Этот человек способен был возбуждать ее одним лишь взглядом. Она тосковала по его поцелуям, и при мысли о том, что должно было произойти сегодня ночью, в глубине ее трепещущего тела разгорался такой пожар, что его отблески румянили щеки.
Корделия старалась не позволять себе думать о муже, но при каждом взгляде на него вспоминала о том, о чем предпочла бы забыть. Прикосновения Гвидо пробуждали в ней неподвластное контролю желание, и если в семнадцать лет она не могла знать об этом, поскольку не подвергалась такому испытанию, то теперь это открытие шокировало ее. Стоило ему даже не дотронуться, а всего лишь посмотреть на нее, как она превращалась в распутницу. Корделия понимала, что только полное безразличие с ее стороны способно остановить Гвидо, но сомневалась, что сможет быть с ним холодна.
Тем временем он стремительно пересек зал и оказался рядом.
— Нам пора ехать.
— Но праздник, можно сказать, только начинается, — пробормотала Корделия.
— Он затянется надолго, — категоричным тоном оборвал ее Гвидо, — но нас с тобой это не касается. К тому же ты ведешь себя просто отвратительно.
— Не понимаю, о чем ты... — произнесла девушка, но мысленно вынуждена была признать его правоту. Она вспомнила свое упорное молчание за столом, их жаркий спор во время первого танца, свое стремительное бегство, наконец.
— Напротив, ты все прекрасно понимаешь, — грозно сказал Гвидо.
Корделия опустила голову.
— Извини. Я постараюсь исправиться.
— Ну зачем же такие жертвы? — вкрадчиво прошептал он. — Думаешь, меня волнует, что скажут люди?
— Я просто не задумывалась, как мне следует себя вести, но теперь буду следить за собой, — поспешила она убедить его.
Паническое чувство нарастало в душе Корделии как снежный ком. Она вдруг поняла, что присутствие сотен гостей служит ей надежной защитой от Гвидо. Нужно было делать все, чтобы задержаться здесь как можно дольше, а она, дурочка, своим поведением рассердила мужа настолько, что он решил увести ее.
— Слишком поздно. У тебя был шанс, но ты его упустила. У меня больше нет сил изображать счастливого жениха. — Голос Гвидо звучал безжизненно. — Так что иди, попрощайся с матерью.
— Мне хотелось бы побыть с ней немного...
— Чушь!
— Пойду сначала переоденусь...
— Останешься в чем есть. Твои вещи уже в вертолете.
Корделия растерялась.
— Но я приготовила дорожный костюм... отдала чемоданы шоферу и все ему сказала...
— Я отменил твои распоряжения, — спокойно сообщил Гвидо, — потому что хочу быть первым, кто снимет с тебя подвенечное платье.
Она вскинула голову, и ее зеленовато-синие глаза сверкнули.
— Но я же тебе говорила!..
— Когда ты научишься слушаться меня? — Он окинул ее таким взглядом, что у нее похолодело внутри. — Не далее, как несколько минут назад, ты снова разочаровала меня.
— Ч-что ты имеешь в виду? — еле слышно пролепетала Корделия заикаясь.
— Всего пятнадцать минут назад я видел, как Эугения, проявив редкое великодушие, сделала вторую попытку восстановить с тобой дружеские отношения. — Гвидо помедлил, наблюдая, как краска заливает ее лицо. — Но ты, судя по всему, отказала ей в этом, потому что она отошла от тебя в слезах, а потом сослалась на плохое самочувствие и уехала.
Значит, эта дрянь при первой же возможности снова свалит всю вину на меня, подумала Корделия.
— Все было не так. Я ей ничего такого не сказала... — лихорадочно забормотала она.
— Ты вела себя как настоящая грубиянка, и мне стыдно за тебя. Но теперь, уж будь уверена, я не позволю тебе нарушать правила приличий, — отчетливо произнес Гвидо.
Корделия, которая вовсе не считала, что плохо воспитана, похолодела от злости и попыталась защититься:
— Гвидо, ты несправедлив. Эугения...
— Можешь не оправдываться. Мы уезжаем через десять минут.
— Уезжаем? Куда? — Она с опозданием вспомнила, что он упоминал о каком-то вертолете.
— В Филадельфии нас ждет яхта, — пояснил Гвидо. — Так что предлагаю тебе провести эти десять минут с матерью, — с безжалостной неумолимостью повторил он.
Корделия вынуждена была подчиниться. Она подошла к Мирелле, которая сидела рядом со своим отцом. Та тревожно вгляделась в напряженное лицо дочери. Джакомо Кастильоне поднялся со своего места, и его кустистые брови сошлись у переносицы.
— Слава Богу, теперь Гвидо несет ответственность за твое поведение, — сурово произнес он. — Но позволь напомнить тебе, что воспитанная женщина никогда не поставит своего мужа в дурацкое положение на людях.
Корделия промолчала, стиснув зубы, и бросила страдальческий взгляд на мать, которая поспешила встать и нежно прижать ее к себе.
— Не позволяй никому помешать твоему счастью, — взволнованно шепнула она на ухо дочери.
Девушка понимала, что навлекла на себя осуждение со стороны окружающих, но, когда к ним присоединилась мать, которую она горячо любила, ей стало невыносимо больно. Однако, не желая волновать Миреллу, она лишь виновато улыбнулась.
Когда правда под запретом и нет никакой возможности защитить себя, неизбежно приходится кривить душой, с горечью подумала Корделия.
В этот момент она вновь с особой остротой почувствовала, что попала в ловушку. Дед считал, что ей невероятно повезло; мать желала счастья, не ведая о том, что оно невозможно, а сама Корделия не сомневалась, что ее ждут только бесконечные упреки мужа. Сейчас он разозлился из-за Эугении, а впредь... неважно, что она сделает или скажет, он в любом случае будет винить ее всегда и во всем.
Когда Гвидо подошел, не дав Корделии провести с матерью даже обещанные десять минут, в ней поднялось чувство обиды, которое тут же сменилось приступом страха. Скоро, уже очень скоро ей предстояло оказаться наедине с мужем.
Какая ирония судьбы, уныло думала она, прощаясь с гостями, ведь десять лет назад я мечтала о возможности оказаться наедине с Гвидо, а первая брачная ночь казалась мне наивысшим счастьем...
Глава 5
Тогда, в семнадцать лет, Корделия с первого взгляда влюбилась в Гвидо Доминциани. Она с трудом поверила своей удаче, когда оказалась принятой в круг его друзей, поскольку была болезненно застенчива и считала, что у нее нет с такими людьми ничего общего.
Она восторженно окунулась в жизнь неведомого ей доселе мира, населенного отпрысками богатых семей, разъезжающими на роскошных машинах и одевающимися у лучших кутюрье. И, хотя порой их разговоры пробуждали у Корделии подозрение, что о настоящей жизни они не имеют ни малейшего представления, Гвидо... был исключением. Не только красавец, но и интеллектуал, и отличался от сверстников зрелостью суждений.
