Анисья (на дверь, куда ушел Никита). Что, догулялся? Широк ты был, теперь, погоди, сам узнаешь каково. Пыху-то сбавишь.
Явление шестнадцатое
Те же и Никита (выскакивает из сеней к погребу).
Никита. Матушка, а матушка?
Матрена (высовывается из погреба). Чего, сынок?
Никита (прислушивается). Не зарывай, живой он. Разве не слышишь? Живой! Во… пищит. Во, внятно…
Матрена. Да где ж пищать-то? Ведь ты его в блин расплющил. Всю головку раздребезжил.
Никита. Что ж это? (Затыкает уши.) Все пищит! Решился я своей жизни. Решился! Что они со мной сделали?! Куда уйду я?! (Садится на приступки.)
Занавес
Вариант
Вместо явлений двенадцатого — четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого действия четвертого можно читать следующий вариант.
Сцена вторая
Изба первого действия.
Явление первое
Анютка раздетая лежит на коннике под кафтаном. Митрич сидит на хорах и курит.
Митрич. Ишь, духу-то напустили, в рот им ситного пирога с горохом. Мимо лили добро-то. И табаком не заглушишь. Так в носу и вертит. О господи! Спать, видно. (Подходит к лампочке, хочет завернуть.)
Анютка (вскакивает, садится). Дедушка, не туши, голубчик!
Митрич. Чего не тушить?
Анютка. А на дворе-то гомонили как. (Прислушивается.) Слышишь, опять в амбар пошли?
Митрич. Тебе-то чего? Авось тебя не спрашивают. Ложись да и спи. А я вот заверну свет. (Завертывает.)
Анютка. Дедушка, золотой! не гаси совсем. Хоть в мышиный глазок оставь, а то жуть.
Митрич (смеется). Ну, ладно, ладно. (Присаживается подле нее.) Чего жутко-то?
Анютка. Как не жутко, дедушка! Нянька как билась. Об рундук головой билась. (Шепотом.) Я ведь знаю… У ней робеночек родиться хочет… Родился уж, никак…
Митрич. Эка егоза, залягай тебя лягушки. Все тебе знать надо. Ложись, да и спи.
Анютка ложится. Вот так-то. (Закрывает ее.) Вот так-то. А то много знать будешь, скоро состаришься.
Анютка. А ты на печку пойдешь?
Митрич. А то куды ж? То-то глупая, посмотрю я. Все ей знать надо. (Закрывает ее еще и поднимается идти.) Вот так-то лежи, да и спи. (Идет к печи.)
Анютка. Разочек крикнул, а теперь не слыхать.
Митрич. О господи, Микола милослевый!.. Чего не, слыхать-то?
Анютка. Ребеночка.
Митрич. А нет его, так и не слыхать.
Анютка. А я слышала, однова дыхнуть, слышала. Тоооненько так.
Митрич. Много ты слышала. А слышала так, как вот такую-то девчонку, как ты, детосека в мешок посадил, да и ну ее.
Анютка. Какой такой детосека?
Митрич. А вот такой самый. (Лезет на печь.) И хороша ж печка нынче, тепла. Любо! О господи, Микола милослевый!
Анютка. Дедушка! Ты заснешь?
Митрич. А то что ж ты думала — песни играть буду?
Молчание.
Анютка. Дедушка, а дедушка! Копают! Ей-богу, копают, в погребе копают, слышь! Однова дыхнуть, копают!
Митрич. Чего не вздумает. Ночью копают. Кто копает? Корова чешется, а ты — копают! Спи, говорю, а то сейчас свет потушу.
Анютка. Голубчик, дедушка, не туши. Не буду. Ей-богу, не буду, однова дыхнуть, не буду. Страшно мне.
Митрич. Страшно? Ты не бойся ничего, вот и не будет страшно. А то сама боится и страшно, говорит. Как же не страшно, как ты боишься? Эка девчонка глупая какая.
Молчание. Сверчок.
Анютка (шепотом). Дедушка! А дедушка! Ты заснул?
Митрич. Ну, чего еще?
Анютка. Кака же така детосека?
Митрич. А вот така. Вот как попадется такая же, как ты, — не спит, он придет с мешком, да девчонку шварк в мешок, да сам туда же с головой, подымет ей рубашонку, да и ну хлестать.
Анютка. Да чем же он хлестает?
Митрич. А веник возьмет.
Анютка. Да он там не увидит, в мешке-то.
Митрич. Небось увидит.
Анютка. А я его укушу.
Митрич. Нет, брат, его не укусишь.
Анютка. Дедушка, идет кто-то! Кто это? Ай, матушки родимые! Кто это?
Митрич. Идет, так идет. Чего ж ты? Мать, я чай, идет.
