— Дело сделано, — пробормотала Расиния, увидав, как де Борнэ поднялся из–за стола. Фаро подхватил его под локоть и увлек к барной стойке. Дантон остался один. — Продолжай наблюдать отсюда, — велела Расиния Сартону. — Если заметишь, что Фаро больше не может удерживать де Борнэ, подай знак.
Тот кивнул, явно польщенный таким ответственным поручением. Оставив его у дверей, Расиния направилась к Дантону. Кое–кто из посетителей проводил ее пристальным взглядом. В своем мальчишеском наряде для вылазок в город она больше смахивала на сорванца–подростка, по здесь, похоже, было неслыханной редкостью появление любой особы женского пола. Не обращая внимания на зевак, Расиния уселась на место, где только что сидел де Борнэ. Именно в это мгновение Дантон прикончил свое пиво и, подняв глаза, обнаружил перед собой девушку, которая приветливо ему улыбалась.
Можно тебя угостить? — спросила она, указывая на пустую кружку.
Дантон озадаченно моргнул, глянул на кружку и вновь уставился на Расинию.
— Пиво, — уточнила она, гадая мысленно, сколько таких кружек он уже успел опустошить. — Хочешь еще?
— Еще! — радостно согласился Дантон.
Расиния помахала кислолицему кабатчику, и тот принялся наполнять другую кружку из бочонка, стоявшего на прилавке.
— Я слышала твою речь, продолжала она. — Все мы были потрясены до глубины души. Это правдивая история?
— Это история, — повторил Дантон. Вблизи голос его был так же раскатист, хотя ему недоставало той самой повелительной силы, поражавшей с подмостков. — Я рассказываю историю. Мне дал ее Джек.
— Джек — это де Борнэ?
На лице Дантона отразилось полное непонимание, и Расиния сделала новую попытку:
— Тот человек, который продает лекарство?
На сей раз Дантон кивнул.
— Да. Это Джек. Джек — хороший парень.
Эти слова прозвучали в странном напевном ритме — словно Дантон повторял то, что ему доводилось слышать много раз.
— Он говорит мне, что делать.
— Сколько он платит тебе?
— О деньгах не беспокойся. — Опять напевная, многократно слышанная фраза. — Джек обо всем позаботится.
Расиния помолчала, поспешно корректируя уже обдуманную тактику.
— Значит, Джек, — медленно начала она, — рассказывает тебе, что надо говорить? Я имею в виду — когда ты выступаешь перед людьми?
Дантон кивнул:
— Угу. Он рассказал мне историю, и я рассказываю ее людям. Рассказывать истории хорошо.
Расиния завороженно уставилась на него. Да что же это? Дантон не просто пьян — он, судя по всему, слабоумен. Если бы она собственными ушами не слышала, ни за что не поверила бы, что он способен на ту речь перед толпой.
Тогда — что же он такое? Одаренный идиот?
Она смотрела, как Дантон ухватил обеими руками кружку с пивом и сделал долгий глоток.
…Но если он может повторить все, что ему скажут…
Новый план только начал обретать очертания, когда ей на плечо вдруг легла тяжелая рука. Она вскинула взгляд — и увидела мясистую физиономию одного из носильщиков де Борнэ. Глаза его округлились в потешном изумлении.
— Э, — воскликнул он, — да ты девка!
Расиния стремительно развернулась к нему, сбросила с плеча руку.
— И что с того?
В тот же миг на сцене появился де Борнэ: заметив неладное, он увернулся от Фаро и рысью поспешил к столу. Выдернув у Дантона кружку с пивом, он наотмашь отвесил тому оплеуху — как мать отвешивает шлепок горланящему отпрыску. Дантон заморгал, и глаза его налились слезами.
— Ты не должен ни с кем разговаривать! — прошипел де Борнэ. — Я сто раз тебе говорил! Ну–ка, повтори: что ты должен делать?
— Пить пиво, — промямлил Дантон. — Ни с кем не разговаривать.
Именно! — Де Борнэ круто развернулся к Расинии, которая уже высвободилась из цепкой хватки носильщика. — А ты что здесь делаешь, черт тебя подери?
— Я думала… — начала Расиния, но де Борнэ резким взмахом руки заставил ее умолкнуть и вперил негодующий взгляд в мордатого носильщика.
— Извиняюсь, патрон, — пролепетал здоровяк. — Не сообразил я, что она замышляет.
