— Но он не отвечает на телефонные звонки! — в отчаянии сказала Скалли. — Дежурный администратор в отеле сказал мне, что ключи от номера Молдер не брал. «Одинокие стрелки» последний раз видели его без малого сутки назад. Либо его по-прежнему держат израильские спецслужбы…
— Они утверждают, что отпустили его в субботу, около семи часов вечера по времени Тель-Авива, — снова перебил ее Скиннер. — И что его дальнейшая судьба их не интересует. Моссад также выразил готовность еще раз принести извинения, хотя я и не вижу в этом особого смысла… К тому же Молдер официально числится в отпуске, а не на задании.
— А с этим лейтенантом, который вел дело, вы не разговаривали?
— Пытался. Только это не лейтенант, а лейте-нантша. Таня Проттер. Ее в управлении Моссада тоже никто не видел с вечера субботы. Сегодня на работу она не явилась. Но все это абсолютно ничего не значит. Позвоните Молдеру еще раз, возможно, его телефон просто был выключен.
Скалли без особой надежды выполнила распоряжение. «Абонент временно недоступен», — вновь услышала она в трубке.
Израиль.
Где-то между Тель-Авивом и Иерусалимом…
Странная стена слева снова плавно скользнула вверх, и находившимся в таинственном чертоге открылась неширокая, мощенная брусчаткой улочка. Ярдах в ста дальше по улице угадывалась площадь, на которой бурлила пестрая толпа. Судя по одежде и архитектуре, действие происходило в Южной Европе в конце девятнадцатого века или в начале двадцатого. Цепь жандармов, или как их там называли, сдерживала толпу на площади — по всей видимости, освобождая место для проезда некоей важной персоны.
— Итак, продолжаем, — провозгласил ведущий тоном экскурсовода. — Revenons a nos moutons note 22, так сказать. Перед вами Сараево тысяча девятьсот четырнадцатого года, пятнадцатое июня по юлианскому календарю, или двадцать восьмого июня по григорианскому календарю, — как вам будет угодно. Через два часа сюда подъедет наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд — это его уже давно ожидает ликующая толпа… И, сами понимаете, прозвучат два роковых выстрела члена террористической организации «Молодая Босния», изменившие судьбу мира двадцатого века. «Молодая Босния» выступала за освобождение Боснии и Герцеговины от австро-венгерской оккупации. Своего они, конечно, добились, но вряд ли в том виде, о котором мечтали… Accessio cedit principali note 23. Ведущий выдержал эффектную паузу и продолжил: — Так вот, член «Молодой Боснии» Гаврило Принцип пройдет через несколько минут по этой вот неширокой безлюдной улочке. Вам, здесь присутствующим, предоставляется уникальная возможность изменить сам ход истории. Et voila (justement) comme on ecrit I'histoire note 24, как любил повторять один прославленный философ. Не будет злосчастных выстрелов, поразивших наследника престола и его супругу, не будет Первой мировой войны. Германия не потерпит сокрушительного поражения и не будет унизительного Версальского договора. Соответственно, у немцев не возникнет и желания реванша, не придут к власти нацисты, и, сами понимаете, Вторая мировая война тоже окажется под вопросом. С другой стороны, если не случится злополучных выстрелов в Сараево и Россия не вступит в войну, то Российская империя будет развиваться экономически — у русских, как я понимаю, благополучный тринадцатый год стал притчей во языцех, — не наберут силы революционные настроения, и никаких грандиозных катаклизмов, что вы имели счастье наблюдать, не произойдет. Кто-нибудь остановит бойца «Молодой Боснии», и мир станет другим. Совсем другим. Когда вы выйдете отсюда, вы почти наверняка обнаружите, что никого из ваших друзей и родных попросту не существует в измененной реальности. Да и сами вы всерьез рискуете оказаться в новом мире на птичьих правах ходячих аномалий — пришельцев из другой истории, без роду, без племени в самом буквальном смысле этого слова, ведь и семейная жизнь ваших предков сложится иначе. Зато история двадцатого века не будет такой мрачной и кровопролитной. Есть желающие повернуть вспять колесо истории? Это вам не похитить маленького мальчика небогатых родителей, который впоследствии прославился всего лишь тем, что писал песенки. Здесь цель другая — предотвратить миллионы жертв, остановить потоки крови, которая еще не пролилась… Si vis pacem, para bellum note 25.
Воцарившаяся тишина давила на уши. Молдер понимал, что все происходящее тщательно спланировано, но не понимал конечной цели этого странного представления. К чему эти наглядные уроки? И зачем сидят вдали сцены девять старцев — изучают реакцию зрителей, что ли?
Почти одновременно с мест поднялись двое, но первый был Вячеслав Заборин, и все взгляды устремились на него.
— Я прекрасно понимаю, для чего устроена вся эта демонстрация, — начал Заборин. — Я сознаю, что у меня — или у любого, кто попытается что-либо сделать, — вряд ли что-нибудь получится. Возможно, вы просто остановите меня в последний момент, как я остановил молодого человека, — он кивнул на все еще не рискующего подняться с четверенек скандинава. — Но скорее всего, в мире просто не произойдет никаких изменений. Как ничего не менялось целые полтора месяца после смерти несчастного Франца Фердинанда, или как не изменилось после расстрела мексиканцами его дядюшки, эрцгерцога Максимилиана. В самом деле, парадокс; конфликт произошел между Австией и Сербией, войну объявила Германия Франции, а первой под раздачу попала Бельгия… Впрочем, — Заборин выдержал паузу, кивнул на окно в прошлое, — мне действительно интересно было бы посмотреть, изменится история двадцатого века, или же нет. В конце концов, это стало бы хорошей проверкой некоторых историософских теорий… Словом, наверное, я буду корить себя, если не воспользуюсь вашим любезным предложением.
— Очень похвальные слова, юный друг! Dum vivimus, vivamus note 26, — произнес человек в просторных одеяниях, и непонятно было, одобряет он поступок или насмехается. — Ну, а вас что подвигло предотвратить убийство эрцгерцога Франца Фердинанда? — повернулся он ко второму поднявшемуся добровольцу.
Все посмотрели на мужчину лет тридцати с удивительно незапоминающимся, невыразительным лицом. Из таких получаются отличные шпионы, но чаще — страховые агенты, коммивояжеры и клерки.
— Я никогда не кичился своими предками, в отличие от некоторых своих родственников… — начал невзрачный доброволец.
— Правильно, — кивнул конферансье и добавил, словно желая вновь продемонстрировать свою образованность. — «Affecter le mepris de la naissance est un ridicule dans le parvenu et une lachete dans gentilhomme» note 27.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
