как медленно падает в пропасть внешне совершенно здоровый человек, у нее непроизвольно сжимались кулаки.
– Я сделаю все что нужно, только скажи, – неожиданно тихо сказал Эндрю. Очки опять заняли весь дисплей. Серьезный, соболезнующий взгляд – он все понял. – У меня хорошие связи, не мне тебе говорить.
Селия молча кивнула.
– Поговорим попозже…
Подождала продолжения, но Эндрю помахал рукой, и экран погас.
Она вдруг поняла, насколько устала. Села на стул и обвела взглядом лобби госпиталя.
– Опять я здесь сижу… – прошептала она, и по щекам покатились не приносящие облегчения слезы.
* * *
Селия улыбнулась и кинула отцу картонную коробку с бейсбольными карточками. Он довольно ловко ее поймал и наградил дочь серьезным взглядом.
– Даже не думай. Сохрани.
Она присела рядом и открыла коробку. Вся цветовая гамма шестидесятых.
– Здесь же сотни карточек, папа! Зачем они тебе?
– Бейсбольные карточки могут стоить миллионы. Давай-ка поглядим, что у нас тут.
Она взяла одну карточку. “Гэри Нолан”. Имя ей ничего не говорило. А это что? “Цинциннати Редс”. Заглянула в коробку, не зная, как себя вести – то ли ужасаться, то ли изобразить восхищение. Отец, оказывается, заядлый коллекционер. Или, может, бабушка не отличалась фантазией при выборе подарков.
– Я же ни разу не видела, чтобы ты открывал эту коробку! И вряд ли когда-нибудь откроешь опять.
– Ты в этих делах ничего не смыслишь, Тыквочка. Я слышал про одного парня в Коннектикуте, тот за бесценок купил старую развалюху. В жутком состоянии, завалена черт знает чем – помер какой-то спятивший барахольщик. Начал разбираться, пришла очередь кухонного диванчика – знаешь, есть еще такие, сиденье поднимается, и там годами копится всякая ерунда. Смел паутину, а в ящике полно таких коробок. С бейсбольными карточками. Старинные, с тысяча девятьсот одиннадцатого года. Тай Кобб, оригинал. Знаешь, сколько он за это получил?
Селия пожала плечами:
– Откуда мне знать. Тысячу баксов? Десять тысяч?
У Теда весело заблестели глаза, и он для убедительности произнес сумму по слогам:
– Три-ста ты-сяч долларов. Триста тысяч!
Селия пригляделась к выцветшей карточке в руке отца. Парень в ярко-красной бейсболке поднял руку в кожаной перчатке в победном жесте. Типичный герой шестидесятых – круглолицый, излучающий невинность и несокрушимый американский дух.
– По-моему, фанаты бейсбола слегка не в своем уме. Объясни, может, я что-то не понимаю. Миллионы психов держат миллиарды подобных карточек в гардеробах – и ты хочешь сказать, что этот хлам имеет какую-то ценность?
– В бейсболе твоя логика бессильна, Тыквочка, – ласково улыбнулся Тед.
Селия рассмеялась. Все это настолько глупо и нелепо, что наверняка так и есть: логика бессильна. И папа сегодня замечательный – веселый, остроумный, как когда-то.
– Окей, тогда сделаем так: переложим карточки в пластиковую коробку и поставим в гараже. Что ей делать в платяном шкафу?
– В гараже слишком влажно.
– Крышка же герметичная!
Тед решительно затряс головой:
– Ни за что. Можешь отправить в гараж все что хочешь, только не это.
Селия вздохнула, но спорить не стала. Все утро она помогала отцу прибираться. Запустила стиральную машину, навела порядок в холодильнике. Ни единого протеста – пока не добрались до заветного гардероба в спальне. Тед Йенсен всю жизнь любил порядок. Пока не заболел, регулярно пылесосил, образцово застилал постель, в кухне никогда не копились горы немытой посуды. Но что есть, то есть – терпеть не мог что-то выбрасывать.
Селия поставила ящик с карточками на пол и опять нырнула в шкаф. Штабеля обувных коробок, пара чемоданов. Если бы здесь жила женщина, можно было бы одобрительно кивнуть – да, эта дама знает толк в обуви. Но в отцовских коробках башмаков не было. Первая же оказалась набитой газетами.
– Это мы сдадим в макулатуру, – пробормотала она и понесла коробку в прихожую.
– А что там?
– Журналы. “Катера и яхты”.
– Нет-нет. Верни на место.
– У тебя же в жизни не было катера! И тем более яхты.
– Хорошие журналы. Посмотришь на такую посудину – и сердце радуется. Тем более мне их подарил Рик.
– Ладно… – Селия вытащила чемодан и достала старый вентилятор.
– По-моему, он давно сломался.
– Ничего не сломался. В жару незаменимая вещь.
– У тебя же теперь кондиционер! Выкидываем.
Кроме вентилятора, в чемодане лежали радиоприемник, пара древних электрических будильников и наушники с навечно перепутанными проводами. Все это тоже отправилось в прихожую.
К ее удивлению, отец не протестовал. Повернулся к окну и, судя по всему, полностью потерял интерес к происходящему.
Ее окатила волна тревоги, даже в животе стало холодно. Только не исчезай.
Но нет. Он вглядывался в сетку дождя за окном.
– Опять со снегом. Упрямая зима выдалась.
– Да… – От сердца отлегло: совершенно уместное замечание. Сдаваться рано. – Даже не припомню такую, – подтвердила Селия, – метет и метет.
Она не без труда размотала ленту скотча на следующей коробке. Среди старых солнцезащитных очков, рамок для фотографий и давнишних журналов, опутанных отслужившими свое кабелями, обнаружился большой желтый медвежонок.
Селия засмеялась:
– Мистер Кадлс! – Достала медвежонка и осторожно стряхнула пыль на подстеленную газету. Клетчатая ковбойка и штанишки на подтяжках.
– Этого старичка можешь взять себе, – неожиданно проявил великодушие Тед.
– Не думаю… Посмотри – вот здесь уже плесень. И здесь.
– Очень жалко…
– Очень жалко, очень жалко, но по мишке плачет свалка, – срифмовала Селия и улыбнулась.
– Слышишь, мишуля? Вот так и бывает, когда состаришься. Чуть пахнёт от тебя плесенью – и будь любезен на свалку. Никому ты больше не нужен.
У Селии потеплело на сердце. Болезнь болезнью, но как прекрасно, что отец сохранил чувство юмора.
Коробок больше не было. Она начала перетряхивать одежду. Много тонких сорочек, какие-то из них она никогда раньше и не видела. Работал отец в грубых штанах со множеством карманов – того цвета, что принято называть то хаки, то камуфляжным, и в куртке такого же цвета и тоже с карманами. А в свободное время предпочитал джинсы и футболки. Или, если прохладно, флисовые джемперы с кожаными заплатами на локтях. Вот они и висят, все в мелких катышках после бесчисленных стирок.
Всё на выброс.
Открыла вторую дверцу и чуть не ахнула.
Женские платья.
Сначала она подумала, что платья мамины. Вот это, с вышитыми цветами. И вот это, черное, без рукавов. Но рядом? Это еще что? Лоснящееся, пронзительно-зеленое, усыпанное блестками платье с красным поясом. Нет, это невозможно, мама ни за что не надела бы такое. Должно быть, это платье Лоретты, она когда-то была папиной подружкой. Селия на секунду закрыла глаза и представила щедро накрашенную физиономию, высоко взбитые пергидрольные локоны. Так-то так, но
