борьбе за власть.
Сталин внес важное принципиальное дополнение в ленинскую модель социалистического (коммунистического) государства. Генсек распространил возможность применения государственного насилия на несогласных с ним членов партии, тогда как Ленин никогда не говорил о такой возможности, полагая, что по отношению к товарищам по партии надо применять только методы убеждения. Кроме того, Сталин, имея опыт практического осуществления террора в Царицыне в 1918 году, очень хорошо представлял себе, как пропагандистские возможности террора для сплачивания народа, так и возможности использования террора для того, чтобы заставить работать на новую власть тех, кто без какого-либо сочувствия относится к идее построения коммунистического государства.
Несомненно, Ленин понимал, что Сталин и грубее его, и более жесток по отношению к своим партийным товарищам (по отношению к остальному населению оба вождя не уступали друг другу в жестокости), но никакой реальной альтернативы Сталину не видел.
Владимир Ильич Ленин был личностью харизматической, обладал замечательным политическим чутьем и глубоким стратегическим мышлением. Недаром ему удалось убедить коллег по ЦК заключить «похабный» Брестский мир, поскольку он один из немногих тогда понимал, что находящаяся в расцвете своего могущества Германия долго не продержится. Ленин также убедил ряд колебавшихся соратников, что октябрь 1917-го – самое время для новой революции и что столь благоприятный момент может не повториться. Но вот в решении конкретных организационных задач как в партии, так и в правительстве вождь большевиков не был силен. Доказательство тому – многие тысячи записок, которые Ильич оставил своему аппарату в попытках решать мельчайшие вопросы государственной жизни, вплоть до снабжения канцтоварами. Все это как раз и говорит о неумении правильно организовать работу только еще становившейся на ноги советской бюрократии. Поэтому Ленину с самого начала требовался дуумвир-соправитель, который взял бы на себя решение всех организационных вопросов.
И такой человек нашелся. Это – Яков Михайлович Свердлов, еще в апреле 1917 года возглавивший секретариат ЦК партии, а после победы Октябрьского восстания ставший председателем ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов. Он играл важную, если не главную роль в ряде серьезнейших решений, например в принятии директивы о расказачивании или в решении вопроса об убийстве царской семьи. Практически он играл при Ленине ту же роль, которую в 1922 году стал играть Сталин, став Генеральным секретарем партии. Если бы не внезапная смерть Свердлова от «испанки» в марте 1919 года, в возрасте всего 33 лет, Яков Михайлович наверняка стал бы преемником Ленина и выполнил бы примерно ту же программу террора и укрепления личной диктатуры, какую воплотил в жизнь Сталин. Тогда бы вместо «сталинщины» был бы в ходу термин «свердловщина», а сам Сталин был бы, скорее всего, расстрелян вместе с Бухариным, Рыковым и другими «правыми уклонистами». Хороший сюжет для романа в жанре альтернативной истории.
И, кстати, интересно, пощадил бы Свердлов, придя к единоличной власти, своих дальних родственников – главу НКВД Генриха Ягоду и главу РАППа Леопольда Авербаха? Генрих Григорьевич был сыном Гирша Филипповича Ягоды, который приходился двоюродным братом Михаилу Израилевичу Свердлову, отцу Якова Свердлова. Также Ягода был женат на Иде Леонидовне Авербах, дочери родной сестры Якова Свердлова Софьи Михайловны, своей троюродной племяннице. Подозреваю, что Генрих Григорьевич все равно был обречен из-за своей должности главы карательного ведомства. В эпоху террора это была очень плохая должность с точки зрения выживаемости тех, кто ее занимал. Как известно, насильственной смертью умер не только Ягода, но и почти все его преемники на этом посту – Ежов, Берия, Абакумов. Повезло только Семену Денисовичу Игнатьеву, который сменил во главе МГБ Абакумова. А вот у Леопольда Леонидовича Авербаха в случае, если бы диктатором стал не Сталин, а Свердлов, появился бы реальный шанс уцелеть. И, разумеется, Максим Горький, который, как и Свердлов, был родом из Нижнего Новгорода, имел бы возможность и при свердловской диктатуре играть роль первого советского писателя. Правда, учитывая национальность Свердлова, вряд ли бы послевоенная идеологическая кампания была бы посвящена не борьбе с «безродными космополитами», а только с «низкопоклонством перед Западом».
После смерти Свердлова на первый план выдвинулся Троцкий как организатор и руководитель Красной Армии. Гражданская война была в разгаре, и победа большевиков прямо зависела от боеспособности их вооруженных сил. После Ленина Лев Давидович стал вторым человеком в стране как по популярности, так и по реальной власти. Правда, из-за опасений, что Троцкий может превратиться в Бонапарта, для него имелась система сдержек и противовесов. Так, у главы Реввоенсовета были неважные отношения с главой ВЧК Дзержинским, и тот в военном ведомстве иной раз действовал через голову Троцкого, например, когда в июле 1919 года по ложному обвинению в военном заговоре арестовал на несколько месяцев тогдашнего главкома Красной Армии Иоакима Вацетиса.
После завершения Гражданской войны значение Троцкого постепенно стало падать, и в 1922 году на короткое время образовался новый дуумвират в составе Ленина и генсека Сталина, взявшего на себя многие функции покойного Свердлова. Однако по причине тяжелой болезни Ленина он просуществовал очень недолго. Владимир Ильич почувствовал, что Сталин забирает всю власть себе, и попытался сблокироваться против него с Троцким, вернув конструкцию тандема времен Гражданской войны. Однако плохое состояние здоровья Ленина не позволило осуществить это намерение. Фактически с 1923 года, когда Ленин совсем отошел от дел, и вплоть до 1925 года страной правил тандем в составе Сталина и Григория Зиновьева, возглавлявшего Ленинградскую парторганизацию и Коминтерн. К концу 1925 года Григорий Евсеевич почувствовал, что власть ускользает из рук, и в конце 1925 года на XIV партсъезде во главе «новой оппозиции» неудачно попытался дать бой Сталину.
После этого во второй половине 20-х годов страной правил новый дуумвират в составе Сталина и Бухарина, наследовавшего Зиновьеву в качестве главы Коминтерна и выступавшего в роли главного идеолога партии. Однако сталинско-бухаринская дружба, отмеченная исторической фразой Сталина: «Мы с тобой, Николай, Гималаи, а они (деятели троцкистско-зиновьевской оппозиции) – пигмеи», – продлилась недолго. Уже в 1928 году Бухарин выступил против сплошной коллективизации и оказался в опале. 1929 год, год «великого перелома» и начала насильственной коллективизации, стал и первым годом полного сталинского единовластия. В народном сознании в качестве второго человека в стране сохранялся Молотов, до мая 1941 года возглавлявший Совнарком. Однако ни о каком дуумвирате говорить уже не приходится. Вячеслав Михайлович был всего лишь послушным исполнителем сталинской воли. Как метко заметил сын Франклина Рузвельта Эллиот, встречавшийся с Молотовым на Тегеранской конференции, рядом со Сталиным Молотов «был серым и бесцветным, вроде бледной машинописной копии моего дяди Теодора Рузвельта, как я его помнил». А вот Сталина
