Во-вторых, в данном случае необходимо разбираться в таких психологических явлениях, как «эффект ореола» и «эффект новизны». В основе эффекта ореола лежат механизмы, обеспечивающие при недостатке информации, подсознательное заполнение «дырок» в образе на свой вкус либо в соответствии со стандартом. О том, что для использования «идеального образа любимого» при знакомстве на танцах необходимо его упрощение до примитивного шаблона, мы написали. Что касается эффекта новизны, то он срабатывает при оценке восприятия людьми друг друга и заключается в том, что по отношению к знакомому человеку наиболее значимой оказывается последняя, самая свежая информация о нем, тогда как по отношению к незнакомому человеку более значима первая (или первичная) информация.
Наконец, чтобы понять, что именно так сильно может поразить человека (вызвать у него восхищение) при первом знакомстве с другим лицом и при отсутствии какой-либо значимой информации о нем, необходимо учитывать специфику самого восприятия. Восприятие — это целостное отражение предметов, людей, ситуаций и событий, возникающее при непосредственном воздействии физических раздражителей на органы чувств. Обратите внимание — целостное.
Как же происходит достраивание, когда полученной информации недостаточно для правильных выводов? Допустим, вам показывают обрывок какой-то фотографии и говорят: «Посмотрим, сможете ли вы по этой маленькой части фотографии определить, что на ней изображено?» Вы внимательно изучаете обрывок: на нем половина какого-то большого колеса, рядом два камешка, зеленая травка и больше ничего. Так, понятно. Что может делать половина колеса на травке; фотография большая, значит, колесо целое и не одно, есть, очевидно ось и другое колесо, мост и задние колеса, кузов, кабина. Ага! Это тяжелый грузовик; качество фотографии хорошее — значит, не наш. После такого достраивания вы уверенно отвечаете: «Это тяжелый грузовик, очевидно фирмы «Мерседес».
Нет, это отечественный «КамАЗ», но логика и направление вашего достраивания были правильными.
По тому же принципу действовал и французский естествоиспытатель Жорж Кювье, живший двести лет назад. Он мог по маленькой косточке реконструировать (достроить) скелет, скажем, шерстистого носорога или диплодока, или другого давно вымершего животного, в то время неизвестных науке. Когда через сто лет находили полный скелет этого носорога, оказывалось, что реконструкция Кювье была очень точной. Что же давало возможность Кювье реконструировать по отдельным частям скелетов облик доисторических животных? Ученый установил, что в каждом организме между органами имеются определенные соотношения («корреляция частей организма») и изменение одной части влечет за собой соответствующие изменения другой части организма (принцип соподчинения органов и функций). Можно ли выявить подобную корреляцию и соподчиненность при познании другого человека в процессе его восприятия? В принципе можно, и даже существует такая наука — физиогномика, которая, впрочем, до сих пор не получила прав гражданства. Основателем физиогномики был пастор Иоганн Гас-пар Лафатер. Он жил, как и Кювье, в XVIII веке. Этот пастор уверовал в свою способность определять по внешности ум, характер, а главное, моральный облик человека. Он был убежден в соответствии формы носа, ушей, глаз и губ с чертами характера, умом и нравственным обликом человека. А стало быть, по внешности не только можно, но и имеет смысл достраивать все остальные характеристики личности. Очевидно, Лафатер был наделен божественным чутьем, потому что такое достраивание ему почти всегда удавалось. А правильность прогноза через определенное время подтверждалась на практике.
Но мы совсем забыли о нашем герое. Мы оставили его в момент стремительного броска через весь зал к той, чьи внешние параметры в чем-то совпадали с имеющимся у него идеальным образом; и мгновенно эта малая часть совпавшего, в силу целостности самого восприятия, была достроена до полного соответствия с идеалом. Что же все-таки могло совпасть? Очевидно, какие-то чисто внешние данные: фигура, цвет волос, грация и пластичность, блеск глаз, улыбка, поворот головы, вскидывание подбородка и многое другое; внешнее и второстепенное для правильной оценки личности, но прочно отпечатавшееся в его подсознании. Мысль мужчины в такой ситуации движется очень прямолинейно и последовательно: если у нее такие глазки, такая ладная фигурка, такие элегантные штанишки, такая мягкая улыбка, то какие могут быть сомнения в том, что она очень умная, добрая, хозяйственная, заботливая, нежная, страстная и многое, многое другое из того, что мне хочется видеть в своем идеале? Поле идеала при восприятии может совпасть с реальностью всего-то на 2 %, но моментально достраивается до целого. И пока эмоции на взводе, а душа пылает в угаре страсти могучей, в правомерности такого достраивания нет никаких сомнений. Мужчине больше ничего не надо, он счастлив, у него пелена на глазах, он видит только то, что хочет видеть. Но потом кристаллики сами отваливаются от невзрачной веточки (читайте Стендаля!) и человек в ужасе восклицает: «Где были мои глаза? Как я мог так ошибиться? Неужели любовь — это всего лишь иллюзия восприятия?» Очевидно, что для многих это именно так. Для многих, но не всех.
