню твою игрушку тебе в жопу быстрее, чем ты успеешь дёрнуться. — Степан говорил спокойно и хладнокровно. Перед зеком нельзя показывать слабость.
Зек помолчал. Его маленький мозг стал анализировать полученную информацию. К несчастью зека, его мозг оказался слишком маленьким, из-за чего он не правильно оценил шансы своего хозяина.
Зек всё же решил напасть. Он попытался сделать удар, но Степан перехватил его. Свернул руку так, чтобы противник увалил нож, ударил в живот ногой, а потом рукой в висок. Зек вырубился.
Карета остановилась. Зашумел замок. Дверь отварилась. За ней в полутьме стоял солдат с латами поверх основной формы.
Солдат осмотрел всех, по часовой стрелке и заметил спящего зека.
— Что с ним? — Спросил солдат.
— Вырубился. Он весь день ныл, что спать хочет. — Ответил ему Степан, быстренько припрятав заточку.
Солдат помолчал, посмотрел на Степана и закрыл дверь.
Не очень хорошая пушка была у солдата. АХ-1 (Автомат Хохлова). У него цилиндрический корпус, приплюснутый по бокам. Сзади он заканчивается деревянным прикладом, а спереди стволом в сорок сантиметров. Магазин у АХ-1 рассчитан на тридцать патронов, но к нему есть магазины и на сорок патронов, и даже барабаны на семьдесят пять патронов. Цевьё не очень удобное. На руку плохо ложится.
Автомат АХ-1 сделали не так давно. Сконструировал его столяр из Сталинграда Хохлов Вадим Семёнович. АХ-1 пушка неплохая, но только пока сильно не испачкается. Да и когда она чистая, тоже может осечку дать или заесть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
К автомату того солдата было приспособлено одно новшество, прицел новый. Делают его из стеклянной линзы увеличивающей изображение, рамки в которую эту линзу вставляют, магнита, при помощи которого прицел прикрепляют к оружию и прямого, и толстого куска проволоки. Проволока устанавливается вертикально, перед линзой, вплотную.
