— Она самая, собственной персоной.
Жосс замолчал. А вдруг грамотей порет всякую чушь? Вдруг он решил поиздеваться над ним? Жосс не мог проверить, правда ли то, что он там рассказывал про какой-то «canonis», и Декамбре мог запросто посмеяться над ним. Будучи осторожным, как всякий моряк, он всмотрелся в лицо старого эрудита, но не увидел там и тени насмешки.
— А вы, часом, не пытаетесь мне мозги запудрить?
— Зачем?
— Да чтобы выглядеть умником, а меня выставить дураком. Вы хитрец, а я простак, вы образованный, я неуч, вы знаток, а я невежда. Вам нравятся такие игры, да только посмотрел бы я на вас в открытом море без спасжилета.
— Вы чересчур вспыльчивы, Ле Герн.
— Это правда, — согласился Жосс.
— Думаю, многим довелось отведать вашего кулака на этой земле.
— И на море тоже.
— Я и не думал играть в умника и простака, зачем мне это?
— Чтобы возвыситься.
Декамбре улыбнулся и пожал плечами.
— Я могу продолжать? — сказал он.
— Как хотите. Хотя какого черта мне в ваших объяснениях? Я три месяца читал типа, который переписывал Библию. Он платил, я читал. Мне-то что?
— Вы имеете моральное право на эти послания. Если завтра я пойду в полицию, то хочу, чтобы вы знали об этом. А еще я хочу, чтобы вы пошли со мной.
Жосс залпом осушил рюмку.
— В полицию? Да вы совсем рехнулись, Декамбре! При чем здесь полиция? Тут же не боевая тревога.
— Откуда вы знаете?
Жосс сдержал слова, уже готовые сорваться с губ, сдержал из-за комнаты. Комнату надо сохранить.
— Послушайте меня хорошенько, Декамбре, — заговорил он, взяв себя в руки, — по-вашему, мы имеем дело с парнем, который развлекается, переписывая старые книжки про чуму. Он псих и больше никто, маньяк. Если звать полицию всякий раз, как какому-то придурку вздумается открыть рот, у нас и на выпивку времени не останется.
— Во-первых, — сказал Декамбре, отпив полрюмки, — он не просто переписывает, он заставляет вас читать это вслух. Таким образом, он анонимно высказывается на площади. Во-вторых, он не стоит на месте. Он пока только в начале этих текстов. Он еще не дошел до мест, где есть слова «чума», или «болезнь», или «смертность». Он пока в самом начале, но он двигается вперед. Вы понимаете, Ле Герн? Он идет вперед. Вот что страшно. Он двигается. Но куда?
— К концу текста, куда же еще. По-моему, тут все ясно. Никто еще не начинал книгу с конца.
— Не книгу, а книги. А вам известно, что будет в конце?
— Я этих книжонок не читал!
— Десятки миллионов мертвецов. Вот что в конце.
— Вы воображаете, что этот псих убьет половину Франции?
— Я этого не сказал. Я сказал, что он двигается к смертельной развязке, он ползет к ней. И читает он нам вовсе не сказки «Тысячи и одной ночи».
— Идет вперед, это вы так говорите. А по мне, так он просто топчется на месте. Уже месяц, как он талдычит свои истории про разных тварей, то так закрутит, то этак завертит. По-вашему, это называется идти вперед?
— Я в этом уверен. Помните другие записки без начала и конца, в которых рассказывается о жизни какого-то мужчины?
— Конечно помню. Но это совсем другое. История про мужика, который ест, спит, трахает, а больше и сказать-то нечего.
— Его имя Самуэль Пепис.
— Не знаю такого.
— Тогда позвольте представить — он англичанин, мещанин во дворянстве, в семнадцатом веке живший в Лондоне. Кстати сказать, он служил в военно-морском ведомстве.
— Небось толстозадый портовый начальник?
— Не совсем так, но это не важно. А важно то, что Пепис девять лет вел дневник, с 1660-го по 1669 год. Тот год, который выбрал наш псих для своих записок, был годом великой чумы в Лондоне, 1665 год, семьдесят тысяч трупов. Вам ясно? День за днем странные послания приближаются к тому часу, когда разразится беда. Она уже совсем близко. Именно это я имел в виду, когда сказал, что он двигается вперед.
Жосс только теперь заволновался. Уж больно было похоже на правду то, что рассказывал грамотей. А значит, надо предупредить полицию.
— Легавые нас засмеют, когда мы расскажем про психа, который заставляет нас читать дневник трехсотлетней давности. Нас самих арестуют, это как пить дать.
— Мы не расскажем им об этом. Мы просто скажем, что какому-то сумасшедшему нравится кричать о смерти перед толпой народа. А дальше пусть сами допытываются. Моя совесть будет чиста.
— Они все равно будут потешаться.