— Я хочу… — снова попыталась Расиния.
— Знаю я, что ты хочешь! — перебил де Борнэ. — Все хотят одного и того же: разжалобить моего друга и заполучить склянку эликсира даром, потому что он слишком доверчив и мягкосердечен! Счастье, что есть кому за ним присмотреть — вот все, что я могу сказать! Кабы не я, в этом городе его вмиг ободрали бы как липку!
Он кивнул носильщику:
— Убери ее отсюда.
Фаро, уже стоящий за спиной Расинии, многозначительно потянулся к рукояти своего модного клинка. Бену было явно не по себе, тем не менее он последовал примеру друга. Второй носильщик, почуяв недоброе, оторвался от стойки и занял позицию сбоку от де Борнэ, в то время как злосчастный кабатчик поспешно пригнулся и укрылся за прилавком.
— Я хочу, — тверже повторила Расиния, — чтобы вы уделили мне немного времени. Хочу кое–что вам предложить.
— Мое время стоит недешево… сударыня.
Расиния заметила, как глаза Фаро вспыхнули гневом из–за этого глумливого тона, и вскинула руку, предостерегая его от поспешных действий. Другую руку она запустила в карман и извлекла оттуда новехонькую, только что отчеканенную монету в пятьдесят орлов. Гладкое золото блеснуло в тусклом свете ламп таверны, когда Расиния бросила монету де Борнэ. Тот ловко поймал золотой и поднес к глазам, словно не вполне веря в то, что видит. Одной этой монеты было достаточно, чтобы несколько раз оплатить все содержимое прилавка.
Расиния подняла бровь.
— Сколько минут вашего времени стоит эта монета?
Глаза де Борнэ сузились.
* * *
Единственным подходящим для уединения местом в таверне оказалась спальня ее владельца — нищенская тесная клетушка, где едва умещались соломенный тюфяк и сундук с исподним. Расиния уплатила хозяину орел за разрешение воспользоваться этой клетушкой, и двое носильщиков де Борнэ остались нести стражу за дверью, бросая тяжелые взгляды на стоящих напротив Фаро, Бена и Сартона.
— Что ж, — сказал де Борнэ, — надеюсь, вы запаслись хорошим объяснением.
— Мы видели выступление Дантона, — проговорила Расиния. — И были весьма впечатлены.
— Еще бы! Он самый настоящий гений.
— Мне стало интересно, сколько… стоят его услуги.
Де Борнэ неприятно ухмыльнулся.
— О, я вижу, к чему вы клоните. Вы, знаете ли, не первая, кто является сюда поразнюхать, что и как.
Расиния как можно небрежнее пожала плечами.
— Но это же естественно. Человек с таким даром может, на мой взгляд, затребовать любую плату за свои труды.
— Возможно, но… вы ведь говорили с Дантоном, верно? Он… не такой, как все. Так сказать, с чудинкой. — Де Борнэ изобразил на лице проникновенную печаль — без особого, впрочем, успеха. — Я забочусь о нем, понимаете? Мы почти как братья. Я знал его матушку; умирая, она попросила: «Джек, ради всего святого, позаботься о Дантоне — ты же знаешь, что сам он совершенно беспомощный». Я слежу, чтобы он ни в чем не нуждался, а он помогает мне, чем может.
— Да, я видела, как вы о нем заботитесь, — невозмутимо парировала Расиния.
Де Борнэ, к его чести, слегка покраснел и нервно потер костяшки пальцев.
— Мне совсем не по душе, что приходится так поступать, — но Дантон, как я уже сказал, с чудинкой. Порой ему только так и можно что–то втолковать. Он на меня за это не обижается.
— Так вы ему ничего не платите?
— Он не знал бы, что делать с деньгами. — Де Борнэ похлопал себя по карману, где скрывалась брошенная Расинией золотая монета, и гаденько усмехнулся. — Так что пытаться перекупить его бесполезно. Он получает все, что ему нужно, и делает то, что я скажу.
— В таком случае, — медленно проговорила она, — быть может, мы с вами сумеем прийти к какому–либо соглашению?
— Не мелите чушь! — отрезал де Борнэ. — Вы же были там, на площади? Стало быть, видели, какую я получаю прибыль.
— Но, могу поспорить, недолго, — возразила девушка. — Наверняка вам часто приходится переезжать с места на место.
