Я подошел, заглянул тоже. Женщина внутри вездехода просто не могла остаться живой – ее поза совершенно это исключала. Сомневаюсь, что у нее уцелел позвоночник.
– В дверь ее не вытащить, – сказал Костя без выражения. – Давай-ка попробуем поставить его на гусеницы.
Мы уперлись спинами в теплый бок купола и налегли что есть силы.
– Давай сюда, чего пялишься? – гаркнул Костя на очумелого старателя и тот послушно подбежал и тоже налег, хотя я заметил, что он осторожно косится на брошенный мною папочкин двухпотоковый бласт.
Вездеход, тяжелый, зараза, как вырезанный пласт руды, все же поддался, нехотя перевалился через правую гусеницу, и встал как положено, некоторое время покачавшись на амортизаторах. Костя тут же сунулся в кабину. Женщину он взял на руки, но мне показалось, что он держит тряпичную куклу, а не человека.
– Мама, – тихо сказал малец, размазывая по лицу грязь и кровь. Странно, но он не заревел снова, хотя я видел, что из глаз его все еще катятся слезы.
– Все, пацан, – глухо сказал я. – Мамы у тебя больше нет. И остальных, если были, тоже нет.
Я знал, что это жестоко. Но сюсюкать я просто не смог.
– Эй, ты! – я обернулся к уцелевшему старателю. – Да перестань ты на пушку пялиться! Никто в тебя стрелять не собирается, если не заслужишь. Это твой родич? – я кивнул на окаменелого пацана, неотрывно глядящего, как Костя уносит мертвую мать.
– Сосед, – отозвался старатель нетвердым голосом. – Сынишка соседский.
Кажется, он так и не поверил, что в него не собираются стрелять.
Изломанную женщину Костя оставил на краю воронки. И вернулся ко мне.
– Зачем они это сделали, хотел бы я знать… – пробормотал он. – Как ты думаешь?
Я пожал плечами. Что тут ответишь? Война… Не дурацкая перестрелка в «Меркурии» или на атакованной заимке. Большая война. С крейсерами и звеньями истребителей в небе.
Но что плохого мы сделали чужим? Или это по-прежнему из-за красной кнопки и явившегося корабля?
Тогда эти люди на твоей совести, дядя Рома. Вот этот пацан, в одночасье ставший сиротой – на твоей совести. Что ты будешь делать дальше?
Усилием воли я отогнал черные мысли. Не время. Может мне и суждено когда-нибудь раскаяться. Но не сейчас, это точно.
Что же дальше? Корабля у меня больше нет. Старатели по всему континенту, скорее всего озверели, и помощи ждать неоткуда. Только от Юльки или других летунов. Но как им дать знать о себе? Юлька убеждена, что я уже вытащил Чистякова Костю и в данный момент пытаюсь разузнать что с Риггельдом.
– Костя, – спросил я. – У тебя связь-станция космодромную волну берет?
– Берет, – ответил Костя, и я сразу оживился. Хоть в этом повезло. Если берет космодромную волну, значит и наш график возьмет. Наш график – волну, которую слушают старатели-летуны.
– В куполе? – справился я, нацеливаясь на вход.
– Ну, а где же еще?
Рядом со шлюзом валялся обломок, который прикрыл нас с Костей. В стороне темнели в рыжей пыли еще два. Дасфальт был усеян мелкой керамической крошкой, осыпавшейся с внешней обшивки «Саргасса». Я зло скрипнул зубами. Все, дядя Рома. Ты теперь не летун. Проворонил, тля, батин корабль… Семейную реликвию, которой просто не было цены. Во что она теперь обратилась? В груду обломков да в керамическую крошку на дасфальте?
Разиня.
Я потряс головой. Не время казниться. Да и не помочь теперь никакими стенаниями и укорами.
Костя рядом со мной быстро набрал входной код на сенсор-панели рядом со шлюзом. У самой панели сверхпрочный спектролит был вмят, словно тонкая жесть. Но все же купол выдержал, не раскололся.
Под куполом было прохладно и почти не воняло горелым. Только от нас самих. Старатель, подхвативший на руки пацана, вошел тоже и притих у самого шлюза. Растерянное выражение все не покидало его лицо. Кажется, парень не блистал особым умом. А если когда-то и имелись к этому какие-нибудь предпосылки, они погибли, скорее всего, в раннем детстве при посредстве папашиного диктата.
Я тяжело опустился в кресло перед пультом; Костя оживил комп и вытащил на консоль программу управления связью. Как и я, Чистяков не любил графические интерфейсы, и манипулятор-мышь у него чаще без дела скучал на пульте. Зато клавиатура была потертая и заслуженная, под стать моим, что в куполе, что на «Саргассе»… второй, впрочем больше нет. Да и первой, наверное, тоже, после визита банды Плотного.
Хорошая, словом, у Кости была клавиатура.