— Конечно. И именно поэтому мы не пойдем к первому попавшемуся полицейскому. Я знаю одного такого, который смеется совсем не так, как другие, и совсем не над тем, над чем смеются другие. К нему мы и отправимся.
— Это вы к нему отправитесь, если вам охота. А меня там вряд ли примут с распростертыми объятиями. Я, Декамбре, знаете ли, не без греха.
— Я тоже.
Жосс молча уставился на Декамбре. Ну и дела! Браво, аристократ. Браво. Старый грамотей не только как ни в чем не бывало оказался бретонцем с северного побережья, но и побывал за решеткой. Вот откуда его вымышленное имя!
— Сколько месяцев? — сдержанно спросил Жосс, согласно морскому кодексу вежливости не спрашивая о причине.
— Шесть, — ответил Декамбре.
— А я девять, — сказал Жосс.
— Освобождены?
— Да.
— Я тоже.
Итак, счет был равный. После этих слов оба посерьезнели и некоторое время сидели молча.
— Ну что ж, прекрасно, — нарушил молчание Декамбре. — Так вы идете со мной?
Жосс поморщился, он все еще не был до конца убежден.
— Это всего лишь слова. Просто слова. От них еще никто не умер. А то бы всем было известно.
— Но это известно, Ле Герн. И вы не правы, слова всегда убивали.
— Когда это было?
— Это началось, когда кто-то впервые крикнул «Смерть ему!», а толпа подхватила. Так было всегда.
— Хорошо, — сдался Жосс. — А если мне запретят работать?
— Помилуйте, Ле Герн, вы что, боитесь полиции?
Жосс подскочил как ужаленный:
— Нет, и учтите, Декамбре, мы, Ле Герны, может, и неотесанные чурбаны, но полиции мы никогда не боялись!
— Вот и отлично.
XII
— К какому полицейскому мы идем? — спросил Жосс, в десять утра поднимаясь по бульвару Араго.
— С этим человеком мне дважды доводилось встречаться в связи с моим…
— Делом, — договорил Жосс.
— Да.
— За два раза человека не узнаешь.
— Зато первое впечатление получить можно, а оно было хорошим. Вначале я его принял за обвиняемого, а это хороший знак. Он уделит нам пять минут. В худшем случае он отправит отчет о нашем визите в текущие дела и забудет о нем. В лучшем случае он заинтересуется и расспросит нас о деталях.
— К тому прилагающихся.
— Вот именно.
— Чем это может его заинтересовать?
— Ему нравятся всякие странные и незначительные дела. По крайней мере, в этом его упрекал начальник, когда я впервые с ним встретился.
— Так он мелкая сошка?
— А вас это не устраивает, капитан?
— Я вам уже сказал, Декамбре, мне плевать на эту историю.
— Он не мелкая сошка. Сейчас он старший комиссар и возглавляет отдел в уголовной полиции. Отдел по расследованию убийств.
— Убийств? Тогда ему точно понравятся наши бумажки.
— Кто знает.
— А с какой стати любителя странных дел назначили старшим комиссаром?
— Потому что, насколько мне известно, в расследовании таких дел ему нет равных. Я сказал «странные», но правильнее было бы сказать «необъяснимые».
— Да ладно, чего к словам-то цепляться.
— Я люблю точные выражения.
— Я это заметил.
Декамбре остановился у высоких ворот.
— Пришли, — сказал он.
Жосс окинул взглядом фасад здания:
— Их посудине не помешал бы хороший ремонт.
Декамбре скрестил руки на груди и прислонился к стене.
— Так что? — спросил Жосс. — Плюнем на это дело?
— Наша встреча через шесть минут. Время нужно соблюдать. Он наверняка очень занят.
Мимо, глядя себе под ноги, прошел мужчина. Держа руки в карманах, он неторопливо вошел в подъезд, не взглянув на двух человек у стены.
— Кажется, это он, — проговорил Декамбре.
— Этот чернявый коротышка? Шутите! Старая серая футболка, мятая куртка, даже нестриженый. Да он больше похож на цветочника с набережной Нарбон, чем на комиссара.
— Говорю вам, это он, — настаивал Декамбре. — Узнаю его походку. Он ходит вразвалку.
Декамбре смотрел на часы, пока не истекли шесть минут, и повел Жосса в здание, где трудились ремонтные рабочие.
— Я вас помню, Дюкуэдик, — сказал Адамберг, приглашая посетителей в кабинет. — То есть я заглянул в дело после вашего звонка и вспомнил. Мы с вами тогда немного поговорили, ваши дела в то время шли неважно. Кажется, я посоветовал вам уйти с работы.
— Я так и сделал, — сказал Декамбре, стараясь говорить громче из-за шума дрелей, которого Адамберг, похоже, не замечал.
