Год пройдет, прежде чем горестные воспоминания утратят остроту. Хотя… С моей-то памятью…
Впрочем, не так-то уж я и выделяюсь. У Андропова тоже память эйдетическая – феноменальная, как на эстраде говорят. Такая же и у Сталина была. Мы с Иосифом Виссарионовичем ничего не забываем…
Я досадливо поморщился, лишь сейчас приметив черную «Волгу», наверняка «дублерку». Хотя обычно «прикрепленные» пользовались менее заметными авто.
Из машины выбрался плотный мужчина среднего роста и средних лет. Про таких говорят: «Ладно скроен, крепко сшит». Борис Семенович Иванов. Генлейт КГБ. Я почему-то думал, что Андропов, переезжая в Кремль, оставит за себя как раз его - Иванову он доверял полностью. Но нет, назначил Цвигуна. А Иванову даже ПГУ не доверил, Борис Семеныч до сих пор ходит в замах у Крючкова. Ну, и правильно… Генерал-лейтенант просто-таки создан для «прямых действий», недаром он курирует Управление «С»…
Поправляя очки, Иванов скупо улыбнулся и пожал мне руку, а я подумал, что генлейту никакой грим не поможет скрыть простое и открытое русское лицо.
- Здравствуйте, Борис Семеныч, - ляпнул я, и брови моего визави полезли вверх, демонстрируя легкое замешательство.
- Здравствуйте, Миша. Хм… Вы уж простите, но это я охотился за вами в Первомайске.
- Да, вы держали меня в хорошем тонусе.
- Да-а… - Иванов потер щеку. – Решил, вот, встретиться с вами, так сказать, в неофициальной обстановке… Ну, если честно, то с подсказки Юры… Юрия Владимировича. Хочу как бы реабилитироваться, - он нахмурился. – Мне очень жаль, что вы потеряли отца. Это не дежурные соболезнования, поверьте. Сам терял и товарищей, и друзей, и родных. Знаю, каково это. Просто… В общем, картина такая. Один из ваших прикрепленных получил два дня отдыха – и угодил в ловушку. Его пытал, а затем убил некто Джонни Кид.
- Крошка Джон? – усмехнулся я. – Мило.
- Да уж, - буркнул генлейт. – Поверьте, выследить и прикончить сотрудника «девятки» - оч-чень сложная задача, но «Крошке» это удалось. Джонни Кид – сволочь известная. Он засветился еще лет пятнадцать назад, когда отстреливал свидетелей убийства Кеннеди. И вот… - Иванов развел руками. – Ему хватило нескольких минут, чтобы проникнуть в зону особого внимания…
Он смолк, да и о чем говорить? Остальное происходило на моих глазах – и преступление, и наказание.
- Да мне и в голову не приходило, что это наши так… - солгал я негромко. – Так нелепо и так подло.
Борис Семенович неловко кивнул.
- У нас в отделе уверены, - выговорил генерал-лейтенант, словно отводя подозрения от своих, - что следы ведут в Белый дом.
- Спасибо, Борис Семенович! – сказал я с чувством.
- А, да-да… - расстроенно промямлил чекист, и вяло пожал мою руку.
Глава 7
Глава 7.
Среда, 12 апреля. Вечер
Москва, проспект Калинина
Наташка обрадовалась моему явлению, лишь заметалась внутренне, не зная, допустимо ли так сиять во дни траура. Тогда я первым подал девушке пример, вволю ее потискав. И было, за что.
Пока я рыбу ловил на Сегозере, моя секретарша провернула кучу дел, помогая советским «творянам». Перебрав пухлые папки, аккуратным штабелем попиравшим мой стол, мне осталось лишь головой качать в немом восхищении.
Литографический степпер на эксимерном лазере для минского «Планара»… Сетевая модель передачи данных ПУП/МП (протокол управления передачей и межсетевой протокол) от калининского «Центрпрограммсистем»… Разработка никель-металлогидридных аккумуляторов для завода «Сириус»…
- Ната-аш… - потянул я зачарованно. – И зачем тебе начальство? Ты и сама со всем справляешься!
- Ну, скажешь тоже! – девушка вспыхнула румянцем удовольствия.
- Да правда! Двигаешь прогресс! – настоял я.
Вот уже и Наташины ушки зарделись… Разгореться пожару не дали посетители. Вернее, посетительницы – эгрегор явился всем своим приятным коллективом. Рита даже Настю с собой привела.
