— Дней пять оно тебе не понадобится, так что не трать понапрасну. И белье можешь обычное носить.
Значит, пять дней хозяин ко мне не прикоснется. Лучше бы вообще никогда!
Весь день я пробродила по замку, рассматривая высокие своды, цветные гобелены и стараясь не попадаться никому на глаза. Последние условие было трудно выполнимым, и я немного его подкорректировала: не попадаться на глаза хозяину, управляющему, магу и начальнику гарнизона. Все эти господа обитали преимущественно на втором и третьем этажах, поэтому я начала свои странствия с недоступного им четвертого, а потом перебралась на первый. Большие объемы меня пугали, зато в них так легко было затеряться, спрятаться от посторонних глаз.
Но любимая комнатка на первом этаже у меня все же нашлась — утопающая в мягких подушках и коврах гостиная. Разумеется, я не смела сидеть на всех этих диванчиках, а обычно скромно пристраивалась на полу возле шахматной доски. Правда, времени на подобный созерцательный отдых у меня было мало: за первым выходным днем последовала череда будней, наполненная работой. Я смахивала пыль в комнатах, убиралась, меняла белье и полотенца, поливала цветы в зимнем саду, подкармливала их специальными удобрениями, помогала кухарке, если в том возникала необходимость, прислуживала за столом, носила из подвала бутылки с вином, наполняла кувшины пивом, бегала за всякой снедью в кладовую, вместе с другими служанками занималась чисткой гобеленов, ковров, столового серебра, подсвечников, носила хырам грязную одежду хозяина, мага, экономки, управляющего и начальника гарнизона, приносила все, что меня просили: от книги на самой верхней полке до стакана воды и забытого хлыста. А еще, когда наступала моя очередь, кормила драконов. Не одна, разумеется, вместе с кем-нибудь из слуг. К вечеру ноги частенько гудели от усталости и бесконечного беганья вверх-вниз по высокой лестнице, пару раз я даже всерьез подумывала о том, чтобы заснуть на межэтажной площадке.
Дошло до того, что порой я радовалась тому, если посредине рабочего дня хозяин забирал меня к себе или совершал, что хотел, прямо на полу или ближайшем диванчике — для меня это был отдых. Так как подыгрывать от меня не требовалось, я, благополучно выкинув из головы советы Сары, просто наслаждалась незапланированным отдыхом, по возможности абстрагируясь от того, что творили с моим телом. Делать это после нескольких месяцев тренировок было несложно: Тиадей никогда не делал мне больно, не рвался с места в карьер, не вжимал с силой в стены, столешницы, перила.
Были, разумеется, и неприятные моменты, вроде моей тяжкой повинности принимать с хозяином ванну. Я наполняла ее, наливала в воду несколько колпачков ароматного масла, клала на пол и на специальную полочку по чистому полотенцу, приносила халат и ждала. Когда появлялся виконт, я раздевалась, иногда раздевала его, иногда он проделывал это сам, брала мочалку, душистое мыло и начинала его мыть. Потом, разумеется, гигиенические процедуры перетекали в попытки продолжения рода Тиадеев, начинавшиеся в ванной комнате и заканчивавшиеся на кровати. Виконт был темпераментным мужчиной, и мне доставалось по полной, тут уж ни о каком отдыхе речи не шло. Если бы не принимаемые мной меры (с помощью хитрости и манипуляций с рецептами я сумела-таки найти общий язык с местным аптекарем, регулярно снабжавшим меня нужным средством за все мои карманные деньги), то за эти три года подарила бы хозяину минимум двоих ребятишек.
Моя прошлая жизнь, она каждый день снилась мне во сне: и родной город, и родителей, даже своего несостоявшегося жениха. Раз за разом возвращался кошмар, в котором в наш подвал врывались солдаты, и с замирающим эхом криком матери в ушах я просыпалась в слезах. Где теперь моя мать, что с ней стало, осталась ли она жива, или араргцы убили ее? Иногда смотрела на лицо Тиадея — и видела руины пылающего города. Он ведь тоже Наездник, военный, он точно так же умеет убивать людей. В такие минуты я его ненавидела, хотела в кровь расцарапать лицо, но рассудок удерживал от безрассудства. Что я могу против него?
Пару раз попыталась завести разговор с Сарой о том, можно ли разыскать родных, существуют ли какие-то списки пленных, но она лишь сочувственно вздыхала.
— Кто ж теперь знает, что стало с твоими родителями, тем более, если мать определили в хыры. Хыры долго не живут, разве что им попадется очень хороший хозяин. Вот если бы ты искала торху, тогда был бы шанс. А так… — махнула рукой она.
Но я не отчаивалась, надеясь когда-нибудь вернуться на родину.
Мне хотелось сбежать, но бежать я не могла, вот и плакала по ночам в подушку. Сердце щемило от тоски; иногда казалось: вот закрою глаза, открою снова — и все обернется сном, я проснусь в своей кровати, услышу голос мамы, поем, оденусь, побегу в школу. Но это был не сон, а реальность.
Мои заплаканные глаза беспокоили Сару, она все давала мне успокоительное, но оно не помогало. Шмыгая носом, тоскуя по дому, я несколько раз испортила десерт и посадила пятно на какую-то книгу, после чего библиотекарь строго-настрого велел мне не появляться на пороге его владений с платком в руках. За книгу мне влетело: она оказалась редкой.
Особенно мерзко становилось, когда к нему приезжали гости, оценивающе смотрели на меня, интересовались происхождением, а потом небрежно бросали: 'У меня тоже торха из кевариек, хорошие они девочки'. И заводили разговор о своих рабынях, обсуждая их, словно лошадей. С таким безразличием упоминали о том, что велели прилюдно высечь хыру за выпитый без разрешения стакан молока, как сменяли одну девушку на другую, рассуждали на тему, стоит ли тратиться на врача, если они заболевали, придумывали изощренные наказания за малейшие провинности.
Один такой разговор вышел мне боком. Сосед виконта с особой циничностью, смакуя подробности, рассказывал о своих методах воспитания непокорных рабов. Потом вскользь посетовал, какой они хлипкий народ. Когда речь зашла о глумлении над пятнадцатилетней девочкой, оказавшейся недостаточно красивой для торхи, я не выдержала и с эмоциональным: 'Сволочь!' плеснуло в лицо норну вином.
— Да как ты смеешь, безродная дрянь, потаскуха! — мужчина подскочил, хотел ударить меня по лицу, но Тиадей перехватил его руку.
— Она моя, не забывай этого, — прошипел он, только тон его голоса сулил угрозу не только мне, но и ему.
Увернуться я не успела, лишь жалобно взвизгнула, когда меня схватили за волосы и пригнули голову к столу, при этом я больно ударилась виском.
— Ты что себе позволяешь?!
Пощечина обожгла щеку.
Я ногтями вцепилась в его руку, пытаясь освободиться от хватки коннетабля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
