в иных битвах. Когда Фёдор стал описывать царя, то делал он это, точно знал, что письмо его вскроют, прочтут и слово в слово зачитают перед государем.
– Да полно тебе! – усмехнулся Алексей. – Не будет писем твоих никто читать. Умерь восторг свой.
– Но ежели в самом деле государь наш ростом своим возвышается надо всякой воеводой? Ежели в самом деле он добр к нам, точно родной отец, мудр как змий на суде своём?
– Не пиши ничего! – прикрикнул Алексей писцу.
– Пиши, пиши, – возразил Фёдор.
Холоп поднял глаза на Басманова-отца, затем на сына, не ведая, как ему поступить.
– Пущай, пущай, – вздохнул Алексей, улыбнувшись нелепому замешательству.
Едва Басманов отдал тот приказ, как в покои явился гонец. Одет он был уже для дальней дороги – поверх кафтана шея была укутана широким шерстяным шарфом. Шапку, подбитую соболиным мехом, слуга держал в руке. Несмотря на общий вид гонца, по коему судить можно было, будто готов он тотчас же отправиться в путь, глаза его были точно припухшие ото сна. Завидев пришедшего, Фёдор радостно улыбнулся, всплеснул руками и даже поднялся со своего места.
– Присаживайся, а то долгий путь держать ещё, – произнёс Фёдор и начал плавно и бесшумно ходить по комнате.
– Благодарю за доброту вашу, Фёдор Алексеич, – ответил гонец, прижимая шапку к сердцу, и занял место Фёдора.
– Неужто почивать уже прилёг? Солнце едва скрылось за горизонтом, – спросил младший Басманов, вскинув бровь.
– По правде сказать, разбужен был по воле вашей, – ответил тот.
– Эвон как? – удивлённо спросил Фёдор, вскинув бровь.
– Несколько дней и ночей не смыкал глаз, мчался с самого Полоцка. Как доставил послание от князя, так и рухнул без сил. Проспал сутки, точно мёртвый.
– От которого князя, говоришь, мчался? – спросил Фёдор, зевая, точно и не слушает гонца.
– Так от Андрея Михалыча из Курбских.
– Ну, нынче путь держать, гляди, не в Полоцк! – сказал Фёдор и дал знак писцу посыпать чернила песком, чтобы схватились.
Холоп достал небольшой холщовый мешочек с сургучом. Пока написанное подсыхало, писец готовил всё к запечатыванию. Фёдор снял перстень и положил его на стол, чтобы было приложено к печати. За несколько минут с тем делом было покончено. Слуги были отпущены, и отец с сыном остались наедине.
– Каковы тебе забавы царские? – спросил Алексей, глядя в окно.
Во дворе всё чернели бесформенные пятна крови, которые смешались со снегом. В ночном мраке, который изредка разбивал огонь факелов, можно было угадать тут и там лохмотья холопов, которые сегодня днём отошли к Господу.
– Каковы? – переспросил Фёдор, подходя к столу. Он взял свой крупный перстень и надел обратно на большой палец, затем прошёлся до кресла и вновь опустился в него.
– Будь я летами моложе, – произнёс он, слабо улыбаясь, опустив взгляд в пол, – быть может, то будоражило бы кровь мою. Сгрызли холопов – пущай, что мне-то с того?
Он пожал плечами и поднял взгляд на отца. Алексей усмехнулся и взглянул на своего сына, подмечая привычку Фёдора плавно водить руками, время от времени поглядывая на перстни на своих руках.
– Ладно, Феденька. Оставь старика своего, устал я совсем, – произнёс Алексей, тяжело вздыхая.
Фёдор молча кивнул, поднявшись со своего места. Басмановы разошлись, но юноша не направился в свои покои, а ступал далее по коридору. И только он преодолел лестницу, как внизу заслышал частые шаги. Обернувшись, меж пролётов каменной лестницы Фёдор увидел мимолётный образ. Мимо скользнули светлые волосы, притом распущенные. Мелькнувшая в проходе фигура, что уже скрылась, точно была женской.
Несмотря на любопытство, он не сменил своего пути. Проходя по коридору, Фёдор предстал перед рындами, что сторожили покой государя. Стража преградила путь, чем вызвала лишь ухмылку Басманова.
– Не велено никого пускать, – хмуро бросил один из стражников.
– Доложите, что боярин Басманов челом бьёт, – произнёс Фёдор, скрестив руки на груди.
– Не примет царь никого, – мужик помотал головой.
– Ты доложи, а там будет воля государя, – спокойно произнёс Фёдор, пожав плечами.
Рынды переглянулись меж собой. Тот, что говорил с Фёдором, постучал в дверь. Из покоев послышался короткий ответ. Басманов едва улавливал голос, но не слова. Стражник приотворил дверь в государевы покои.
– Боярин Басманов бьёт челом, – доложил стражник и мгновение спустя обернулся к Фёдору.
Рынды безмолвно расступились, и юноша вошёл в комнату.
– Чего ж ты, Алёшка… – произнёс Иоанн, поднимая взгляд на вошедшего, и тотчас умолк.
На губах Фёдора сохранялась мягкая улыбка. Он медленно коснулся своего плеча и отдал земной поклон. Когда он поднял взгляд, то заправил пряди свои от лица.
– Вы, государь мой, ожидали отца моего? – спросил Фёдор.
Иоанн глубоко вздохнул, откидывая перо. Перед ним на столе расстилались исписанные листы.
– С чем пожаловал, Федя? – спросил царь.
В тоне его не было резкости и того звучания, которое заставляло стынуть кровь в жилах, разносясь звучным эхом под сводами расписных палат. Голос его был тихим, и в нём звучала усталая хрипотца. Свою голову, точно великую тяжесть, подпирал он рукой. Час уже был поздний, и перстни государевы покоились на шкатулке.
– Пожаловал я, государь великий, с тем, что принадлежит вам, – произнёс Фёдор, приблизившись к Иоанну. – Хотел было за трапезою обратиться к вам, право…
Царь свёл брови, глядя на то, как младший Басманов опускается на одно колено. Иоанн с вниманием следил за тем, как Фёдор, склонив голову, извлекал из-за широкого пояса своего тот самый нож, изукрашенный серебром. Когда юноша поднял взгляд, изогнув слегка свои соболиные брови, он встретился с холодным взглядом Иоанна. Фёдор протянул нож государю, склонив голову.
– Примите его, светлый государь мой, – тихо, но твёрдо произнёс Басманов.
По ветвям и лепестками из серебра скользили огни, отброшенные свечами, горевшими на столе. Царь помотал головой, разглядывая искусные сплетения узоров. Иоанн коснулся плеча Фёдора, точно не было меж ними различий, как меж государем и слугою, но точно были они одного духа.
– На что он мне? – спросил Иоанн, положив руку на нож, и слегка отодвинув принесённое в дар оружие. – На что он мне, старому, немощному? Слабы мои тело и разум. То ли твои лета – лета бравой юности, лета силы! Служи мне, Фёдор. И на службе своей пригодится тебе оружие твоё.
– Клянусь вам, государь великий, напоить ту сталь кровью врагов ваших, – произнёс Фёдор, взяв руку государеву, целуя тыльную сторону ладони.
Иоанн замер, глядя на юношу, чуть наклонив голову свою, преисполненную тяжкими думами.
– Полно тебе, Федя, – ответил царь, отводя руку свою и взгляд.
Сперва Басманов поднял глаза, всматриваясь в уставшее лицо государя. Сейчас, в вечернем полумраке, юноша читал в нём великую печать скорби и ноющей тревоги,
