Большую часть их германское правительство отозвало на восточный фронт, давая этим возможность Франции, Англии и Бельгии несколько отдохнуть от беспрестанных боев и собраться с силами.
Пока славное Бельгийское королевство так героически защищало честь и имущество своего маленького народа, пока Франция всячески противодействовала дерзкому вторжению тевтонских варваров в свою доблестную страну, a могущественный флот Англии, высадив на союзных франко-бельгийских территориях свой десанты, разыскивал и забирал или уничтожал немецкие крейсера, миноноски, пароходы и торговые суда; в то время храбрецы-сербы и черногорцы y себя на юге мужественно отстаивали свои земли от разбойничьего нападения австрийцев, уже проникших туда, - Россия, великая славная Россия, с присущей ей героизмом, двинула в Восточную Пруссию и Галицию свои могучие, непобедимые полки. Город загородом, местечко за местечком брались с боя нашими славными чудо-богатырями, этими скромными героями-солдатиками, кавалерами-пехотинцами, казаками! Уже завеяли русские знамена на неприятельской территории. Уже был взят целый ряд городов. Уже славные, старинные, русские города Львов и Галич, исконные владения древнерусской Галицкой земли, томившиеся шестьсот лет под иноземным владычеством, были взяты нами, отняты y австрийцев и присоединены к Российской монархии. A за ними еще много других галицийских городов, селений и местечек отошли к нашей могучей родине. Успех русских в Галиции и Восточной Пруссии испугал немцев, хозяйничавших на западе. И вот, император Вильгельм приказывает большей части своих войск покинут Францию и Бельгию и всей силой обрушиться на русские героические армии, так успешно орудующие в Галиции и Восточной Пруссии.
Это новое решение дало возможность нашим друзьям-французам, англичанам и бельгийцам успешнее бороться с его ослабленным по количеству врагом. Великодушная, отважная и рыцарски-смелая Россия пришла на помощь своим союзникам, избавляя их от большей части воюющего с ними врага и принимая на себя, своей собственной грудью, удар, направленный было в их сторону. Но этот удар не поколебал мощную, богатырски-смелую армию наших героев, чудо-богатырей. Их не смутило количество огромной, обращенной теперь на них германской армии.
И все-таки доблестно шли их завоевания, особенно на галицийском театре военных действий, против соединенных сил Австрии и явившихся к ней с запада на подмогу немцев.
***
Павел Павлович Любавин проснулся еще засветло и вышел из своей землянки.
По-прежнему тяжелым, свинцовым пологом висело над землей небо. По-прежнему сеял, как сквозь сито, мелкий, нудный, неприятный дождик. Вдали, сквозь просвет деревьев, темнело своими мокрыми буграми и кочками поле. A еще дальше, в каких-нибудь двух верстах расстояний, белело занятое неприятелем селение. Там, в этом селении, ждала Любавина с его командой либо победа, либо смерть в лице невыясненного еще по количеству врага.
Пехотный полк, где служил Павел Павлович Любавин, совершал свои операции в Галиции, где, преследуя разбитые корпуса австрийцев, бегущие в беспорядке вглубь страны, шел чуть ли не в самой главе русской галицийской армии. Впереди его полка, то и дело уклоняясь на много верст вправо и влево, ехали разве одни только казачьи разъезды, всюду нащупывающие врага.
Проснувшись нынче раньше, чем следовало, Павел Павлович сделал обход своей роте, находившейся в секрете. Он испытывал тайное беспокойство. Находившийся впереди и занимавший соседнее селение неприятель не мог не волновать капитана. Их полк остался далеко позади на расстоянии добрых трех переходов. С ним же была только всего одна рота и с этой ротой надо было справиться с неведомым по количеству сил врагом. Было над чем призадуматься даже такому испытанному в военном деле человеку, каким совершенно справедливо считался капитан Любавин. Выгодные позиции, занятые австрийцами, неизвестное количество неприятеля, - все это осложняло задачу. Да и разгулявшаяся непогода далеко не способствовала приятному расположению духа.
Прикрываясь пальто, надетым в накидку, Павел Павлович медленным шагом обходил позицию. Всюду под деревьями, на подостланных шинелях, спали солдаты. Любавин вглядывался в их загорелые лица, полные безответной покорности судьбе, в эти, с виду такие невзрачные, простодушные лица, но принадлежащие тем серым, незаметным героям, от которых зависели теперь судьбы России. И, глядя на них, Любавин думал:
- Вызвать из числа их охотников на разведку никоим образом нельзя: к деревне ведет только один пут открытым полем и всякий, даже невооруженный глаз, сможет заметить с неприятельских позиций пробирающегося на разведки полем солдата. Открытый со всех сторон пустырь в данном случае портит все дело: среди его крошечных, непрерывной цепью убегающих вдаль холмов могла разве только спрятаться и то ползком самая миниатюрная по росту человеческая фигура. И, как на зло, до самого селения не встречалось ни единого куста, ни единого деревца во всем поле, и уж подавно казаку-разведчику не было бы здесь места.