- Привет! – кинулась ко мне сестричка. – А я у тебя тут еще ни разу не была!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Едва я приобнял родню, как девчонки навалились, щебеча вразнобой – и старательно обходя прискорбную тему:
- Ой, Мишенька, мы за тебя так волновались!
- Иже херувимы! Дай я тебя поцелую… Аля! Вот, противная какая! Я первая!
- В очередь! В очередь!
- Ой, мне только спросить!
Обласкан и оцелован, я присел на краешек стола, без натуги расплываясь в улыбке. Рядом на столешницу присела Рита. Настя жалась справа, а моя суженая тискалась слева. Окруженный волнующим теплом, я вплел в голос бархатистые обертоны:
- Это ж сколько мы с вами вместе…
- С ранней молодости! – хихикнула Светлана, тут же надувая губки. – Рядом на горшках сидели, а ты меня обижал! Сильно!
- Я?!
- А кто мне кармашек на передничке порвал? Не ты, скажешь?
- А не надо было моему медведю язык отрывать!
- А чего он дразнился? – Шевелёва развела руки, демонстрируя Рите размер моей старой игрушки. – Самый был здоровенный мишка в группе! Больше меня! Весь из белого поролона, а язычок красный-красный…
Мне показалось, что милая девичья болтовня не случайна. Возможно, даже отрепетирована – просто так, по доброте. За две недели горе не избыть, но можно же хоть отодвинуть в сторонку безрадостные думы! Вон, унылые тучи на небе тоже иногда расходятся, пропуская солнечный луч…
- Бедный мишка! - вздохнула Ефимова, нарочито печалясь. – Дюха ему лапу оторвал. Реву было… А эта малолетняя стервозина…
- Ха, а сама-то? – фыркнула Света заносчиво. – Кто у Мишки трусики стырил? Думаешь, я не помню?
- Ой, да это ж для куклы! – покраснела Аля.
- Ага, для куклы… А кто Мишку в постель затащил?
Ритины губы дрогнули, выпуская неяркий смех.
- Какая у тебя была бурная личная жизнь!
У Ефимовой даже шея нежно заалела.
- Тогда гроза была! – лепетала она оправдания. – Меня вся эта стихия до сих пор пугает!
- Да-а… - я сожмурился, памятью возвращаясь к далекому малолетству. – Лежит, трясется, хнычет… Сама худенькая, ручки-ножки тоненькие… Как гром грянет, вся в комочек сжимается!
- А Мишка сопит, и убаюкивает эту трусиху, - тепло улыбнулась Зина. – Наши кроватки рядом стояли… Сколько нам тогда было? Годика четыре?
- Ой, да больше… - затянула Альбина. – Ничего не помню…
Экскурс в давнее прошлое словно высветлил реальность, смёл серую паутину печалей. Наивные детские радости и горести нынче, по прошествии юных лет, воспринимались с одинаково мягкой улыбкой.
- Наш мозг запечатлел всё, всю нашу жизнь, - медленно проговорил я. – Просто мы не обо всем можем вспомнить.
- Житие мое… - пробормотала Светлана.
- Девчонки! – воскликнула Рита. – Вот точно, памяти нет! Я для чего вас позвала?
- Ой, поделиться же надо с Мишей! – подхватилась Аля.
Тимоша алчуще выставила ладони.
- Открой пузико, Гюльчатай! – заворковала она. Накрашенные губы изломились откровенно хулиганской улыбкой.
Я послушно задрал футболку, и горячие руки обожгли не шибко накачанный пресс.
«Надо хотя бы через день заниматься!» - мелькнули покаянные мысли, и растаяли, смытые жаркой волной – энергия мозга Зиночки прилила, затеплясь в висках.
- Хватит, хватит! – я отнял девичьи пальцы, и неуклюже пошутил: – Соблюдаем технику безопасности!
Когда Альбина наложила свои узкие ладошки, Рита пришатнулась к Насте:
- Давай, я с тобой поделюсь? Немножко.
Сестричка замотала головой, растрепывая прическу.
- Не, я хочу, чтобы Миша!
- Я тоже, - блеснула зубками моя нареченная.
Мне было заметно, что Рита ненавязчиво опекает Гарину-младшую, старается быть рядом, а когда у той глаза снова оказываются на мокром месте, прижимает к себе и шепчет на ухо слова утешения. Папина любимица, Настя и сама была привязана к отцу. Она сильно переживает утрату родного человека, и как будто волнами – вот только-только начинает улыбаться, тихонько, пастельно смеется, и вдруг падает тень. Девушка сникает, ее глаза наполняются слезами…
