— Но до тех пор нужно хоть чем-нибудь занять две, а то и три сотни этих юнцов. Как бы их отвлечь?
— Мелкими поручениями, связанными с охраной дворца.
Таким образом, для мюскаденов тот день в целом прошел в блужданиях вокруг Тюильри, где им велели смотреть в оба. Разодетые, словно на бал, Сент-Обен с приятелями маршировали по площади Карусели с тростями-дубинами под мышкой, бдительно вглядываясь в праздношатающихся ротозеев и рабочих, которые, собираясь группами, с жаром обсуждали создавшееся положение.
— Вон там тип в голубой куртке…
— С острым носом?
— Он самый. — Дюссо кивнул. — Мне решительно сдается, что в прошлом году я частенько встречал его возле Консьержери.
— Вспомнил! Разве его забудешь? Он был присяжным заседателем в революционном трибунале. Сущий живодер.
— Топино-Лебрен! — вскричал Сент-Обен.
— Вот-вот! Это точно он.
Мюскадены обступили подозреваемого, схватили его. Бедный малый, напуганный их грубым обхождением, не сопротивлялся, дал себя утащить, не попытавшись хоть словом позвать на выручку рабочих, вместе с которыми он на чем свет клял дороговизну. Сент-Обен приступил к допросу:
— Твоя фамилия?
— Венсан…
— Назови свою настоящую фамилию!
— Я же вам говорю, Венсан.
— Ты Топино-Лебрен!
— Вовсе нет, меня зовут Венсан, я художник. Спросите у моих соседей.
— Где ты живешь?
— В двадцать восьмом доме по улице Лапп.
— Улица Лапп? — удивился Давенн. — Но это же в предместье.
— Само собой.
— Тебя доставят в комитет.
— Куда? В какой?
— Общественной безопасности. А оттуда в тюрьму.
— Но я художник, моя фамилия Венсан!
Сцены подобного рода разыгрывались то и дело при полном всеобщем равнодушии. Народ, который собирался вокруг, не протестовал, словно бы выжидая удобного момента, чтобы посчитаться с этими господчиками. Мюскадены потащили свою жертву в полицию, на ходу выдумали неопровержимые доказательства, и ни в чем не повинный художник попал за решетку безо всяких формальностей. А Сент-Обен с компанией вернулись на площадь Карусели: расхаживая по двору Тюильри перед рядами построенных там в боевом порядке солдат генерала Кильмена, они в полный голос насмехались:
— Для чего служат сии вояки?
— Мой драгоценный, они ни для чего не нужны, ведь мы здесь.
— Я придерживаюсь того же мнения.
— Они, наверное, недурно дрались на наших границах, но какой от них толк на парижских улицах?
— С мятежом не управишься, как с кавалерийской атакой среди чистого поля.
Старший сержант, услышав эти развязные шутки, двинулся прямиком к наглецам:
— Я вам запрещаю!
— А мы в позволении не нуждаемся, — заявил Сент-Обен.
— Нахалы!
— Разве Конвент ценит ваших солдат больше, чем нас?
— Могу поручиться за это!
Мюскадены подступили к разъяренному старшему сержанту, окружили его.
— Не сметь больше оскорблять армию! — рявкнул он. — А то мы вас сапогами расшвыряем!
— Спокойно!
Потревоженный шумом ссоры, Тальен торопливо сбежал вниз по лестнице, он покинул комитет в спешке, опасаясь, как бы не дошло до столкновения. Он все твердил:
— Спокойствие, граждане!
Старший сержант от возбуждения все подкручивал усы:
— Эти франты издеваются над нами!
— Ни в малейшей степени, — заверил Тальен. — Они просто сгорают от нетерпения начать действовать, чтобы скорее восстановить общественный порядок.
— Хотел бы я посмотреть на их подвиги, гражданин депутат.
— Ты все увидишь, сержант.
— Сперва бы хоть ружье научились держать.
Тальен отвел мюскаденов в сторонку от сержанта-ворчуна и доверительно сообщил:
— Завтра очень рано, в три часа ночи, будьте все на террасе Фельянов: состоится новая раздача ружей и патронов. Оружейная и пороховая комиссия предупреждена. Оттуда, прежде чем предместья проснутся, вы должны поспешить к дому пивовара Сантерра, где прячутся предатели, подстрекающие народ, и окружить его. Вам будет поручена эта важнейшая миссия.
— В предместьях? Но где именно?
— На окраине предместья Сент-Антуан, между ним и бульварами. Вам предоставят проводников. А теперь предупредите всех ваших и с этой минуты отдыхайте. Не забывайте: вы — передовой отряд Конвента.
— Передовой отряд? О, мы сознаем это, — подняв брови, протянул Дюссо.
