Вбежав на второй этаж, на секунду замираю. Где этот гад может быть? Он обычно сидел в переговорной, возможно сейчас тоже там? Как на зло, коридор был пустой, и никто не мог мне подсказать, где засел Савелий.
Подойдя к переговорной, без стука вламываюсь в кабинет, но его и там нет. Прикрываю дверь ровно наполовину, но потом резко останавливаюсь. В переговорной слышится эхо голосов. Оглядев кабинет, останавливаю взгляд на двери, ведущие на балкон. Она оказывается чуть приоткрытой, поэтому я еще раз прислушиваюсь. Точно! Как раз оттуда слышатся голоса: Смирнов и его дружок Петр о чём-то беседуют.
Прикрыв дверь, шагаю к балкону, параллельно обдумывая в голове план расправы, но тут… слышу, что они говорят обо мне. Во второй раз становлюсь незримым свидетелем разговора друзей.
Перейдя с обычного шага на тихий и осторожный, я вплотную подхожу к двери и замираю.
- Я устал с тобой спорить, брат, - вздыхает Петр.
- Ты мне тоже надоел, - сухо отвечает Сава.
- Как ты не поймёшь! То, чем ты занимаешься, грязно и нечестно. Она женщина, пусть и такая…
- Какая такая? – спрашивает Савелий.
- Ну-у… как ты ее там называл… Недотраханная, неухоженная...
- Причём здесь это, Петь. И это не оскорбления, а констатация факта. И знаешь, что?! Я больше не хочу обсуждать с тобой эту тему. Совсем.
- Последний вопрос. Неужели ты готов её трахать ради проекта? Ладно поцелуйчики и поглаживания, их я ещё понимаю, можно стерпеть, а вот дальше… Ты себя проститутом не будешь ощущать?
Я зажимаю рот рукой, но рвущийся наружу крик всё равно вырывается изо рта.
Боже! Боже! Боже!
Делаю несколько шагов назад, когда из двери выходят оба действующих лица разговора - Петр и Савелий.
По тому, как бледнеют их лица, понимаю, что они поняли, что я слышала разговор.
Стряхнув ладонь со рта, давлюсь собственным воздухом, но всё же выдавливаю из себя два коротких предложения.
- Я оплачу тебе процедуру химчистки и бани, Смирнов... Чтобы ты смог смыть с себя мои следы, бедненький терпила.
Вылетаю из кабинета и не видя ничего перед собой, бегу вниз. Заметив сторожа, бросаю ему: «вызовите срочно водителя» и выбегаю из дверей офиса. Дождусь водителя и уеду отсюда к чертовой матери.
Боль в груди становится невыносимой, поэтому я ухожу с крыльца, чтобы никто не увидел, насколько мне херово.
Больно. Физически. Душевно. Я даже не могла представить… Не могла предположить такое!
Я повелась! Дура! Недотраханная и неухоженная дура.
Запнувшись, со всего маха, падаю на асфальт и разбиваю ладони и колени в кровь. Придавленная другими, более серьёзными мыслями, не чувствую боли от падения. Только вижу, как грязная кровь расползается по брюкам и манжетам рубашки.
Поднявшись, слышу позади себя быстрые шаги. Резко обернувшись, вижу, как ко мне бежит иуда Смирнов.
- Не приближайся! – визгливо кричу, и он останавливается, будто вкопанный.
Рядом останавливается машина, впервые в жизни я очень рада видеть своего водителя. Забравшись в салон, пытаюсь прикрыть дверь, но Савелий не дает мне это сделать. Перехватив ручку, он заглядывает в салон автомобиля.
- Я всё могу объяснить, Лера.
- Можешь, - выплевываю, - ты можешь себе знаешь, что объяснить?
- Что?
- Что в жилах людей течет кровь, а не вода. И что даже самые стрёмные бабы хотят непритворной ласки, заботы и любви… Не приближайся ко мне ближе, чем на пятьдесят метров, Смирнов! Недотраханные бабы слишком озабоченные, знаешь ли. Нападу ещё…
Тяну на себя дверь и как ни странно она сразу закрывается.
