Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там было еще несколько человек: водитель-кубинец, сотрудник посольства, бывший при конгрессмене в качестве няньки; несколько раз к компании присоединялась секретарша. И что самое главное, там был телохранитель. Он и являлся истинной жертвой Спешнева, к тому же он был первым американцем, которого Спешневу приходилось оценивать с профессиональной точки зрения. Он был именно тем человеком, которого Спешневу предстояло устранить. Спешнев знал этот тип людей. Он и сам принадлежал к нему (правда, до определенной степени). Такими были некоторые танкисты, некоторые асы-летчики, старые сержанты-пехотинцы и снайперы из лучших, исчислявшие свои жертвы сотнями. Все это были люди именно такого типа. Множество их можно было встретить в Испании — самых отчаянных советников, ходивших во все атаки, не пропуская ни одной, до такой степени их сжигало рвение. Смерть для этих людей ничего не значила. Вокруг можно было встретить примеры доблести и ловкости, но эти люди были вне всякого сравнения.
Спешнев понял это с первого взгляда. В английском языке для такого характера не было особого определения, а вот в русском оно имелось — «цельность»[25]. Этим словом обозначалась практически полная неподверженность любому греху. Этого парня невозможно было склонить к чему-либо дурному, на него нельзя было повлиять, его нельзя было совратить, убедить или купить. Он был таким, каким был, вот и все.
Спешнев хорошо понимал язык движений тела. За отделенностью, даже изоляцией телохранителя от остальной свиты он разглядел непреклонную гордость этого человека. Он не входил в их число. Они были политическими делягами и по сути своей паразитами. А этот обладал таким качеством, как спокойствие. Его тело непрерывно находилось под контролем, руки оставались неподвижными. В кобуре под мышкой он носил какой-то большой американский автоматический пистолет. Спешнев разглядывал в театральный бинокль его руки и обнаружил, что кисти у него очень крупные. Это было типично: у мастеров стрельбы из пистолета обычно именно такие руки, благодаря чему они пользуются оружием гораздо увереннее, чем все остальные.
Но больше всего впечатляли глаза телохранителя. Он был не из тех парней, которые постоянно вытягивают шеи, крутят головами во все стороны и то и дело устраивают экстравагантные представления, обнаруживая какие-то признаки опасности. У этого американца находились в непрестанном движении лишь глаза, выдававшие колоссальный боевой опыт. Они перебегали с предмета на предмет, оценивали, взвешивали, проницали. Они мгновенно распознавали увиденное и так же мгновенно выносили решения. Выражение его лица постоянно оставалось неизменным, он никогда не выказывал своих эмоций, но был постоянно на страже и замечал все.
Спешнев понял с первого же взгляда, а дальнейшие наблюдения лишь закрепили его уверенность: этот человек опасен.
Его нужно убить как можно скорее.
Других вариантов просто не оставалось.
Нужно подобраться поближе. К левой голени он прикрепил и спрятал под носком испанский автоматический пистолет двадцать пятого калибра. Подойти как можно ближе, не сделав и трех шагов по прямой, и отступить, как только покажется, что он привлек к себе внимание.
Этот человек обладал таким чутьем на агрессию, страх или беспорядок, что мог дать какую угодно фору любому радару. Нужно приближаться, используя прикрытия. Уверять себя в том, что ты подходишь с самыми добрыми намерениями, излучать эту уверенность каждой клеточкой своего тела, подбираться все ближе, двигаясь все медленнее, все спокойнее все непринужденнее, и лишь затем, в самую последнюю секунду, вспомнить об убийстве. Оружие необходимо достать мгновенно, так как малейшее промедление будет означать собственную смерть. Пистолет спрятан в кулаке, а рука движется с экстравагантной непринужденностью, совершенно непринужденно приближается и приближается, пока невидимое дуло не упрется в основание черепа. В тот же миг крохотный пистолетик выплюнет крохотную пульку, которая пробьет сразу и позвоночник, и головной мозг, сам Спешнев немедленно ускользнет, а телохранитель-американец упадет, даже не успев понять, что его выследили и убили.
«Именно это я и должен сделать, — сказал себе Спешнев. — Я должен это сделать, чтобы застраховаться от всяких осложнений, которые человек такого сорта может устроить мне во время выполнения моего задания. Только таким образом я смогу гарантировать свое освобождение из Гулага. Очень простой расклад: я убиваю его и окончательно освобождаюсь из Гулага. Раз и навсегда».
Он сидел за столиком, выставленным на тротуар улицы Санха около заведения под названием «Бамбу». Было уже поздно, хотя и не очень. Улица бурлила, фонари и лампионы изливали яркий режущий свет на соблазны самого низкопробного из бульваров Гаваны. Спешнев не спеша потягивал кофе, такой черный и крепкий, что непривычный человек мог бы умереть на месте. Он видел их.
