— А ты думала, что для тебя так всё просто и закончится? — усмехнулся он и отодвинул засов, затем открыл дверь. — Я тут, мам.
Тамара заглянула в комнату, увидела сына, затем меня в полотенце, и мягко сказать, обалдела.
— А… Что тут происходит? — спросила она с тревогой в голосе.
Если бы всё было так, как она подумала по первой картинке, то верно испугалась бы. Такой роман не улыбался Роману Петровичу, он бы никогда его не одобрил. Но слава богу, что всё совсем не так, как выглядело на первый взгляд, и за роман с её сыном мне не стоит переживать — потом что его просто не существует. Зато мне есть за что переживать ещё — украшение матери Матвея так и осталось лежать под моей подушкой. Я, кажется, начала подозревать, что он задумал… ТОлько сделать что-либо я уже не смогу. Матвей оказался хитрее и ловчее меня…
— Да ниче особенного, мам… — ответил он ей. — Ты сюда посмотри.
Он указал матери на мою постель, и она прошла в комнату и подошла к кровати.
— Помнишь, ты искала это колье? Так вот оно, — и он снова убрал подушку, под которой обнаружилось украшение.
Дорогое и совершенно мне не нужное.
Я нервно заломила руки, не зная, что говорить.
Если я сейчас начну оправдываться — мне никто не поверит, это всегда работает в противоположную сторону.
Но не молчат же мне?
Молчание — косвенное согласие и признание вины.
Но я не виновата!
И Матвей прекрасно это знает.
Он — единственный кто мог бы меня защитить сейчас, и сам же организатор этой ситуации, но он не станет меня спасать.
Он же обещал от меня избавиться!
Он мечтает, чтобы я убралась куда угодно из его семьи, пускай даже в детский дом!
Матвею совершенно плевать на мою дальнейшую судьбу, он не станет меня ни жалеть, ни спасать…
И что теперь подумают Роман и Тамара?
Конечно, решат, что я его и взяла.
Кто же еще?
Не Матвей же.
А теорию, что он мне его подкинул, родители Матвея, естественно даже и рассматривать не станут.
Всё указывает на то, что воровка в доме — именно я, и я взяла это треклятое колье!
Господи, да я даже куда нести его не знаю! Никто не принял бы у юной девушки столь дорогую цацку! Сразу бы и отправили меня куда подальше, полагая, что это украшение я не иначе как украла у кого-то.
— Это оно, мам? — уточнил Матвей у Тамары.
— Да… — тихо прошептала она и подняла взгляд на меня. — Ангелина… Зачем? Неужели тебе не хватает денег? Я же тебе даже клетку купила для мышки твоей, и корм…
Женщина с укором смотрела на меня.
Я смотрела на Матвея.
Тот пожал плечами и забрал наконец колье из моей постели.
Я не знала, что говорить и делать.
По моей щеке сбежала слеза горечи и унижения…
Никогда я тебе, Матвей, этого не прощу.
Всё тебе еще обязательно вернётся, и правда восторжествует.
А сейчас мне придётся быть сильной.
26
— Мне придётся поговорить об этом с твоим опекуном, — сказала она, сжимая в руках найденное в неожиданном месте украшение.
В глаза она мне не смотрела. Видимо, просто не могла. Не могла поверить, что я на такое способна. Я и не способна… Это всё Матвей!
Но только кому и что я теперь докажу?
Если даже за меня и вступится опекун — кто-то же должен провести параллель между этим якобы воровством и антипатией ко мне сына семейства, и понять, что это его рук дело! Роман Петрович мне кажется очень умным мужчиной, он наверняка меня услышит и поймёт, но осадок всё равно останется уже.
А одноклассники ни во что вникать и не станут — примут за чистую монету правду Матвея, и я начну учиться в новом классе с клеймом воровки навечно…
Очень обидно всё вышло.
Только что я могу?
Он тут король и может делать всё, что вздумается.
Это я ничего не могу. Абсолютно бессильна.
Мне придётся положиться на судьбу…
Может быть, меня всё-таки спасёт какое-то чудо?