И правильно. Старая добрая командная строка и двухстолбцовые окошки «Миднайт коммандера» – что может быть лучше? Не дурацкие же иконки в псевдообъеме, в которые нужно тыкать курсором…
Выставив частоту, я подтянул к себе микрофон на тонкой хромированной подставке и переключил звук на внешний громкоговоритель.
На волне космодрома было тихо. Такое впечатление, что службы наблюдения и диспетчерская обезлюдели. И переговоров кораблей не слышно. Я вспомнил, что сотворили истребители чужих с несчастным «Саргассом», и стиснул зубы. Если бы мне сказали, что в окрестностях Волги не осталось больше ни одного человеческого звездолета, я бы поверил. И ничуть не удивился бы.
Тогда я настроился на наш график, и сразу же услышал низкий голос Курта Риггельда:
– …стоит, мне кажется. Не мальчик, разберется сам.
– Он обещал все время слушать волну! – с неменьшим облегчением я узнал голос Юльки отчаянной. – Что-то случилось, я чувствую.
– Погоди, – остановил ее Риггельд. – Кажется, кто-то подключился. Слышала?
– Рома, ты? – с надеждой спросила Юлька, и от этой ее надежды в голосе у меня даже слегка защемило где-то в области сердца.
Черт возьми, приятно сознавать, что о тебе волнуются! Что ты кому-то нужен. И вдвойне приятно – когда волнуется женщина, которая и тебе самому небезразлична.
– Я, – отозвался я; почему-то голос у меня прозвучал очень устало.
– Ты цел? – спросила Юлька.
– Я-то цел…
– Урод! – сердито перебила Юлька. – Wo treibst du dich herum? Ты же обещал отвечать сразу, Hol dich der Teufel!
Когда она сердилась или волновалась, она часто переходила на немецкий.
– Я не мог ответить, – по-прежнему устало объяснил я.
– Почему не мог? Ты где?
– У Чистякова на заимке.
Юлька рассердилась.
– Мы же договорились: ни минуты лишней на поверхности! Взлетай немедленно!
– Юля, – сказал я как можно спокойнее. – Я не могу взлететь. «Саргасса» больше нет.
Юлька соображала что к чему долгие пять секунд.
– То есть… как это нет?
– Чужие сожгли. Прямо на земле, около заимки. Я еле успел убраться в сторону.
– Чужие? – я почувствовал, как Юлька напряглась. – Они что, уже начали активные действия?
– Получается – да. И на космодроме тишина. Да и есть ли он еще – космодром?
– Я связывалась минут десять… нет, уже больше. Минут пятнадцать назад. Чужие посадили все взлетевшие корабли – наши корабли я имею в виду – а над космодромом завис здоровенный крейсер. Другой завис над Новосаратовом. Но они ничего не жгли, мне Зислис сказал.
– Зислис? Он что, еще тут? А, ну да, корабли ведь вернули…
– А он никуда и не летал, – сообщила Юлька. – Сидел на наблюдении с Веригиным и этим американером… как его…
– Бэкхем, – подсказал молчун-Риггельд, и снова умолк.
– Ага, точно. Суваев еще с ними был одно время, потом ушел.
Юлька растерянно вздохнула.
– А Костя с тобой?
– Со мной. И еще тут один типчик… – я покосился на шлюз. Старатель с пацаном на руках изваянием маячил на фоне серой оболочки купола. – Точнее, даже не один. Полтора.
Юлька не стала уточнять – о чем я. Умница она, Юлька.
– Надо вас вытаскивать, – протянула она задумчиво. – «Саргасс» уже не починишь?
– Юля, – терпеливо сказал я. – «Саргасса» больше нет. Вообще нет. Из обломков даже шалаш не сложишь. И, между прочим, истребители, которые его сожгли, пошли в сторону заимки Курта. Эй, Курт, ты слышишь?
– Слышу, – отозвался Риггельд. – Только я не на заимке. Не на основной, точнее. Я на островке. Архипелаг Завгар знаешь?
– Это в южном полушарии, что ли? За Землей Четырех Ветров?
– Да.
«И у Риггельда есть левые рудники, – отметил я машинально. – Ну почему эта дурацкая шкатулка попалась именно мне?»
Я спиной чувствовал взгляд старателя и его малолетнего соседа. Если бы не я – сидели бы они сейчас по домам, занимались бы привычным. У мальца мать здравствовала бы. У этого долдона – братья и отец, какой уж ни есть.
Одно нажатие кнопки – и все кувырком. Как причудлив мир!
И как беспощаден.
– Юлька, – сказал я. – А ведь полеты сейчас опасны. Кто знает, сколько чужих истребителей сейчас рыщет в небе над Волгой? Сколько крейсеров торчат на орбите? Они, поди, и с орбиты тебя пожечь могут, что им стоит?
– То есть? – спросила Юлька недоуменно. – Ты намекаешь, чтобы я вас бросила?
Я промолчал.
– Рома, – сказала Юлька ласково. – Я тебе при встрече челюсть на сторону сворочу. Понял?
