— В часе езды от Рейлина.
Западная провинция, значит. Отсюда часов десять поездом, не меньше.
— Я хотел предложить поехать со мной.
Очередной кусок утки идет не тем горлом и я долго откашливаюсь, забыв про всяческие правила приличия и спасая свою жизнь. Риндан хлопает меня по спине, терпеливо дожидается, пока я справлюсь и, когда перед моими глазами перестает качаться вся кухня, задумчиво сообщает:
— Наверное, за едой важные новости тебе лучше не сообщать.
— Наверное, да, — соглашаюсь я, а затем во все глаза смотрю на мужчину, — Риндан… не рановато?
Он невозмутимо качает головой:
— Не думаю.
Я украдкой выдыхаю, решая оставить размышления по этому вопросу на потом.
После ужина я все-таки отвоевываю право вымыть посуду и долго вожусь с вилками, пытаясь восстановить душевное равновесие. При мысли о том, что Максвелл собрался знакомить меня с родителями мои руки начинают трястись, а дыхание — сбиваться. Я не готова… нет, я абсолютно не готова к этому!
Протирая очередную вилку, я украдкой кошусь на инквизитора. А тот, кажется, и не догадывается о моих душевных терзаниях — сидит в кресле и листает газету с таким видом, будто от неё зависит его жизнь.
— Что пишут? — пытаюсь затронуть стороннюю тему.
— Котировки вниз поползли, — вежливо информируют меня, — а на самом деле, я пытаюсь найти зацепки.
— Какие?
— Понятия не имею. Но в газетах они всегда всплывают первыми.
Вилки заканчиваются и я берусь за протирание столешницы.
— Три года назад я вел дело… — начинает Риндан и замолкает.
— И что? — подначиваю я его, понимая, что начинаю отвлекаться от мыслей, пошатнувших мое душевное равновесие.
А, пусть даже о работе поговорим.
— Убийца регулярно находил своих жертв — молоденьких девиц — на ярмарках. Когда их количество перевалило за второй десяток, наконец-то вызвали меня. Я первым делом запросил в архиве сводку газет и принялся за их изучение.
Риндан рассказывает просто, без похвальбы или какой-то скрытой гордости. Он просто делится опытом и я ловлю себя на мысли, что слушать мужчину приятно.
— Проблема в том, что ярмарки были децентрализованными, проводимыми в трех смежных районах города. Меня занял вопрос, откуда убийца брал о них информацию?
— Он мог быть подписан на много газет, — подаю я голос.
— В таком случае это вызвало бы вопросы, — хмыкает Максвелл, — как минимум, у почтовой службы. Тем более, на некоторые газеты тогда нельзя было подписаться. И я начал копать. Спустя три дня сделал приблизительную выборку — убийства происходили примерно через два-три дня после публикации объявлений о проведении ярмарок. Исходя из этого, мне удалось восстановить цепочку событий и найти недостающие звенья.
Я присаживаюсь на стул и испытующе гляжу на инквизитора. Мне интересно — и ему, судя по всему, тоже. Глаза Максвелла горят охотничьим пламенем, будто он не сидит на кухне, а преследует убийцу по горячим следам.
— Пара газет продавались в нескольких точках — малый тираж и скудный бюджет на выпуск не давали им шансов. Когда я начал интересоваться покупателями, продавцы вспомнили странного господина в очках, покупавшего интересующие меня экземпляры. Один паренек вспомнил, что после покупки газеты мужчина всегда посещал мясной магазин в подворотне напротив. Магазин, к слову, небольшой: ни вывески, ни зазывалы.
— А значит, о нем знают местные, — киваю я.
— Или люди не с улицы. Я и зашел… купил мяса, поинтересовался наличием счетов покупателей…
— Только не говори, что он покупал в долг, — хмыкаю я.
— Представь себе, — в глазах мужчины прыгают заводные бесята, — отдельный счет на некоего мистера Ортуса — кстати, регулярно погашаемый. Реальный адрес, налаженная доставка… мальчишка-посыльный хорошо его знал. Ну а при обыске полный комплект — орудие убийства, вещи жертв… на память брал.
Я восхищенно качаю головой, оценивая дедукцию.
— Поразительно!
— Да нет, — пожимает плечами Риндан, — обычная рутина.