В то, что Матвей не исполнит свою угрозу или передумает публиковать на весь интернет видео, я даже и не мечтала — это было бы слишком наивно с моей стороны. Но в чудеса мне всё ещё хотелось верить.
Ведь чудо — единственное, что могло меня спасти от такой позорной участи.
Я буду, что называется, без вины виновата.
Мама, как же мне трудно без тебя…
Ну как мне выжить среди этих людей?
Как легко Тамара поверила вранью Матвея!
От этого ещё горше стало, захотелось прямо разрыдаться, словно мне пять, а не семнадцать.
Тамара казалась мне адекватной, хорошей женщиной.
Да, я ей тоже не особенно понравилась, я это ощущала с самого начала.
Но у неё были причины отнестись ко мне предвзято — я это понимала и старалась её простить.
В целом, мне казалось, что она старается принять меня, она пыталась наладить контакт и “подружиться”.
А теперь она так легко принимает за правду подлую ложь Матвея!
С другой стороны — а какой реакции ждать от матери?
Матвей — её сын, конечно, она будет за него горой, и поверит ему, а не чужой девочке, которой она совершенно не рада в доме.
Только мне-то что делать?
Попытаться рассказать правду?
А если Тамара разозлится на меня ещё сильнее, за то, что обвиняю её любимого сына?
Страшно.
Но молчать ведь тоже не выход.
Я просто не знала, что делать, как себя вести.
Ох и Матвей…
Как можно быть таким жестоким и подлым?
Да ему же вообще ничего не стоит взять и разрушить чью-то жизнь.
Мою.
А если его отец, Роман Петрович, на меня тоже рассердится, откажется от опекунства?
Тогда меня ждёт детский дом, а там уж известно какие ужасы творятся — не пожелаешь и врагу такой участи.
И одному Матвею плевать, на что он мне обрекает…
— Мы тебя приняли, пригрели.. А ты…
Тамара вышла из комнаты, утирая слёзы.
Мои ресницы и щёки тоже были мокрыми от слёз, губы щипало от соли.
Матвей же остался в комнате со мной.
Мы смотрели друг на друга и молчали.
Меня уже даже перестало беспокоить то, что я в одном полотенце перед ним.
Теперь это далеко не самое страшное, что может произойти со мной.
Хотя…
А почему он стоит пялится на меня в таком виде?
Вообще совести нет?
А он еще более странный и жестокий, чем мне казалось до этого.
За пять минут он успел пошантажировать меня видео кражи, в которой я не виновата, затем требовал поцелуев за то, что это видео никто не увидит, а теперь он молча пялится на мои ноги, прикрытые коротким полотенцем.
— Выйди из моей комнаты, — процедила я сквозь зубы. — Мне надо одеться! Сколько можно пялиться?! Ног голых никогда не видел?
Во мне закипала такая ярость, что мне хотелось что-нибудь в него кинуть. Даже страх затмевала. Лучше бы ему сейчас уйти…
— Да сдались мне твои ноги, — хмыкнул он, при этом продолжая нагло скользить по ним взглядом, заставляя меня нервничать ещё больше. — Видел. И покрасивее… Ноги твои на троечку, поняла? И мы не договорили — запомни это.
Матвей вышел и захлопнул дверь.
Я обессиленно опустилась на кровать, прижимая к груди полотенце, словно оно могло бы защитить меня от всех бед, что свалились на мою голову…
27
Я переоделась в своё и спустилась вниз. Хотела узнать, вернулся ли домой Роман Петрович, чтобы поговорить с ним о случившемся. Мне казалось, что он достаточно умён, чтобы понять и услышать. Что он не даст сыну сделать из меня посмешище.
Но внизу я столкнулась с Тамарой…
Смотреть друг на друга нам было неловко, женщина молчала и продолжала заниматься делами на кухне — она раскладывала по местам чистую посуду.
— А Роман Петрович ещё не вернулся? — спросила я её.
— Пока нет… — ответила она, не глядя на меня. — Просил ужинать без него. Сказал, что задержится. И чтобы спать ложились тоже без него.
Ну вот…
Я очень огорчилась.
Значит, с опекуном мне сегодня не поговорить, а завтра уже может быть поздно — Матвей опубликует видео.
