Сексуальность – это не просто то, что вы делаете, это часть того, кто вы есть, часть вашей правды. Как утверждает философ Мишель Фуко в своей «Истории сексуальности», социальный акцент на сексуальности является результатом исторических и политических сил[44]. Я не думаю, что так будет всегда.
Во многих отношениях движение асов выросло из противостояния идее о том, что сексуальность должна быть краеугольным камнем как идентичности, так и существования. Хотя асексуальность сама по себе стала сексуальной идентичностью, ее также можно понимать как образ жизни, который просто не сконцентрирован вокруг личной сексуальности. Как рассказала мне Джули Сондра Декер, автор книги «Невидимая ориентация: введение в асексуальность»: «Мы – нормальные люди, которым просто не хватает этой „движущей силы“, и это понятно так же, как понятно, когда кто-то не делает профессию своей движущей силой. [Или в том смысле, что люди не делают «неношение шапки с головой обезьянки» своей движущей силой.] Я не „непрофессионал“; я асексуал, только потому что для этого есть слово и потому что люди упрекают меня в том, что я не хочу заниматься сексом. Если бы они не упрекали меня, я бы редко обсуждала это», – говорит она.
Сексуальность как идентичность – не всегда враг. Принудительная сексуальность – всегда. Она лежит в основе возражений против такой жизни, как у Джули, и это сила, против которой выступают асы. Если бы не было обязательной сексуальности, асу не понадобилось бы сообщество для поддержки. Асам не было бы нужды искать друг друга и понимать, что у нас всё в порядке. Любая гласность, которая у нас есть, в некотором роде является напоминанием о том, что принудительная сексуальность существует и что она затрагивает не только нас, – от нее может пострадать любой, кто не соответствует ожиданиям. Если асы придают большое значение тому, чтобы быть асами, и требуют признания, если мы создали собственные группы, то это только потому, что мы хотим избежать сексуального давления. Если мы боремся за перемены и за то, чтобы нас замечали, это потому, что мы хотим, чтобы это давление перестали испытывать и другие.
* * *
Сообщество асов позволило Хантеру быть таким, какой он есть, после почти десятилетних попыток что-то исправить. Чтобы объяснить все своей жене, Хантер написал письмо на шести страницах, промучившись с тремя черновиками и пятью предисловиями, прежде чем сформулировал самое основное. Было важно, чтобы она поняла, о чем он думал все эти годы и почему, с ее точки зрения, всегда был озабочен сексом, всегда говорил о нем и инициировал его. Ему было нужно, чтобы она знала, что он поставил секс на пьедестал и считал себя неправым из-за того, что не любит его, но этого больше не будет. «Это было извинением за мое поведение, – добавляет Хантер, – потому что были времена, когда я отстранялся, не желая сталкиваться с этим разочарованием».
Он писал, что их совместная жизнь не изменится, – в этом нет нужды. Он больше не будет инициировать секс, но она всегда может сказать ему, когда ей захочется интима, и он будет счастлив доставить ей удовольствие. «Я не возражаю против самого полового акта, – говорит Хантер. – Раньше я не понимал, почему так зажат, и это странное напряжение приносило мне страдания». Его мучила мысль о собственной неуверенности. Хантер мечтал о сексе, какой ему когда-то обещали, а не о том, чем он оказался в реальности.
Принятие асексуальности принесло Хантеру ясность в других аспектах. Прежде чем идентифицировать себя как аса, он был квиром, но, узнав об асексуальности, понял, что другие делали акцент на сексуальной ориентации, потому что сексуальное влечение было движущей силой в их жизни. Он стал более критически относиться к мужским гендерным ролям. Отказ от одной формы социального программирования позволяет подвергнуть сомнению все остальное.
«Примерно так: мои представления о том, что есть мужчина или что он делает, любит и хочет, были даны мне культурой, и они не обязательно существуют по умолчанию, – говорит Хантер. – Я испытывал это всю свою жизнь, но никогда не замечал, а асексуальность перевернула все с ног на голову, и теперь я более скептически отношусь ко всем этим рассказам. Я больше не чувствую себя инфантильным, нет подсознательного ощущения, что я так и не стал совершеннолетним. Я, наконец, почувствовал себя более свободным. Ощутить себя взрослым в тридцать четыре года – немного поздно, но это не страшно».
Часть II. Вариации на тему
Глава 4. Позволь мне освободить тебя
ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ ПОСЛЕ ТОГО, как мне исполнилось двадцать два года, я попросила друзей отвести меня в бар и помочь познакомиться с кем-нибудь. Подобный запрос был беспрецедентным. Я не пила, не ходила в бары и даже боялась взять кого-нибудь за руку. Кроме того, я болтала о Генри и наших планах встретиться летом. Был апрель, и, поскольку до встречи оставалась всего пара месяцев, было глупо не дождаться ее.
Но я не рассказывала друзьям о своей неуверенности. Я не говорила им, что чувствую себя старомодной и отсталой из-за того, что хочу секса только по любви. Они знали о нашей с Генри договоренности об открытых отношениях, но я не признавалась честно о своих опасениях по поводу этой ситуации. Ни история человеческих взаимоотношений, ни свидетельства друзей мужского и женского пола не успокаивали меня. Ничто не могло избавить меня от подозрений, что Генри лгал, когда говорил, что секс без любви – обычное дело, и что он может заниматься им с другими без эмоциональной вовлеченности. Наполненная сомнениями, а также чувством вины за них, я решила доказать себе, что секс без привязанности возможен, и начать более терпимо относиться к свободной любви. Мне нужно было соответствовать целям, которые я поставила перед собой: быть современной, а не старомодной, настоящей феминисткой, живущей в соответствии со своими убеждениями, и не подвергаться давлению.
«Подавляемая» – это противоположность «освобожденной». Это оскорбление. В культурно-либеральных кругах сексуально-консервативную женщину часто считают сексуально подавляемой, а сексуально подавляемая женщина является символом времени, предшествовавшего свободе. Она чувствует себя скованно и отрицает очевидное, постоянно нервничает. Это идеально причесанная домохозяйка пятидесятых годов, лишенная легкости освобожденных коллег, которые находятся в контакте со своим телом и уверены в своем месте в мире. Сексуально подавляемая женщина – объект жалости и напоминание о важности прогресса. Она вызывает чувство неловкости.
Я верила во все, что говорили об этом архетипе женщины, не желающей секса: что она стеснительная и чопорная,
