ПЭТ-контроль.
– И что?
– Как это что? Картинки на МРТ-ПЭТ гораздо легче интерпретировать, чем на сцинтиграммах. И они показывают значительное уменьшение накопления препарата в префронтальной области.
Адам покачал головой:
– Не получается. По моим данным не получается. Редукция статистически не подтверждается.
– На групповом уровне – согласна, четкой корреляции нет. Но на индивидуальном – потрясающе.
– Кончай уже. На индивидуальном… Мы же не собираемся производить препарат для индивидов.
– Не пойму, что ты хочешь. Это же наша первая ПЭТ-группа. Мы начали с нуля, но уже видны четкие показатели снижения тау-белка.
– Показатели… – Адам не удержался и опять передразнил интонацию. – Брось, Селия…
– Что ты имеешь в виду?
– Сама прекрасно понимаешь. Результаты могут вводить в заблуждение. Или вы заведомо предвзято толковали данные.
– Ты и в тот раз это утверждал, Адам. И чего добился? Сослали в другую лабораторию.
Адам посмотрел на дисплей – Селия улыбалась. Ей-то откуда знать?
Он вырос на Манхэттене. Отец – успешный ресторатор, мать – танцовщица, окончила Джульярд и основала собственную танцевальную студию. Пара всем на зависть: состоятельные, успешные, да еще и сын-красавец, хоть сейчас на обложку журнала. Но Адаму было не особенно уютно в семье – надо было соответствовать непререкаемому идеалу матери, мириться с полным невниманием отца и приспосабливаться к его сумасшедшим выходкам. Ни один из родителей даже бровью не повел, узнав о нетрадиционной ориентации сына, в их полубогемном мире выше всего ценилась свобода. Если никто не покушается на твою личную жизнь, то и у тебя нет права вмешиваться в чужую. И все же тинейджерский период Адам пережил очень тяжело. Желание любви не освещало, как у многих, жизнь – наоборот, стало мучительным и безответным томлением.
С годами Адам понял, что отцовское невнимание, которое он воспринимал как равнодушие и даже нелюбовь, на самом деле было отсутствием уверенности в себе. У каждого свой способ борьбы с собственными демонами – отец выбрал постоянное движение. И Адам унаследовал эту внутреннюю суету и спешку, никак не мог избавиться от страха: остановишься – тебя поймают. В университет он поступил в надежде избавиться от сумасшедшего, постоянно на виду, образа жизни родителей. Но обрести душевное равновесие все равно не удавалось, и только теперь, в Париже, элементы пазла начали то короткими, то рекордными прыжками пробираться на предназначенные им места. Здесь он не чувствовал себя чужаком – как ни странно, именно потому, что и был им. Чужая страна, чужой язык, чужая культура. Турист, иностранец. Можно замедлить бег, а то и вовсе остановиться. Здесь все такие.
Париж стал его спасением. Но Селии-то откуда про это знать?
– Посмотри еще раз на картинки. Насчет формулировки – согласна. Ты же знаешь Эндрю… подумаю и изменю. Но результат остается результатом. Это неоспоримо. И мы получим еще больше доказательств, когда закончим эксперимент. Как с твоими мышками?
– Скоро финиш, но таких впечатляющих результатов, как у вас, я не вижу.
– Адам! Нельзя же сомневаться во всем!
Он хотел было возразить: это наша обязанность – сомневаться, но промолчал. Селия, как мало кто в отрасли, честна и дотошна на грани с комическим. Наверняка она относится к его двойным и тройным проверкам снисходительно, потому что и сама такая. А терпение – о таком терпении можно только мечтать. Он сам был свидетелем яростного спора Дэвида с доктором Нгуеном, и надо иметь железные нервы, чтобы держаться так, как держалась Селия. Но она принадлежала к тому типу ученых, которые произносят слово “наука” с заглавной, да еще увеличенной под лупой буквы. Он бы не удивился, если бы узнал, что у нее дома висит багряно-красный гарвардский плакат с одним единственным словом: VERITAS.
Ее идеализмом можно, конечно, восхищаться, но за последние годы знаменитый университет несколько конвертировался. Поклоняются уже не VERITAS, не ИСТИНЕ, а деньгам. Нет, бесспорно, здесь по-прежнему работают замечательные ученые и профессора, но… как сказано в Евангелиях: Не можете служить Богу и маммоне[17]. Руководству то и дело приходилось объясняться, почему они приняли крупные пожертвования от того или иного русского олигарха или каких-то еще более сомнительных спонсоров. Любое заседание начиналось и заканчивалось одним-единственным вопросом: где взять дополнительное финансирование?
Он приготовил достойный ответ, но как раз в этот момент к Селии в комнату кто-то вошел. Та глянула, тут же обернулась и сделала страшные глаза.
– Поговорим попозже, Адам. Сейчас не могу.
Он кивнул: само собой – и нажал красную кнопку отбоя. Покосился на часы в правом нижнем углу и привычно удивился – как быстро летит время!
И что ему дал этот разговор?
И чего ты добился? Сослали в другую лабораторию.
Значит, Селия тоже так считает – его отправили подальше от Гассера, чтобы не путался под ногами со своим нытьем и бесконечными перепроверками. Многие так и думают, хотя в действительности Адам сам мечтал устроиться работать в нейроцентр “Крепелин”. Но что правда, то правда: отношения с Дэвидом становились все более напряженными. Шеф все время винил его, дескать, задерживает эксперимент, а последней каплей стало то, что в прошлом году Адам поделился данными с одним из злейших врагов Дэвида, не сказав ему ни слова.
Поделился данными со злейшим врагом… Чушь собачья. Несоразмерная реакция. С понятием “злейший враг” Адам распрощался еще в подростковом возрасте. Все его преступление заключалось в том, что он послал кое-какие данные группе в Колорадо в обмен на разрешение воспользоваться их методами – совершенно нормальный, общепринятый ход. Гарвардская группа постоянно сотрудничала с Колорадо. У них даже были совместные публикации, в том числе и прорывные. Но Дэвид, с его параноидальными взглядами на лояльность, затаил злобу. И как только в Париже открылась лаборатория физиологии мозга, тут же отправил его туда, вряд ли догадываясь, что это совпадает с желанием самого Адама.
В конечном счете что за разница, кто, кого и куда послал? Работу в Гассере он не потерял, продолжал работать онлайн, а время в Париже все равно ограничено продолжительностью эксперимента. Закончил серию – будь любезен возвращайся. Но вот что забавно – после отъезда Адама отношения с Дэвидом немного наладились. Оказывается, шесть часовых поясов вполне способны сгладить острые углы и придать общению более или менее цивилизованный характер. Сказали тебе что-то неприятное, а ты понимаешь, что произошло это шесть часов назад и горячиться как-то глупо.
Нельзя же сомневаться во всем, сказала Селия. Но она не слышала то, что слышал он, – закулисные переговоры Дэвида и Эндрю с чиновниками из NIH, Национального института здоровья. Она не присутствовала на экстравагантных ланчах со спонсорами – там-то дозволено все, лишь бы произвести впечатление как на состоятельных