«Кадиллак» уже довольно долго стоял на месте. Другим автомобилям приходилось отчаянно маневрировать, огибая огромный лимузин; водители кричали, ругались и непрерывно давили на гудки. Но «кадиллак», как и великая американская империя, которую он олицетворял, отказывался признавать существование окружающего мира.
Спешневу было видно, что в машине произошел какой-то спор между телохранителем и помощником номер один, который явно не желал слушать никаких объяснений. Вероятно, у этого номера один были проблемы с телохранителем, поскольку телохранитель, как было ясно из языка его движений и положения головы, отказывался признавать власть номера один над собой и множеством разнообразных намеков давал это понять.
Спешневу стало смешно. Этот помощник номер один, так же как и он сам, вычислил, какую огромную опасность представляет телохранитель, и теперь пытался прикончить его. У него не было ни смелости, ни решительности, ни безжалостности для того, чтобы убить его по-настоящему, как это предстояло сделать Спешневу, вот он и пытался совершить это в символическом варианте, как и подобает бюрократу. Ну что за дурак!
Спешнев сделал еще глоток черного сладкого кубинского кофе. По части кухни испанцы прямо-таки артисты! Напиток был таким густым и крепким, что можно было не сомневаться: он поможет сохранить бодрость еще как минимум на тридцать часов.
Ну вот, наконец-то хоть какое-то движение. Телохранитель и шофер вылезли из машины, остановились под красным фонарем, прошли ритуал осмотра из дверного глазка (Спешнев по лагерной привычке называл его «кормушкой») и вошли внутрь. Нетрудно было понять, что там пройдут переговоры. Довольно скоро телохранитель вышел на улицу и склонился к дверце автомобиля. Конгрессмен — свет красного фонаря окрашивал его белую шевелюру в розовый цвет — вышел из машины, нервно оглянулся, провел рукой по волосам и скрылся в доме. Телохранитель — глаза безостановочно осматривают окружающее пространство, рука замерла у груди неподалеку от пистолета, походка легкая и уверенная — проследовал за ним.
Прошло еще десять минут.
Спешнев взял еще чашку кофе и кубинский сладкий рулет. Это было изумительно.
Вдруг дверь борделя резко распахнулась, и оттуда по-крабьи, боком выбрался нетвердо державшийся на ногах человек с залитым кровью лицом. Рука, которую он неестественно нес перед собой, по-видимому, была сломана.
«Ого, — подумал Спешнев. — Кто-то попытался нагрубить не тому, кому следовало».
А потом яростно взвыли сирены, и ночь озарилась мигающими красными огнями: примчалась первая полицейская машина. За ней еще и еще. Помощник номер один высунулся было из автомобиля, чтобы вмешаться в происходящее, но его грубо оттолкнули кубинские полицейские, державшие наготове оружие и дубинки.
10
Почему они так любят зеленый цвет? Но они его действительно предпочитают всем остальным; это он знал точно, побывав в борделях Шанхая и Панамы, Никарагуа и Перл-Харбора, Сан-Диего и Хот-Спрингса. Их всегда красили зеленой краской, но такой бледной, таким тонким и прозрачным слоем, что сквозь нее всегда просвечивала штукатурка, каменная кладка или кирпич. В азиатских борделях было дымно, темно и тихо, как будто секс считался разновидностью наркотика. В борделях испанцев в глаза сразу же бросались распятия, то аляповатые, то искаженные в абстрактном стиле, висевшие чуть ли не на всех стенах; ну а в Америке питали пристрастие к большим календарям и плакатам с нелепыми песочными часами в виде розовых женских тел, украшенных подвязками и снабженных грудями с ярко-розовыми сосками. В этом заведении имелись распятия, свечи, тяжелый запах, портьеры с тяжелыми кистями, полутемный коридор, из которого вели двери в маленькие комнатки, где-то поблизости находился еще и туалет (об этом свидетельствовала явственно ощутимая вонь). Тут же находилась и «мамочка», а при ней ее девочки.
Эрл быстро осмотрелся, рассчитывая увидеть еще и вышибалу. Если таковой и имелся, то где-то прятался. Он сунулся в темный зал, ничего не заметил, заглянул в маленькую кухоньку, где тоже не оказалось ничего подозрительного. Возможно, вышибала сидел в подвале, а может быть, на крыше. Но он должен был находиться где-то рядом.
- Квант безумия - Сергей Кулаков - Боевик
- Залетный фраер - Сергей Зверев - Боевик
- Культурист - Б. Седов - Боевик
- За миг до удара - Наталья Корнилова - Боевик
- Рок-н-ролл под Кремлем - Данил Корецкий - Боевик
- Рок-н-ролл под Кремлем - Данил Корецкий - Боевик
- Святое возмездие - Михаил Серегин - Боевик
- Шах и мат - Георгий Олежанский - Боевик
- Без приказа - Игорь Берег - Боевик
- В поисках Валгаллы - С. Федоров - Боевик