Вдруг Любавин, проходивший мимо кучки спящих, приостановился на минуту. Немного в стороне от остальных солдат его роты, под навесом старой, совсем позолоченной рукой осени липы лежал Онуфриев. Положив под голову вместо подушки походную сумку, он храпел богатырским храпом, прикрыв грудь одной половиной шинели; под другой же ее половиной спал, подложив под голову мокрую от сырости руку, черноволосый мальчуган на разостланном под ним на сыром мхе войлоке. A прислонившись головой к его коленям, ровно и сонно дышал другой юноша, с виду постарше, с низко нахлобученной на лицо фуражкой.
Любавин остановился над младшим из мальчиков, казавшимся двенадцатилетним ребенком. Это была Милица Петрович, или Митя Агарин, юный разведчик роты Н-ского пехотного полка, как ее звали не подозревавшие истины офицеры и однополчане-солдаты.
Со дня своего причисления к первой роте Н-ского стрелкового полка Милица и не отстававший от нее ни на шаг Игорь Корелин уже оказали немало драгоценных услуг приютившей их части. Юные солдатики-разведчики то и дело отправлялись на разведки «нащупывать» врага по общепринятому военному выражению. Правда, в настоящем рукопашном деле им еще не приходилось быть, зато сколько раз Милица и Игорь помогали засевшим в окопах стрелкам их роты, поднося им патроны и боевые снаряды под градом пуль, под адский вой разрывающейся шрапнели. A те многие разы, что ловкие и проворные солдатики-дети подкрадывались и подползали к самым неприятельским позициям, там, где трудно было бы пробраться вполне взрослому человеку, - приносили незаменимые, драгоценные сведения о расположении врага своему начальству.
Все это сразу припомнил, стоя над спящей Милицей капитан Любавин и мысль воспользоваться снова услугой этих «дитятей», как называли этих двух юных разведчиков в их отряде, осенила голову их начальника. Разумеется, то, чего не сделают взрослые - сделают эти дети. Они незаметнее, чем кто-либо другой, проникнут в селение и разведают о числе неприятельских сил. Только бы дать им отоспаться хорошенько, запастись свежими силами и бодростью духа, так необходимыми в это тяжелое боевое время.
И, порешив на этом, капитан Любавин отошел от спящих и зашагал далее.
Глава II
Без обычной веселой суеты поднимались в это утро солдаты. Ни единого громкого слова не было произнесено ими, ни единого костра не было разложено на лесной поляне: ветер дул в сторону деревни, занятой неприятелем, запах гари и дыма и громкая речь могли быть замеченными австрийцами.
Милица и Игорь проснулись одними из первых. Взяв огромные чайники y солдат, они побежали с ними наперегонки к лесному ручью, протекавшему по близости стоянки.
Онуфриев, как заправский дядька, следивший за обоими с самого начала похода, заворчал было им вслед:
- Вы куды, пострелята? Без вас не справимся, что ли? Угомона на тя нету, право слово, нету… Вот пожалуюсь капитану, так…
Но молодежь только фыркнула в ответ на эти слова. Со дня похода оба, и Игорь и Милица, чувствовали себя прекрасно, Последнюю только заметно беспокоили вести о ее родине, доходившие со значительным опозданием сюда через посредство газет, пересылаемых на передовые позиции. Правда, эти вести говорили о мужественных победах сербов.
Особенно порадовало девушку известие о полном разгроме австрийского корпуса под Шабацем. Но постоянное возобновление бомбардировки Белграда и полное неведение того, что происходило в родимой семье, сильно тревожили Милицу. Тревога эта еще усугублялась мыслью о том, что скажет отец, когда узнает об ее исчезновении. Ведь он, запрещая дочери возвращение в грозное боевое время на родину, не имел в виду, что девушка, оставаясь на чужбине, предпримет еще более рискованный шаг. Но и тут Милица утешала себя мыслью, что, когда, даст Бог, окончится со славой для русско-сербского союзнического оружия война и вернется она домой, - отец, узнав побуждение, толкнувшее ее на поле военных действий, не станет бранить и упрекать свою Милицу… Не хватит y него духа бранить ее и упрекать. Еще несколько волновала девушку ее тайна.