Ведь в жизни столько случаев «состоявшегося знакомства».
«Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…» Повстречать можно свою любовь где угодно — на улице, в кафе, в кино, но главное — ее не упустить.
Жизнь постоянно подносит нам сюрпризы, которые мы (люди) не можем объяснить. Так, человек может упустить свой шанс найти любовь, не заметив ее, пройдя мимо, не понимая, что это «она».
Глава 7. Идеализация любви
Любовь — это единство и борьба двух противоположностей. С одной стороны, в любви неизбежна идеализация, которую Стендаль сравнивал с кристаллизацией. Отламываем мы веточку с зимнего дерева — черную, невзрачную, некрасивую, без листиков и цветочков, ничем не привлекающую взгляд, и опускаем ее в насыщенный раствор соли. Когда через определенное время мы ее вытащим, то увидим прекрасное зрелище — соль из раствора кристаллизовалась на веточке, усыпав ее алмазной шубой. Но по сути своей — это прежняя невзрачная веточка, а сверкающие кристаллы — это наше воображение, сильное желание увидеть долгожданный идеал. Пройдет всего несколько дней и под воздействием естественных причин — света, воздуха, тепла — кристаллики соли облетят и нашему взору предстанет голая, неприкрашенная сущность. Это как сцена, наполненная музыкой, блеском огней и мишуры, на которой происходит захватывающее воображение действие. Потом занавес опускается, и если мы проберемся в закулисье, то увидим только заплеванный, грязный пол, заваленный старыми газетами и окурками. С этой точки зрения идеализация — это ложное и неадекватное восприятие действительности. Поэтому еще в древности любовь сравнивали с опасным психическим заболеванием, лишающим человека возможности правильно мыслить и давать трезвую оценку объекту любви. Если так рассуждать, любовь — не только пограничное состояние психики, но иррациональный выход за границы здравого смысла.
«Любовь зла», — гласит русская пословица. «Любовь слепа», — говорит английская. Потом, правда, ослепление проходит и человек хватается за голову и восклицает: «Что это было со мной? Как это могло случиться?» Такая идеализация является неотъемлемым свойством страсти (в данном контексте страсть — это вариант яркой, но непродолжительной любви, удар молнии, оставляющей после себя пепелище).
В качестве примера можно привести отношения Сергея Есенина и Айседоры Дункан. С самого начала было ясно, что это абсолютно разные люди, с разными взглядами и интересами. Айседора была значительно старше Есенина, знала не более двадцати русских слов. Есенин же был не силен в английском. Как же они общались? Что могло их объединить? Но в том-то и природа «страсти грубой», что она способна сплотить даже абсолютно разных людей в одно нерасторжимое целое. Но только на время. Потом огонь гаснет, и остаются головешки и пепел. Осенью 1923 года Сергей Есенин, подводя итоги своим отношениям с Айседорой Дункан, с горечью сделал запись в дневнике: «Была страсть, и большая страсть. Целый год это продолжалось. А потом все прошло и ничего не осталось, ничего нет. Когда страсть была, ничего не видел. А теперь! Боже мой, какой я был слепой! Где были мои глаза? Это, верно, всегда так слепнут».
О причинах идеализации мы писали в предыдущей главе. Ведь познание одним человеком другого никогда не бывает бесстрастным. Своим обликом и поведением люди, по-разному отвечая ценностным критериям, имеющимся у человека, почти всегда вызывают у него определенный эмоциональный отклик, иногда простой и однозначный, чаще — сложный и противоречивый. И чем больше места занимают другие люди в системе ценностей человека, тем активнее процесс познания. Любовь всегда начинается именно с активного, заинтересованного познания другого человека. В актах познания людьми друг друга чувства проявляются, как правило, в форме сопереживания, которое один человек вызывает у другого. Чувства, которые возникают у человека в ходе восприятия другой личности, начинают оказывать воздействие на последующую оценку человеком этой личности. Это и приводит к идеализации. Идеализация тем выше, чем больше оцениваемый человек нравится оценивающему. Правда, идеализация может быть и с отрицательным знаком. Тогда преувеличивают не достоинства, а недостатки. Дальнейшее развитие тесных контактов между людьми может привести к тому, что человек будет с опозданием фиксировать или вообще не замечать изменения во внутреннем мире другого, и строить свое отношение к нему исходя из прежних представлений о нем. В этих случаях наблюдается явление, которое в психологической литературе получило название «эффекта ореола». Любовь Петрарки к Лауре — это классический пример «эффекта ореола», когда мгновенного взгляда хватило на стойкое чувство, длившееся десятилетия.