Сонные, но воинственные, чтобы не сказать рвущиеся в бой, заново вооруженные, напомаженные молодые люди, от которых буквально разило мускусом, в количестве трех сотен перед рассветом собрались на площади Карусель; закинув ружья на плечи или сжимая их в руках, будто вышли поохотиться на кроликов, с самым воинственным видом они хорохорились в предвкушении желанного столкновения. Младший офицер, чья белая перекрещенная на груди портупея поблескивала под луной, позвал их, и они беспорядочной гурьбой, словно на прогулке, двинулись по набережной, где их ждали отряд легкой кавалерии и генерал Кильмен собственной персоной, сам Кильмен со своей багровой физиономией отъявленного пьянчуги, Кильмен Дублинский, повидавший немало сражений в Сенегале и в Америке, неуживчивый, поднаторевший в своем деле; его брала досада при одной мысли, что придется командовать этой ватагой шутов.
— Сент-Обен, скажите, это и есть проводники, которых сулил нам Тальен?
— Боюсь, что так, друг любезный.
— Вот увидите: эти мужланы попытаются присвоить нашу победу.
— Тихо! — рявкнул Кильмен, обрывая их шушуканье. — Постройтесь в три шеренги и шагайте, и чтобы ни звука, а не то я на вас напялю настоящие мундиры!
— Интересно, где он их откопает? — прошелестел Дюссо, подхихикнув.
— Молчать!
Бесшумно, не зажигая огня, воинство мюскаденов в потемках последовало за всадниками, которые продвигались шагом; копыта лошадей обмотали тканью, чтобы не цокали по мостовой. Перед Ратушей свернули, намереваясь незаметно, петляя в тесных переулках, добраться до улицы Сент-Антуан. В пять часов, когда заря только-только забрезжила, они приблизились к площади Бастилии. Встречные простолюдины — у некоторых были пики — смотрели на них неприязненно, однако отступали, прижимаясь к черным стенам своих домов. Никто и не подумал напасть. Так как здесь выращивали огородные культуры, а воздух был теплым, ветерок приносил аромат свежих трав. Дом Сантерра был в двух шагах. Люди Кильмена окружили его, потом, вооруженные саблями и карабинами, сошли с лошадей, взломали двери и ворвались внутрь.
— А мы, нам что делать? — прохрипел Сент-Обен.
— Я же вам говорил, они хотят приписать победу целиком себе, чертовы солдафоны!
Раздосадованные мюскадены, вздыхая, направились к торговкам овощами. Дюссо спросил у одной из поселянок, что у нее в корзине.
— Репа, монсеньор…
— Репа? И это едят?
— У нее едят корешки.
— Ты мне их продашь?
— Если вам угодно…
— Сколько ты хочешь за эту корзину?
— Сто су…
— Держи, вот тебе двадцать франков.
— Ах, сразу видать, что вы больше стоите, чем эти нищие якобинцы!
Вправду ли она так думала? Или, увидев купюру, сказала себе, что буржуа не в меру богаты?
— Она вся в земле, ваша находка, — заметил Сент-Обен, вынимая из корзины одну из репок.
— Эти овощи надо помыть, только и всего.
Они пересекли площадь и приблизились к огромной египетской богине, гипсовой Изиде, которую воздвигли в честь праздника Возрождения нации; она, пережив несколько зим и ливней, все еще походила на фонтан: тонкие струйки воды текли из ее облупленных сосков. Вымыть здесь овощи потребовалось не только им. Мюскадены, оставшись не у дел, раздавали свои деньги поселянам, платя за салат и капусту, которые собирались съесть сырыми. А рядом старая крепость, ставшая исчерпывающим символом французской революции, распадалась в хаотическое нагромождение плит, кустарника, колючих ветвей и диких цветов, заполонивших откосы рвов; камни донжона унесли — они послужили для строительства моста между левым берегом и Тюильри.
Мюскадены протомились в терпеливом ожидании два часа, пока не вернулся Кильмен со своими кавалеристами; генерал, явно недовольный, показался под сенью каштанов, в четыре ряда тянувшихся по бульвару Сент-Антуан. Он миновал, оставив без внимания, дом в итальянском стиле, принадлежавший гражданину Бомарше, старому, но еще доживающему свой век изгнанником в Гамбурге, а у входа в парк, до отказа начиненный гротами и лабиринтами — «национальное достояние», плод безумного вкуса нового времени, куда наши мюскадены часто заходили потанцевать, — не удостоил взглядом статую Вольтера, царящего здесь (его теперь снова полагалось любить).
— Что вы сделали с бунтовщиками, генерал? — сложив руки рупором, осмелился крикнуть мюскаден в красном с золотом жилете.