— Ты раньше где работал? — задаю вопрос я, складывая полотенце.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— На севере, — морщится он и я внезапно понимаю, что вопрос ему неприятен. Но он продолжает, — занимал руководящий пост при институте пристального дознания.
— Вот как… — протягиваю я, уже понимая, что спрошу дальше, — а зачем к нам? Руководящих лиц не переводят.
— По собственному желанию. Тем более, до отчего дома больше суток ехать — неудобно.
— Мог бы найти и поближе к отчему дому, — позволяю себе улыбку я.
— Тогда бы я не встретил тебя, — признается он, откладывая газету.
Мы долго сидим на кухне, болтая о пустяках. Под влиянием легкости момента я рассказываю инквизитору о жизни в Лаерже, коротко упоминая какие-то рабочие моменты. Риндан слушает внимательно, не перебивая и изредка задаёт наводящие вопросы. Разговор плавно перетекает на семейную тему и я перебираюсь к мужчине на колени. Кладу голову на широкую грудь, задумчиво перебираю его темные волосы и чувствую себя так уютно, как никогда раньше.
— На сколько ты старше своей сестры? — уточняет Максвелл.
Я качаю головой.
— Я младшая. Адель старше меня на четыре года.
Если инквизитор и удивляется, то виду не подает. Лишь уточняет:
— Разве дар не передается первенцу?
Приходится признаваться:
— К моменту, когда у меня проявился дар, Адель была при смерти. Мы думали, что… — я не договариваю, чувствуя, как сжимаются обнимающие меня руки, — поэтому на инициацию взяли меня.
— Чья была инициатива?
— Отца.
— Он был дознавателем?
— Инквизитором. Пятая степень эмпатии.
Риндан кивает, будто соглашаясь со мной. А я… решаю поделиться сокровенным.
— Через два дня после инициации умерла мама. Красная лихорадка редко заканчивается выздоровлением. Адели повезло, она выкарабкалась.
Максвелл некоторое время молчит, будто давая мне шанс свыкнуться с рассказанным. Но я уже свыклась… лишь изредка думаю, что все могло быть иначе.
— Соболезную.
— Спасибо, — я отрываюсь от его груди и смотрю на мужчину. Тот серьезен — ни смешинок, ни его извечной иронии, — ты лучше про себя расскажи.
Я очень хочу смены темы и Максвелл это понимает. Он легко улыбается, проводит рукой по моим волосам и, стоит мне только устроиться поудобней у него на груди, выдает:
— А со мной все просто. У меня три младших сестры.
От необычности услышанного я прыскаю:
— Что?!
— Что слышала, — он весело глядит на меня, — три несносные маленькие девчонки, которые висят на мне, стоит лишь приехать.
— Ты намного старше?
— О да… — он допускает театральную паузу, а когда я уже сгораю от любопытства, сообщает, — на шестнадцать лет.
— Они что, тройняшки?
— Погодки. Ой и устаю же я от них женихов гонять!
Я тихо смеюсь. Настроение постепенно ползет вверх и тут я понимаю, что совсем не знаю возраста Максвелла.
— Риндан, а сколько тебе лет?
Он качает головой:
— Ох, Мейделин… я уже совсем дряхлый старик.
— И все же?
Прежде чем ответить, инквизитор делано оглядывается, а затем делает страшное лицо и наклоняется ближе.
— Тридцать два, — шепотом сообщает он и я взрываюсь раскатом задорного смеха.
Но Максвелл не обижается — он ждет, пока я отсмеюсь положенное и, стоит мне затихнуть, тут же способствует продолжению веселья:
— Что, уже подсчитала разницу в возрасте?
Всхлипывая, я киваю:
— Се… Семь лет.
— И тебя не смущает, что из меня сыпется песок?
В попытке перестать смеяться я качаю головой. Меня действительно не смущает его возраст.
Когда короткая стрелка на часах подползает к одиннадцати, мы все-таки покидаем уютную кухню и перебираемся в спальню. Инквизитор, улыбаясь, смотрит, как я переодеваюсь в ночную рубашку и, стоит мне забраться в кровать, заботливо накрывает меня одеялом. Улыбаясь Максвеллу, я запоздало понимаю, что, кажется, ночевать буду одна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