Явление второе
Те же и Анисья (входит).
Анисья. Анютка!
Анютка притворяется, что спит. Митрич!
Митрич. Чего?
Анисья. Что свет-то жжете? Мы в холодной ляжем.
Митрич. Да вот только убрался. Я потушу.
Анисья (ищет в сундуке и ворчит). Как надо, его никак и не найдешь.
Митрич. Да ты чего ищешь-то?
Анисья. Крест ищу. Окрестить надо. Помилуй бог, помрет! Некрещеный-то! Грех ведь!
Митрич. А то как же, известно, порядок надо… Что, нашла?
Анисья. Нашла. (Уходит.)
Явление третье
Митрич и Анютка.
Митрич. То-то, а то бы я свой дал. О господи!
Анютка (вскакивает и дрожит). О-о, дедушка! Не засыпай ты, Христа ради. Страшно как!
Митрич. Да чего страшно-то?
Анютка. Помрет, должно, робеночек-то? У тетки Арины так же бабка окрестила, — он и помер.
Митрич. Помрет — похоронят.
Анютка. Да, может, он бы и не помер, да бабка Матрена тут. Ведь я слышала, что бабка-то говорила, однова дыхнуть, слышала.
Митрич. Чего слышала? Спи, говорю. Закройся с головой, да и все.
Анютка. А кабы жив был, я б его нянчила.
Митрич (рычит). О господи!
Анютка. Куды ж они его денут?
Митрич. Туда и денут, куда надо. Не твоя печаль. Спи, говорю. Вот мать придет — она тебя!
Молчание.
Анютка. Дедушка! А ту девчонку, ты сказывал, ведь не убили же?
Митрич. Про ту-то? О, та девчонка в дело вышла.
Анютка. Как ты, дедушка, сказывал, нашли-то ее?
Митрич. Да так и нашли.
Анютка. Да где ж нашли? Ты скажи.
Митрич. В ихнем доме и нашли. Пришли в деревню, стали солдаты шарить по домам, глядь — эта самая девчонка на пузе лежит. Хотели ее пришибить. Да так мне скучно стало, взял я ее на руки. Так ведь не дается. Отяжелела, как пять пудов в ней сделалось; а руками цапается за что попало, не отдерешь никак. Ну, взял я ее, да по головке, по головке. А шаршавая, как еж. Гладить, гладить — затихла. Помочил сухарика, дал ей. Поняла-таки. Погрызла. Что с ней делать? Взяли ее. Взяли, стали кормить да кормить, да так привыкла, с собой в поход взяли, так с нами и шла. Хороша девчонка была.
Анютка. Что ж, а некрещеная?
Митрич. А кто е знает. Сказывали, что не вполне. Потому народ ненашенский.
Анютка. Из немцев?
Митрич. Эка ты: из немцев. Не из немцов, а азиаты. Они всё равно как жиды, а не жиды тоже. Из поляков, а азиаты. Крудлы, круглы прозвище им. Да уж забыл я. Девчонку-то мы Сашкой прозвали. Сашка, а хороша была. Ведь вот все забыл, а на девчонку, в рот ей ситного пирога с горохом, как сейчас гляжу. Только и помню из службы из всей. Как пороли, помню, да вот девчонка в памяти. Повиснет, бывало, на шее, и несешь ее. Такая девчонка была, что надо лучше, да некуда. Отдали потом. Ротного жена в дочери взяла. И в дело вышла. Жалели как солдаты!
Анютка. А вот, дедушка, тоже батя, я помню, как помирал. Ты еще не жил у нас. Так он позвал Микиту, да и говорит, прости меня, говорит, Микита… а сам заплакал. (Вздыхает.) Тоже как жалостно.
Митрич. А вот то-то и оно-то…
Анютка. Дедушка, а дедушка. Вот опять шумят чтой-то в погребе. Ай, матушки, сестрицы-голубушки! Ох, дедушка, сделают они что над ним. Загубят они его. Махонький ведь он… О-о! (Закрывается с головой и плачет.)
Митрич (прислушивается). И впрямь что-то пакостят, дуй их горой. А пакостницы же бабы эти! Мужиков похвалить нельзя, а уж бабы… Эти как звери лесные. Ничего не боятся.
Анютка (поднимается). Дедушка, а дедушка!
Митрич. Ну, чего еще?
Анютка. Намедни прохожий ночевал, сказывал, что младенец помрет — его душка прямо на небу пойдет. Правда это?
Митрич. Кто е знает, должно так. А что?
Анютка. Да хоть бы и я померла. (Хнычет.)
Митрич. Помрешь, из счета вон.
Анютка. До десяти годов все младенец, душа к богу, может, еще пойдет, а то ведь изгадишься.