Глава 23
Я реву сутки. Без перерыва. Реву пока еду до дома и собираю вещи. Реву пока еду до деревни, откуда смотритель нашего лесного домика везет меня в тайгу. В лесу я плачу ещё горше и пронзительнее. Я ничего не слышу, скорее всего мне что-то говорят. На время я утрачиваю способность воспринимать внешние раздражители и утопаю в собственных слезах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Рыдаю и несусь к одной единственной цели – я хочу отгородиться от всего и всех и беспробудно забыться. Слиться с тишиной леса и раствориться. А ещё лучше ичезнуть с лица земли!
По мозгам горящими стрелами стреляют все новые и новые вопросы. Кто я? Зачем живу? Кому я нужна? Неужели никто не способен полюбить меня?
Я щедро и основательно себя жалею. Я глажу себя по голове, накачиваю успокоительным чаем, качаю. Мой организм, в отличие от меня, не желает подыхать и моделирует совершенно не здоровую ситуацию: словно я не сама себя успокаиваю, а кто-то, кому я пиздец как важна, утешает меня. Звучит дико, странно, возможно я схожу с ума, но так происходит.
Я вырубая рацию, закрываюсь на все замки в домике и приказываю смотрителю убираться. Кричу ему в окно, а сама уже икаю и захлебываюсь от потока слёз.
Я так не плакала даже тогда, когда умерла мама. Мне было тогда жутко хреново. Я убивалась, страдала, но я не хотела уйти из жизни. А сейчас хочу. Я желаю сдохнуть ещё и потому, что хочу узнать - хоть один человек будет плакать по мне. Будет горевать, что больше не увидит меня… Страшная мысль, но ещё страшнее от понимания, что никто не будет страдать.
Отец попереживает, что остался без тела хозяина, на котором паразитировал в последние годы, и продаст предприятие за такую цену, которая позволит ему жить безбедно до глубокой старости.
Сотрудники предприятия вздохнут с облегчением, что строгая директриса откинула ласты. Они спокойно будут ждать следующего руководителя и перемалывать в кабинетах детали моей смерти.
Савелий… Он тоже переживать не станет, если только за свой проект, который новый руководитель может задвинуть.
Проект... Оказывается чертов проект может быть важнее, чем простые человеческие ценности. Главное реализовать проект, а чувства Лерки не нуждаются во внимании. Вот эмоции красоток и моделей важны, они в приоритете! Как можно обидеть и обесценить чувства кукольного образа. Нельзя! Другое дело страшила Валерия – да ей за радость будут капли внимания и заботы, она ради этих капель по асфальту растелится. И конечно она не примет во внимание, что на ее эмоциях потоптались. Более того, она ещё будет благодарна за те крохи, что ей накидал такой красавчик как Савелий.
Что нового я узнала о себе из разговора Смирнова и Петра? Ничего. Более того меня еще по хуже называли, но… Но никто перед этим не играл со мной, не фальшивил, не втирался в доверие, не врывался в сердце и в голову… Не целовал. Меня никто и никогда не целовал.
Представляю, что парень при этом чувствовал. Отвращение, неприязнь, брезгливость… и далее по списку. А я ещё дура думала, почему он целует меня настолько неестественно и без капли эмоций. Ответ готов и закинут в мою голову вместе с незабываемыми образами наших двух поцелуев. Савелию был важен проект и больше ничего. Ни-че-го!!!
На вторые сутки рыдания прекратились, потому что в кухонном шкафу я нашла бутылку виски. Я приговорила литр спиртного за три часа и отключилась. Спала больше двенадцати часов и проснулась от того, что смотритель тарабанит в окно кухни.
- Живая! – утвердительно кивает дед, когда я подхожу к окну и сразу разворачивает квадроцикл, чтобы вернуться в деревню.
Я резко подаюсь вперед и распахиваю окно.
- Дед, тебя кто просил ко мне приехать?
Смотритель глушит мотор и, пожимая плечами, отвечает.
- Никто. Увидел позавчера, что ты хворая и теперь проведываю тебя. Вчера тоже был, но пешком.
- А зачем тебе это? Если я здесь умру, тебя никто не обвинит, ты не переживай, - дрожа всем телом от нахлынувшего похмелья, спрашиваю я.
- Странный вопрос. Ты человек и я человек. Что ж мне не переживать за тебя.
