– И слишком часто мы слышим о людях, вступающих в радикальные квир-сообщества, нередко в очень раннем возрасте, когда им говорят, что они не могут быть достаточно радикальными, если не вступили в полиамурные и оргиастические отношения. Я слышала от слишком многих людей, что они чувствовали давление, особенно когда были молодыми и уязвимыми активистами-новобранцами. Их убеждали, что они должны заниматься сексом не так, как большинство людей, и вынуждали чувствовать себя менее политизированными просто потому, что конкретная сексуальная сцена на самом деле не была их сценой».
На первый взгляд, связь между политическим радикализмом и сексуальностью кажется разумной. Политические консерваторы часто также консервативны в сексуальном плане, по крайней мере на публике. Геи или трансгендеры менее склонны поддерживать консервативных политиков, выступающих против их прав, и с этими стереотипами трудно бороться. Еще раз повторю: совпадение двух вещей вовсе не означает, что они непременно должны быть связаны. Тем не менее появилось новое видение сексуальной нормы. Предпочтения осуждают, если они не соответствуют этому правильному – политически некорректному для консерваторов – видению женской сексуальности. Трансгрессивный секс становится политическим актом против патриархата; его противоположность – подчинение патриархату. Асексуальности не существует, это всего лишь побочный продукт мужского угнетения. Ничего из этого не хотели секс-позитивные феминистки. Вряд ли они одобрили бы это изменение или другие, например то, что секс превратился в товар, а «феминизм» стал модным словом для продажи товаров, телешоу и личных брендов. К сожалению, хорошие идеи превратились в основу для манипуляций.
* * *
Писательница Лорен Янковски хорошо это знает. Лорен – автор фэнтези, приемная дочь и феминистка. Сегодня она ведет веб-сайт под названием «Искусство асексуалов» и твердо убеждена в том, что необязательно хотеть секса для счастливой жизни, хотя в какой-то момент эта мысль довела ее до абсолютной неуверенности в себе.
После окончания средней школы Лорен посещала занятия в местном общественном колледже. Но на самом деле она хотела стать писательницей, поэтому ее отец договорился с их соседом Крисом, чтобы он стал ее консультантом. Крис был журналистом, они с женой дружили с семьей Лорен, она иногда сидела с их сыном, так что все сложилось отлично. Они встречались на несколько часов каждое воскресенье в его столовой, где постоянно было темно, потому что семья перестала мыть окна после того, как в них стали врезаться птицы. Остальные стены были увешаны полками с книгами, а на одной из полок находился аквариум. Лорен смотрела на разноцветных рыб, пойманных в ловушку, и думала: она знает, что они чувствуют.
Лорен открылась Крису почти сразу – это был самый простой способ объяснить, почему она хотела писать про асов. Для нее идентификация асексуальности уже была победой. В старшей школе Лорен была убеждена, что отсутствие у нее интереса к сексу вызвано раком или опухолью мозга, и дошла до того, что сдала анализы крови для диагностики своего загадочного состояния. Она хотела оградить других от тревоги и неуверенности, какие довелось испытать ей.
Первое, что сказал Крис: асексуальности не существует. По его словам, эту идею выдвинули женоненавистники, чтобы удержать женщин от сексуальной свободы. Крис знал это, потому что имел достаточный опыт: он был писателем, знал по именам многих художников и любил говорить о Фрейде. Лорен была его застенчивой нервной соседкой, девочкой-подростком, смотревшей на него снизу вверх и к тому же страдавшей синдромом дефицита внимания. Поэтому ему ничего не стоило убедить ее в своей правоте.
Крис посоветовал Лорен вести дневник снов и проанализировал с ней все данные, взявшись интерпретировать ее сны, которые, как он утверждал, были связаны с ее сублимированным желанием секса. Он отредактировал ее первый роман, фантастический детектив о гомосексуальных женщинах, так что главный герой больше не был асексуалом. Другой персонаж, который был одновременно и асом, и аромантиком, превратился в злодея, потому что зло было единственной причиной, по которой женщина могла не хотеть отношений. «Мне показалось: нечто, что я любила, было испорчено, – говорит Лорен, – и я не понимала, почему мне так казалось, это стало ясно намного позже. Но я помню, как читала эти строки и думала: „Я бы написала совсем по-другому, но он счастлив, так что это, наверное, хороший роман, и я молодец“».
Вскоре почти при каждой встрече Крис стал упоминать негативные аспекты асексуальности. По его мнению, либо было виновато лекарство от СДВ, а Лорен на самом деле не была асексуальна, либо она была асом, и это была настоящая трагедия. В своих высказываниях Крис был логичен и убедителен, шаг за шагом демонстрируя, как асексуальность неизбежно приведет к краху всех амбиций Лорен. «Быть асексуалом – значит не испытывать страсти, – говорил он. – Если у тебя нет страсти, ты не сможешь писать. Следовательно, если ты не занимаешься сексом, ты не сможешь быть писателем. Отождествление с асом означает, что патриархат промыл тебе мозги, и тебе нужно больше работать, чтобы с этим бороться. В противном случае ты не можешь быть феминисткой и, конечно же, не можешь быть художником».
Надо сказать, что Крис – самый обычный человек. Он – буквально голос принудительной сексуальности, идеальный аватар, извергающий искаженные убеждения. С одной стороны, в этом нет ничего нового: мужчины давно использовали стыд, чтобы контролировать женщин. Гениальность манипуляций Криса заключалась не в том, что он использовал свою власть как старший авторитетный мужчина. Дело в том, что он обновил тактику, напрямую связав асексуальность Лорен с ее феминистской политикой и чувством идентичности, с ее мечтой стать писательницей и с ее представлениями о жизни. Он исказил язык женского сексуального освобождения, чтобы добиться своих целей, которые стали очевидны, когда он признался Лорен, что влюблен в нее. Когда Лорен не ответила ему взаимностью, он назвал ее ленивой бездарной неудачницей и перестал с ней работать. Крис взял идею о том, что женщины должны иметь право заниматься сексом, и превратил ее в идею о том, что женщины не свободны, если они не занимаются сексом – с ним. Старая мужская уверенность в своих правах, приправленная несколькими новыми идеями, которые он использовал для удовлетворения своего либидо. Он похож на Робина Тика, поющего в песне Blurred Lines: позволь мне освободить тебя. Но и он, и феминистки, с которыми Фрамбуаз познакомилась в колледже, и я, когда мне было двадцать два года, все мы ошибались.
* * *
Еще раз: секс политичен. Вопросы о том, кто заслуживает удовольствия и что считается трансгрессивным, и само определение секса носят политический характер. Смысл секса, феминизма и освобождения различен
